Мужицкая обитель

XVIII

Тут на смирении бывали и интересные люди.

Вот, например, протоиерей Левашов. Он попал сюда за то, что покойному императору Николаю Павловичу написал "отеческое увещание" в защиту крестьян противу откупов[147]. Сначала думали, не сумасшедший ли он, потом привезли его сюда. Здесь он оказался старцем прозорливым и мудрым. Притекавших к нему богомольцев сладкими словесы утешал несказанно. С монахами он сходился не особенно. При первой возможности Левашов оставил Валаам и перебрался в Глинскую пустынь[148], где и умер схимником Парфением.

Об этой интересной личности я довольно настойчиво собирал сведения, но не добился ничего, у кого ни спрашивал.

— Знали Левашова?

— Знал. Тут он в ските Всех Святых у нас был!

— Расскажите!

— Не подлежит!

— Да почему же не подлежит? Сколько времени прошло?

— По политической прикосновенности, как же… А потом просто рукой отмахивались.

Старцы валаамские не только жизнь ведут скромную, но и на язык куда как осторожны, даже свыше меры. Простодушных соловецких типов тут мало. Народ выдержанный, замкнутый. Говоря с вами, они изучают вас и взвешивают каждое слово. Здесь воистину соблюдается правило — "во многоглаголании несть спасения". Даже образованные монахи как-то дичатся и держат язык на привязи. С мирским человеком, видимо, настоящей дружбы не сведут. Как ни прост душою был, например, о. Алимпий, которого за искренность называли "прелестным" старцем[149], но и тот смущался.

— Ах, милый, — в припадке любви изъяснялся он, — и сказал бы я тебе, да ведь вон у тебя книжка. Чиркаешь ты в нее все… Тебе скажешь, а ты сейчас — чирк. А Господь знает, на пользу ли это святой обители. Может, ты и иновер какой?

— Вот еще! — запротестовал я.

— Да вон у тебя взор какой… Легкий… Вольный у тебя глаз… Страха не видно. А тут, знаешь какое дело, страх надобен. Ах, и какой еще страх надобен! Чтобы душа в тебе трепетала, чтобы всякое помышление твое было: Господи, помилуй мя грешнаго! А ты вон все в книжку. Я уж и то думаю, православный ли ты?

— Как же иначе?..

— Постой!.. Вон сказывают, армянские люди тоже Христа не отрицаются, а левой рукой крестятся!

Неправда!

— Ну, вот, благодарю, утешил ты меня в печали моей! А то я все за них духом скорбел. Как же это так, думал, в Христа веровать веруют, и левой рукой?.. По левую-то руку, ошую[150], знаешь ли кто? Дух зла!.. А все же настоящего трепета в тебе нет. Это ты, брат, как хочешь, а нет!.. Может, и вера есть, а страха — нет! Да как же перед могуществом Его?.. Одним дыханием своим убить Он тебя может, а ты трепетать не хочешь. Дух в тебе гордыни мятется — вот что!