— Алексей Петрович, это вы интересовались подробностями жизни гражданина Смагина Игоря Матвеевича? — нежным голосом спросил телефон.
— Интересовался и интересуюсь. Любыми ЧП, контактами, заявлениями…
— Ну так записывайте: в Кожевниках горит бензозаправка.
— Она имеет отношение к Смагину?
— Вообще-то он один из владельцев этой сети.
— Давно горит?
— Да уж два часа.
— Спасибо.
— Не за что. Вы там поосторожнее, на пожаре, — проникновенно сказал голос. — Это Матвеева Лидия с вами говорит.
"Кажется, я ее как-то видел. Светленькая такая", — попытался припомнить Комов.
Да, скажу я вам, молодому симпатичному следователю проще работать. Уже хотя бы потому, что контакт с техническими барышнями всегда обеспечен. Был бы Алексей хромым, перхотным старикашкой, разве стал бы кто-нибудь размусоливать его заявки, вместо того, чтобы лишний раз подкрасить ногти? Как же!..
Перестаралась светленькая, заметил про себя Комов.
Он ведь не пожарник все-таки, а — следователь.
Правда, в голове вдруг ни с того ни с сего начало сопрягаться: пожар — обгорелая клетка… Но Комов, ясное дело, не поддался на шантаж ошалевшей примитивной дедукции.
Ну и правильно он сделал, надо вам сказать. Потому что пожар к тому времени уже почти закончился. Облизанная огнем железная коробка АЗС плавала в пожарной пене. Глава пожарных, бензиновая барышня и охранник погибшей АЗС помогали двум милицейским составлять протокол. Между тремя красными машинами бродили суровые люди в грубых робах с белыми зигзагами, покуривая и не спеша сворачивая выдохшиеся брезентовые рукава. Даже любопытных граждан к этому моменту остались считанные единицы, хотя каких-нибудь полчаса назад их тут собралось, как на бал.
Теперь на дорогих машинах подъезжали другие лица — хорошо одетые и непосредственно заинтересованные. Эта публика, совершенно не обращая внимания ни на пожарных, ни на милицию, сдержанно тусовалась возле главного свидетеля.
Взбудораженный недавней картиной буйства стихии и неожиданно выросшей собственной значимостью, свидетель в не слишком чистом синем комбинезоне уже в который раз за этот знаменательный день рассказывал:
— Стою, значит, на третьей помпе. Заправляю "восьмушку". Вдруг из четвертой ка-ак пошел девяносто пятый сиборить! А потом будто кто-то спичку бросил — ка-ак полыхнет! Я — "восьмушку" отгонять… Твою так! Он ключи забрал! Давай с Васькой толкать…
Знакомая нам большая машина и ее владелец тоже были здесь: Игорь Матвеевич Смагин прилинкольнил, поздоровался за руку с присутствующими и выслушал, как все прочие, рассказ:
— Вдруг из четвертой ка-ак пошло сиборить!..
— А может кто-то рядом крутился? или кто-то бросил чего? — допытывались у рассказчика серьезные немногословные люди.
— Я и говорю: стою на третьей помпе…
Те, что уже наслушались этого "ка-ак!..", время от времени поглядывали по сторонам, будто ожидали еще кого-то. Скажу вам сразу, что так оно и было. Вот он и подъехал — тот, кого ждали — в авто с непроницаемыми окнами и с джипом охраны, ну прямо Иисус Христос с апостолами. Окинув взглядом расстилающееся перед ним печальное зрелище, подъехавший сказал кратко и конкретно:
— Шурик.
— А вот и не Шурик, — сообщили ему. — Этот вот трудяга видел: бензин ка-ак пошел сиборить… а потом ка-ак…
Стали звать сине-грязного трудягу, но тот, что подъехал, отверг:
— Да что всяких козлов слушать! Без него ясно: это Шурик. Он давно нам начал траву топтать. Как бы он ненароком пчелу не проглотил! — пообещал говоривший, не обращая внимания на гордые профили милицейских, все еще похаживающих неподалеку; вороны собак не боятся.
— А если чечены? — предположил кто-то.
— С ними всё уже решили. Но — разберусь. Если не они, то Шурик, конкретно. Больше некому, — и — путая любимый жанр Христа с народной поговоркой:-М-да, забыл кто-то притчу о фраере и жадности. Надо бы напомнить… Короче, не время хоботом водить, дела могут серьезные пойти.
Заключив этими словами свою речь, говоривший попрощался со всеми, пребывая в некоторой озабоченной задумчивости, а затем двинулся обратно к авто, сопровождаемый сворой молодых людей с неподвижными лицами. Прочие потоптались еще, общаясь то друг с другом, то со своими мобильниками, а потом тоже отправились по тачкам. Да и что там было делать теперь, среди пахнущих гарью луж, в этом печальном месте, откуда уже разъехались даже пожарные, а милицейских задержало только то, что они достали термос и разливали из него нечто в пластмассовые чашечки. Хочется верить, что мятный чай.
В это время Вовик, водитель Смагина, поставив на соседнее сиденье бумажный пакет, жрал из него курабье. Извините, конечно, за грубое слово, но уж больно неряшливо Вовик это делал, крошки так и сыпались на темно-синюю обивку. Увидев, что шеф возвращается с пепелища, Вовик стал жевать в ритме песен Майкла Джексона, схватил пакет, чтобы засунуть его в просторный бардачок "Линкольна", и обмер. Оказывается, он был в авто не один. За пакетом обнаружилось маленькое существо с хвостом, нагло восседающее в позе, напомнившей Вовику его собственную, когда он, откинув линкольновскую спинку, жрет печенье. Но мало этого — гаденыш тоже жрал курабье, держа в куцей лапке упавший обломок, и на морде его… на лице… нет, конечно же, на морде, было ясно написано такое наслаждение, что Вовик озверел.
— Ах ты, гаденыш!
Тем, что оказалось в руке, а оказался там, разумеется, пакет с недоеденным печеньем, он трахнул со всей силы по сиденью. Под бумажный треск во все стороны брызнул фейерверк из курабьиного крошева. Наглая же тварь исчезла.
Как раз в этот момент Вовиков шеф открыл заднюю дверь лимузина и очень сильно удивился, увидев своего водителя в съехавшей фуражке и салон, загаженный разломанным курабье.
— Это что?
— Мышь грёбаная, — объяснил Вовик, не в силах разжать зубы от нахлынувших чувств.
Смагин посмотрел на водилу с таким пристальным вниманием, что тот поспешно поправил фуражку и заерзал.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— За рулем не пью, вы знаете, — поспешно открестился Вовик.
— Тогда подумай сам: откуда мышь в машине? Ты хоть раз мышей в машине видел?
Глаза у Вовика стали круглыми, как у испуганного кота, но врать шефу он не привык, поэтому через силу просипел:
— Только что… видел.
Теперь Игорь Матвеевич посмотрел на него со светлым любопытством.
— Где?
— Вот тут!
Смагин закрыл заднюю дверь и открыл переднюю. Он, конечно, сразу брезгливо сморщился, как будто салон был закидан не благородным курабье, а какими-нибудь обслюнявленными окурками.
— Вот тут сидел гаденыш! — поспешно повторил Вовик.
— Как же он сюда попал?
— Не знаю. Я взял пакет, а он за ним, падла.
— Куда же он потом делся?
— Н… не заметил. Я хрясь пакетом! Думал — убил…
— Убил?
— А пес его…
Вовик снял фуражку и башкой полез под сиденье — проверять, а Смагин, не выдержав безобразного натюрморта, вытащил белоснежный платок и принялся сметать следы катастрофы с темно-синей обивки. При этом он честно старался не попадать на сопящую круглую голову Вовика.
— Н… ничего не нашел, — сообщил тот, выныривая.
— Ладно, забудем, — сказал Смагин. — Прибери-ка тут — и поедем…
Внезапно его взгляд стал внимательным, словно у бродящего по двору петуха. Игорь Матвеевич наклонился и двумя пальцами подобрал с сиденья нечто невидимое Вовику. "Помет, что ли, нашел?" — подумал Вовик, но, будучи вышколенным водилой, промолчал.
Однако Смагин не был натуралистом, чтобы так долго и заинтересованно разглядывать мышиный помет. Он положил подобранное на ладонь, и там оказалось нечто удивительное, похожее на пилу, сделанную для небольших рук очень небольшого существа. Не будь у находки столь многозначительного пролога, можно было бы подумать, что предмет выпал из кукольного набора, которые с большим мастерством изготовляют дотошные немцы. Но Смагин знал, что никаких кукол он в "Линкольне" давно не возил. Если возил вообще.
Алексей Комов напрасно отказывал отечественному бизнесмену в дедуктивной логике. Игорь Матвеевич свернул из носового платка конверт и аккуратно стряхнул туда необычную штуковину.
Потом он захлопнул дверь лимузина, довольно долго рылся в бумажнике, пока не разыскал какую-то карточку, и, глядя в нее, набрал на мобильном телефоне номер.
— Гражданин Комов? Алексей Петрович? Это Смагин. Мне необходимо с вами встретиться. Очень срочно.