Алексей Комов пробежал глазами подготовленную специально для него очередную сводку случаев нетипичных-необычных, курьезных и просто дурацких. Обо всех их он просил его извещать. Даже о самых раздражающе-нелепых.
Нынешний список, как всегда, был коротким: инвалид избил костылем наряд милиции… не то… подросток украл у тетки 250 тысяч и раздал нищим… не то… в ритуальном бассейне синагоги евреи-ортодоксы чуть не утопили хасида… всё не то!
После разговора на свалке с гражданином Петросорокиным Комову постоянно мерещилось, как вырастает над миром мрачная невидимая тень профессора Цаплина. Все остальные происшествия казались теперь мизерными пустяками. Даже взбудоражившая управление новость об обнаруженных на рынке пельменях с человеческим мясом была им воспринята на фоне надвигающегося армагеддона просто как случай мелкого хулиганства.
Всё-таки Алексей выкроил полдня из жизни и отправился поддержать знакомство с той светленькой, которая сообщила о пожаре на АЗС. В любом деле человеческий фактор — главный, это доказали еще большевики. Недаром так серьезно и самозабвенно этим фактором занимались.
На рабочем месте Лидии Матвеевой не оказалось.
— Курит на лестнице, — сообщили ему.
"А вот Лиза не курит!" — гордо подумал Комов, будто в том была его заслуга.
На лестничной площадке возле ящика с надписью "На питание для Рекса" (о, милицейская бедность!) пускали дым ртами и носами четыре фигуры: три женские и одна мужская. Комов увидел светлые волосы и догадался, что это нужная ему Матвеева. И форма ей к лицу! — отметил он.
Представитель мужского племени бодро тараторил, возбужденный нехитрым процессом генерирования смеха у симпатичных сослуживиц. Впрочем, по молодости лет это увлечение ему можно было простить.
"Остряк гаремный!" — тем не менее неприязненно подумал Комов.
Одна из курильщиц отделилась от компании и через стеклянные двери вышла навстречу Алексею.
— Простите, это не Лидия Матвеева там стоит? — спросил он.
— Да. А вы кто?
— Следователь Комов, Алексей Петрович.
— Уже и покурить не дадут, совсем работой достали! — сказала милицейская девушка и пошла дальше, вовсю эксплуатируя узкий крой форменной юбки, а Комов вторгся на курительную территорию.
— …у них такая страсть — Бразилия отдыхает!.. — услышал он конец фразы, сказанной перед его появлением, и радостно воскликнул, глядя на светленькую:
— Иду мимо — гляжу: уж не Лидия ли здесь стоит?
— Да, я здесь стою, — подтвердила темненькая.
Комову показалось, что слова, которые он собирался произнести дальше, превратились в глину и законопатили ему горло.
— Вот я и говорю, — сказал он после секундной заминки, снова обращаясь к светленькой, — уж не Лидия ли это тут стоит? А это и впрямь она! — с радостным торжеством повернулся он к темненькой.
— А я подумала было, что вы меня не узнали, Алексей Петрович, — сказала та, оттаяв.
— У меня не такая большая картотека, чтобы вас не узнать, — галантно сказал Комов, и темненькая окончательно развеселилась, а светленькая кисло улыбнулась.
— Познакомьтесь: Алексей, лучший в мире сыщик после Шерлока Холмса, — представила Комова остальным Лидия Матвеева.
— Ну, вовсе даже не лучший… разве только на своем этаже, — стесняясь, сказал Комов.
— Вы случайно не философ? — неожиданно спросил остряк.
— К сожалению, нет, — растерялся Комов. — А что?
— Жаль. А то здесь у нас в основном прекрасный пол работает. Женщинам, знаете ли, всегда некогда, а философия требует созерцательности и обобщения. Поэтому нет великих женщин-философов… Но чем-то вы увлекаетесь? Кроме распутывания преступлений, разумеется. Рыбалкой, преферансом?
— Музыкой, — честно сказал Комов.
— О! Великолепно! Кстати, вы не находите, что если к знаку доллара прибавить еще одну струну, то получится лира?
— Не нахожу, — мрачно сказал Алексей, соображая, как бы отделаться от смертельно больного остроумием молодого человека. Лучше всего какое-нибудь волшебное заклинание, чтобы тот внезапно исчез: "пшшш!" — и только легкий дымок, пахнущий грязными носками.
— Значит, вы романтик?
— Романтик, — вызывающе подтвердил Комов.
Ключевое слово было произнесено, и остряк тут же снова включился:
— О! Я тут читал воспоминания одного старого сыщика. Пишет, какие были в его время романтики большой дороги. Один печатал фальшивые советские рубли, а вместо надписи о том, что подделка казначейских билетов преследуется по закону, ставил: "Кассирша, дура, деньги-то фальшивые!" А другой, вытащив из кармана кошелек, оставлял там в утешение горсть семечек или конфетку. Вот были люди, а?.. А в вашей практике, что-нибудь такое было? — спросил он Комова. — Расскажите, вы же у нас прожженный волк!
Алексей добросовестно подумал.
— Боюсь, что нет. Очевидно, время романтической шпаны прошло.
— А смешное что-нибудь случалось?
— Да вроде тоже нет, — признался Комов.
Он действительно не мог припомнить, чтобы прошедшие сквозь его судьбу грабежи и разбои когда-нибудь кого-нибудь развеселили.
— Да вы просто вспомнить не хотите! — не согласился бойкий мальчик. — Всегда что-то смешное случается. В газете "На посту" иногда такое напишут — обхохочешься! Вот, например… — экземпляр пресловутой газеты неожиданно оказался у него в кармане. — Из рубрики "Нарочно не придумаешь". Заявление в милицию гражданина Бобкина — и фамилия-то у него дурацкая. "Прошу обратить внимание на сторожа склада Михеева, который подсобное помещение незаконно сдал маленьким человечкам, которые ему деньги дают на водку, которую он пьет и не просыхает…" Явно завидует автор Михееву, вы не находите?.. "Поэтому сигнализируем нарушение и произвол, а также в коллективе большие сомнения насчет возможной руки ЦРУ…" Вы не чувствуете здесь снова зависть к удачливому Михееву? Не поделился с Бобкиным — и стал рукой ЦРУ!
— А человечки — зеленые небось? — предположила светленькая.
— Зеленые конечно! — радостно согласился любитель газет. — Поэтому об их цвете скромно умалчивается!
Радостным взором рассказчик обвел всех собравшихся, споткнулся о всё такую же мрачную физиономию Комова и наконец догадался, что время безудержно острить давно истекло.
— Пожалуй, мне пора. Ждет один знакомый… грузин в хорошем смысле слова.
Напоследок пошутив таким образом, веселый молодой человек походкой заводного страуса отправился по своим делам.
— Мило тут у вас, — заметил Комов.
Светленькая и Лидия весело захихикали, но почему-то сказали:
— Да что вы! Наоборот, скучно.
— А мне было очень занятно. Про человечков послушал…
Внезапно Комова обдало холодом догадки.
— Извините… — пробормотал он. — Этот юноша… который здесь стоял… откуда он?
Лидия Матвеева захлопала ресницами.
— С этого этажа, кажется…
— А как зовут?
— Не знаем…
— Минуту, — сказал Комов, в голове у которого застучали нетерпеливые молоточки. — Мне тут надо…
Чувствуя себя дурак-дураком, он затанцевал задом к стеклянной двери, сделал непонятный жест рукой и бросился со всех ног по коридору следом за юным остряком.
Он успел услышать, как светленькая хихикнула и сказала:
— Ну вот…
Он знал — что именно она скажет дальше. Что-нибудь вроде: "Все мужики такие: как чуть посмазливей, так глядишь — голубой". Но это уже не имело значения. Надо было срочно догнать остряка, отобрать у него дурацкую газету и добраться до первоисточника информации о маленьких человечках.
Вечером он сказал Марату:
— Теперь он попался.
— Кто?
— Белоснежка со своими гномиками.