— Алексей, зайди, там тебя Копалыч приглашает.
Полковник Яков Павлович Лялин был человеком старой несгибаемой школы, чего не скрывал и чем даже гордился. Разговаривать с подчиненными на "вы" категорически не мог. Начинал плохо себя чувствовать. Вновь появляющийся сотрудник слышал это редкое слово из уст Копалыча всего один раз — первый и последний — во время знакомства. Например:
— Ваше личное дело внимательно прочитал и считаю: ты нам подходишь. или:
— Вы мне напомните: какой ты там вуз-то закончил?
Вот такой интересный человек волею служебного расписания был начальником Алексея Комова.
— Садись.
Сам Копалыч, наоборот, встал и прошелся по кабинету, демонстрируя крутой зад в форменных брюках.
— Что это ты там какое-то дурацкое дело раскапываешь? Усердие зря переводишь. Профессор какой-то, бомжи на свалке… Важней у тебя дел нет?
— Это самое важное, Яков Павлович.
— Ну, ты мне мозги не засоряй! А фальшивый индус с фальшивым золотом? А прапорщик, который соседей взорвал?.. Такие дела — и стоят!
— Да вы вспомните хотя бы летательный аппарат из аэрозолей! Вы понимаете, что это значит?
— Ты эту детскую игрушку никому не показывай. Комедию развел!
— У меня свидетель.
— Жулик он, а не свидетель.
— Прыгунов? Жулик. Но и свидетель.
Начальник нахмурился.
— От твоей политики у меня холецистит разыгрался. Ты не лезь в политику!
— Это не политика вовсе.
— Самая что ни на есть политика! Смотри: с огнем играешь!
Этого высказывания начальства Комов не понял и со всё той же горячностью продолжил:
— Тут и без политики дело опасное. Вы материалы о происшествии у бензоколонки читали?
— Да это вообще фуфло какое-то! Сказки о Дюймовочке.
— Там вещдок приложен.
— Это вещдок по-твоему? Вещдок — это знаешь что?..
"Топор окровавленный, конверт с героином…"-успел Комов про себя предвосхитить мысль Копалыча, прежде чем тот сказал:
— Молоток со следами мозгов, спичечный коробок с алмазами…
Копалыч внушительно помолчал, а потом укорил:
— И вообще: что за малохольность, не можешь найти какого-то паршивого профессора!
— Он продал квартиру и выписался.
— Так найди, где прописался.
— Нигде не прописался.
— Может, ты еще скажешь, что он исчез?
— Для нас пока исчез. Снимает где-нибудь угол по-тихому…
— Квартира-то у него ничего была? — поинтересовался Копалыч.
— Ничего. На улице Фотиевой.
— Надо же! Уважали науку… Огреб он наверное за нее…
— Я думаю, он ее продал, чтобы иметь средства на эксперименты с… — Комов запнулся, но, служа истине, завершил:-со своими зверьками.
Копалыч снова нахмурился.
— Ты этими тварями всех затерроризировал! Уже из правительства запросы пишут…
— Значит, дело вправду серьезное, — рискнул предположить Комов, которому стало ясно, откуда в лексиконе начальника взялось слово "политика".
— Это еще выяснить надо: серьезное ли… — пробурчал Копалыч. — Прекращай розыск своего лауреата премии надкушенной булки и переключайся на прапорщика с индусом. А то не знаю, чего начальству докладывать. Не буду же я ему про зверьков излагать! Загонят кое-что… по самое "не хочу". Точнее, загонят мне, а я — тебе.
М-да, непросто порой уйти от начальника, не расплескав гордость.
— Яков Павлович! Дайте еще дней десять! Есть уже зацепки.
— Три дня, — отрезал тот.
— Так ведь завтра суббота!
— Хорошо. Начинай считать с понедельника. И помни мою доброту… На рубку "Спартака" с "Аланией" в воскресенье идешь?
Алексей Комов виновато потупился.
— Нет, Яков Павлович. В театр иду, на "Трубадура" Верди.
— М-да… Ты у нас известный звукоман. А у меня в балете всегда почему-то спина чешется.
— "Трубадур" — опера, Яков Павлович.
— Невелика разница… — Копалыч спохватился и поправился:-Театр — штука хорошая. Отдыхай. По выходным я тоже люблю немного распустить шнурки…