Мыши

11

Едва бывший директор Института генетики, а ныне коммерческий директор "Колумба" Прыгунов прихлопнул "ракушкой" свою "Ауди", как пришлось расстроиться: возле подъезда большим розовым солнцем маячила вязаная кацавейка Дарьи Ананьевны Супониной-Груздевой. Запинаясь от ненависти высокими каблуками австрийских ботинок за выбоины в асфальте, Леонид Антонович двинулся по дорожке, возле которой отечественные умники любят ставить скамейки для бездельников, шпиков и просто сумасшедших. Супонина-Груздева в глазах Прыгунова относилась сразу ко всем трем категориям скамеечников.

Завидев Леонида Антоновича, она срочно сунула надкушенное яблоко в разношенный карман и усиленно жевала, чтобы освободить рот.

— Добрый день, Дарья Ананьевна, — приветливо поздоровался Прыгунов.

Станиславский сразу крикнул бы: "Не верю!"

— Кому добрый, — тут же отбила мяч Супонина-Груздева, — а у кого голова гудёть с утра. Завтра пойду на вас, убийц, жаловаться.

— Помилуйте, как вы можете меня обвинять, когда меня днем дома не бывает!

— Не знаю… ох, ох, ох!.. — запричитала Супонина-Груздева и стала пальцами ощупывать себе голову, словно искала пролежни на дыне.

— Еще раз говорю: это у вас в голове стучит! — сказал Прыгунов, на сей раз не скрывая раздражения.

Волею судьбы Дарья Ананьевна была его соседкой снизу. По ее мнению, сосед-Прыгунов слишком сильно шаркал тапочками, преступно долго смотрел вечерами телевизор и иногда лаял собакой. Доказать ей даже то, что это лает глупый доберман полковника Кучеренко, живущего еще одним этажом выше, было невозможно.

В последние несколько дней в голове у занятного существа в розовой кацавейке поселилась новая блажь: против Прыгунова было выдвинуто обвинение в том, что целыми днями из его квартиры раздаются звуки, несовместимые с проживанием добропорядочных граждан.

— Скребуть, стучать, будто гоги и магоги стену грызуть!

— Простите, Дарья Ананьевна, я на работе весь день, жена тоже. С чего вам какие-то грузины мерещатся?..

— Не знаю, кто у вас там, грузины, али, прости Господи, евреи. Вот и скажите им, пусть пожалеют мою бедную русскую головушку.

— Это у полковника! — чуть не закричал Леонид Антонович, зверея от абсурдного разговора и пытаясь спастись неуклюжей ложью. — У полковника, говорю вам!

Старуха посмотрела на него страшными глазами ветхозаветного пророка и сказала таким внушительным шепотом, что у Прыгунова мурашки перебежали с одной половины тела на другую:

— У вас!

Отмахнувшись от Супониной-Груздевой, словно от нечистой силы, Леонид Антонович вошел в подъезд.

Тем не менее, старухины слова подействовали. Крадучись подошел он к своей двери, почти бесшумно открыл четыре замка, просочился в прихожую и замер. Душная тишина наполнила уши ватой. Особенно прислушиваться было некогда: квартира стояла на милицейской сигнализации. Прыгунов почти бесплотными прикасаниями к телефонным кнопкам набрал номер.

— Алло!.. Прыгунов, 22–28. Снимите с сигнализации…

— Пароль! — потребовал голос в трубке с громкой милицейской непосредственностью

— Воронеж… — прошелестел Леонид Антонович.

— Что с вами? Все в порядке? — строго спросил голос.

— Да… Немного простыл… — просипел Леонид Антонович.

Бесшумно положив трубку, он на цыпочках прошел по всем комнатам, заглянул в ванную, туалет и на кухню и долго стоял, прислушиваясь и ожидая непонятно чего, пока у полковника Кучеренко не хлопнула дверь. Тогда заухал собачий лай, послышались приглушенные железобетоном команды: "Сидеть!.. Лежать!.. Апорт!..".

Прыгунов пошевелил губами, посылая неслышные проклятья всему окружающему, и пошел ставить чай.

Скоро явилась жена, словно котлета, только что спрыгнувшая со сковородки, и с порога заговорила:

— Слышал, что эта стерва удумала?

— Успокойся, Натусик, я с ней уже говорил, объяснил…

— С ней не говорить надо, а в дурдом отправлять!

— Будем надеяться, что она туда попадет.

— Еще она заявляет, что у нее дезодорант пропал.

— Ну уж это к нам никакого отношения не имеет! — взорвался Леонид Антонович.

— У меня вон пилка для ногтей алмазная пропала, я же не обвиняю соседей! — добавила мадам Прыгунова.

В общем, еще один вечер был испорчен дурной бабой. Без обычного удовольствия посмотрели по телевизору мексиканско-бразильскую любовь и легли спать.

Ночью снилось гадкое: будто полковник Кучеренко просверлил у себя в полу дырку и больно пуляется оттуда в Леонида Антоновича остро заточенными карандашами. А когда Прыгунов пошел наверх, чтобы это безобразие прекратить, то из-за полковничьей двери высунулась собачья голова в воинской фуражке и гавкнула так, что Леонид Антонович проснулся в холодном поту. Вокруг него лежала безмолвная, словно степь, квартира; за окном, в уличном ущелье, подвывала сирена чьей-то автомобильной сигнализации. Понятно, откуда такие собачьи реминисценции в ночных грезах…