Наши уже не придут 4

Глава двадцатая Красная папка

*3 июня 1928 года*

— Теперь мне всё понятно, — произнёс Ленин. — Я думал, что всё пройдёт менее кроваво.

— Как уж получилось, — развёл руками Аркадий.

— Плохо, что расстреляли всех, — вздохнул Владимир Ильич. — Надо было поаккуратнее — длительный судебный процесс помог бы разобрать мотивацию Каменева и Зиновьева по полочкам, что мы бы обязательно использовали для пропаганды. А вот это «сшивание» дел Временного правительства и Каменева с Зиновьевым — это слишком топорно. Ты не подумал об истории.

— История сама всех нас рассудит, — покачал головой Аркадий.

— Тем не менее, это будет несмываемое пятно, — произнёс Ленин. — Очень плохое пятно.

— Мне всё равно, — ответил на это Немиров. — У меня есть высшая цель и, если того потребуют обстоятельства, я безжалостно раздавлю десятки Каменевых и Зиновьевых.

История с заговором проникшей в партию контры выглядела очень натянуто, поэтому в народе появились свои версии. К тому же, целую дивизию молчать не заставишь, поэтому эти версии обрастают новыми деталями, многие из которых не оторваны от почвы.

Ходит устойчивый слух, будто бы Каменев — это агент британской разведки, тайно засланный ещё на заре Революции. Антисемитизм тоже поднял голову — кто-то распускает слух, будто «еврейские выкормыши» Каменев и Зиновьев выступили против «русских людей» Немирова, Сталина и Дзержинского.

И если Немиров ассоциировал себя с русскими, пусть это и не имело для него большого значения, то вот по поводу «русскости» Сталина и Дзержинского есть кое-какие вопросы…

Идея еврейских погромов Аркадию, как председателю СНК, очень сильно не нравилась, поэтому он дал Дзержинскому приказ искать разносчиков антисемитских слухов и карать их по всей строгости советских законов — в УК СССР от 1925 года уже есть статья о разжигании межэтнической розни. В зависимости от степени тяжести, можно как получить серьёзный штраф, так и загреметь на пару лет в лагеря.

Официальная же версия произошедшего всё та же: контрреволюционеры, проникшие в ряды партии, воспользовались временной слабостью правительства и предприняли попытку государственного переворота, с целью реставрации Временного правительства.

Помимо этого, Аркадий выступил перед газетами и сообщил, что в ленинской реформе есть насущная «историческая необходимость», поэтому он всеми силами, несмотря на активизацию контрреволюционеров всех мастей и пород, будет проводить её в жизнь.

— В свете случившегося, я пересмотрел своё отношение к заветной папке, — произнёс Ленин. — Я думаю, можно не дожидаться моей смерти — возьми её в правом выдвижном ящике моего стола. Ознакомишься в доме, без свидетелей, впредь храни только в несгораемом шкафу, под замком.

Немиров подошёл к столу и вытащил из ящика красную папку, перевязанную шпагатом, скреплённым сургучной печатью.

— Никто не должен увидеть её содержимое, — сказал Владимир Ильич. — Но инструкции, в ней содержащиеся, должны быть выполнены неукоснительно. Вчера вечером я доработал инструкцию, под светом открывшихся обстоятельств…

— Я ознакомлюсь, — кивнул Аркадий. — Сегодня же.

— Если она попадёт не в те руки, то может стать основанием для твоего смещения и разрушения нашего плана, — предупредил его Ленин.

— Я понимаю, — вздохнул Аркадий. — У меня таких документов десятки…

— Вчера в обед приходил Киров — он выразил беспокойство о твоей нервной стабильности, — сказал Владимир Ильич. — Можешь предположить, что заставило его так думать?

— Возможно, ему показались чрезмерными меры безопасности, — пожал плечами Аркадий. — А ещё он боится чего-то — я это почувствовал во время одной из наших бесед.

Формат общения с другими функционерами он старался сохранять прежним, к нему ведь уже привыкли, но заговор Каменева что-то изменил в его взаимоотношениях со всеми. Наконец-то партийцы заметили, что они-то работают как обычно, а Немиров трудится на каком-то своём уровне, огороженном невидимой, но непробиваемой стеной. Они поняли, что есть Немиров и есть все остальные.

Очевидная причина беспокойства Кирова — Аркадий, в контексте контрреволюционной угрозы, увеличил боевое охранение ключевых функционеров партии и правительства. Теперь нельзя праздно шататься по Москве или посещать какие-то развлекательные заведения, ведь все боятся, что начальству обязательно доложат и будут какие-то последствия…

А вот Ленин хорошо знает Аркадия, поэтому и сказал так спокойно о Кирове — он небезосновательно полагает, что Немиров не изменит своего отношения к Сергею Мироновичу и не будет ничего предпринимать в его отношении. Сталин бы взял Кирова на карандаш, Дзержинский бы тоже пересмотрел свой взгляд в его отношении, но не Немиров. Аркадию просто плевать, что остальные думают о нём. Он не выше этого — ему просто всё равно.

И если он думает о репутационных последствиях каких-либо действий, то только в контексте их влияния на его дела, а не в контексте личностных взаимоотношений.

— А теперь я хочу поговорить с тобой откровенно, Аркаша, — произнёс вдруг Ленин. — Мне недолго осталось, я материалист до мозга костей, но мне хочется получить ответы на некоторые беспокоящие меня вопросы.

— Какого рода вопросы? — уточнил Немиров.

— Сядь, — указал Владимир Ильич на кресло. — Настоишься ещё.

Аркадий сел в кресло для посетителей и посмотрел на Ленина ничего не выражающим взглядом. Ему казалось, что он понял, о чём будет их разговор.

— Это какие-то экстрасенсорные способности? — спросил Владимир Ильич, чуть поудобнее устроившись в своём кресле.

С контролем собственного тела у него уже получше, чем раньше — по рекомендации Аркадия, во Втором Московском государственном медицинском институте был разработан специальный механический тренажёр для реабилитации постинсультных пациентов. Один такой стоит в соседнем помещении и целая команда медицинских специалистов ежедневно приезжает на эту дачу и проводит реабилитационные процедуры. Спустя месяц занятий, Ленин вернул частичный контроль над левой ногой, а чуть больше недели назад появились первые успехи с левой рукой.

В строй он уже не вернётся, повреждения слишком сильны, но качество жизни его сильно улучшится.

— Нет, — покачал головой Аркадий.

— Тогда что? — нахмурил брови Ленин.

— Я могу рассчитывать на полную конфиденциальность? — уточнил Немиров.

Владимир Ильич раскрыт перед ним полностью — он доверил ему свою главную задачу, поставил его на высшую должность, поэтому если не доверять ему, то тогда кому вообще?

— Можешь, — пообещал Ленин.

— Я полагаю, это что-то вроде перемещения между параллельными мирами, — произнёс Аркадий. — Я не знаю, почему это произошло, как это произошло, но так уж получилось, что я очнулся в деревне Мамоновке и почти сразу понял, что это больше не я…

— Параллельные миры? — недоуменно спросил Ленин.

— Это будет объяснить очень тяжело… — вздохнул Аркадий. — Скажем так, в своём мире я прожил полноценную жизнь, ну, если это можно так назвать, а затем погиб. После этого я очнулся в этом мире. Этот мир будто бы мой родной, но на сто сорок три года раньше. Погиб я в 2053 году, а в себя пришёл в 1910 году…

Далее он вкратце описал основные вехи давно прожитой жизни, а также обстоятельства своей гибели.

— … термоядерное оружие? — переспросил Ленин.

— Оружие массового поражения, — произнёс Аркадий. — Подобное оружие будет создано — это уже неизбежно, поэтому моя задача состоит в замедлении этого процесса, а также в ускорении разработки нашего оружия. Некоторые детали есть в папке проекта «Стекло».

— И насколько оно сокрушительно? — спросил Владимир Ильич.

Он был поражён услышанным и смотрел на Аркадия с выражением почти детского удивления на лице.

— Танк Т-90М, в котором я находился во время ядерного удара, весил сорок семь тонн, — произнёс Немиров. — Этот танк отшвырнуло на несколько десятков метров, как футбольный мяч, попутно перевернув его несколько раз. Но это была относительно маломощная ядерная ракета — раньше были образцы гораздо мощнее…

— Трудно поверить в подобное, — признался Ленин.

— А я испытал это на себе — мне повредило ударом, скорее всего, об прицел наводчика или казённую часть орудия, что-то жизненно важное, поэтому я с боевым товарищем, старшим лейтенантом Клевцовым, дошёл до реки. Там я закурил впервые за десяток лет, после чего умер. А дальше началось всё это…

— А «Проклятый и забытый»? — спросил Владимир Ильич.

— Персонаж Олега вымышлен, но реальный прототип города — Москва будущего, — ответил Аркадий. — Кое-что пришлось упростить, но обстоятельства быта ровно такие же, какие я видел в своей жизни. Так что, вы читали не фантастическую антиутопию, а дотошное описание реального положения вещей в Российской Федерации образца 2051 года…

— С ума сойти… — прошептал Ленин, который начал осмысливать услышанное.

— Но лучше не надо, — усмехнулся Аркадий.

— И война?.. — начал Владимир Ильич.

— Да, — кивнул Аркадий.

— Какой же кошмар… — Ленин откинул голову на затыльник кресла. — Так вот каков рецепт твоей целеустремлённости. Ты не предполагаешь — ты знаешь…

— Я изменил очень многое, — вздохнул Аркадий. — Всё должно было происходить гораздо хуже. Гораздо. Гражданская война, которую я не смог предотвратить, должна была идти до двадцать второго года и унести жизни десятка миллионов. По моим прикидочным оценкам, я сумел сократить общие людские и материальные потери на 85–90%. Должно было быть восстание левых эсеров, после провала которого в вас должна была стрелять Фанни Каплан — она сейчас во Франции, но уже давно должна была быть расстреляна после частично успешного покушения. Из-за тяжёлого ранения вы должны были дожить только до двадцать четвёртого года, но, как видите, мы всё ещё разговариваем.

— Вот за это спасибо, — улыбнулся Ленин. — Заставил старика работать сверх отведённого аж целых четыре года…

— А если не вас, то кого? — улыбнулся Аркадий в ответ. — Впереди война, очень большая и жестокая.

— То есть, это не прогноз? — напрягся Ленин.

— К сожалению, нет, — покачал головой Аркадий. — Длилась она шесть лет и обошлась человечеству минимум в семьдесят один миллион жизней. Из них двадцать шесть с половиной миллионов — потери СССР. И мы не в силах её остановить. Даже если капитулируем прямо сейчас, это ничего не изменит. Европе нужны новые жизненные пространства… которые сейчас занимаем мы.

— А кто был нашим противником? Антанта? — уточнил Ленин.

— Это был Третий Рейх — то, во что скоро превратится Германия, — вновь покачал головой Аркадий. — Адольф Гитлер уже вполне успешно рвётся к власти, поэтому можно сказать, что частично этот сценарий исполняется.

— И ты не будешь ему мешать, потому что тебе выгоднее иметь дело с тем, кого знаешь, чем с неизвестным? — верно всё понял Ленин.

— Да, — подтвердил Аркадий. — У него есть ряд недостатков, которые неизбежно обрекают его на поражение. В этот раз всё будет иначе. Мы вступим в эту войну совершенно другими. Подготовленными, высокотехнологичными и принципиально непобедимыми. Я работаю над этим уже десять лет…

— Почему ты не рассказал всё это сразу? — спросил Владимир Ильич.

— Многие знания — многие печали, — улыбнулся Аркадий. — И что бы это изменило? Вы бы ещё сильнее изводили себя? Мы и так очень серьёзно опережаем план. Всё нормально — к моменту начала войны мы будем полностью готовы. И когда немцы придут, я лично, вот этими вот руками, умою их белокурые и голубоглазые морды в их собственной крови. А что будет после войны — я даже не хочу загадывать. Буду думать позже.

— Никто больше не знает? — спросил Ленин.

— Никто, — вздохнул Аркадий. — А ваша рабочая версия — экстрасенсорные способности?

— Да, мы с Иосифом подумали, что ты просто очень ограниченно видишь будущее, — кивнул Владимир Ильич. — И это было бы гораздо лучше, чем реальная причина твоей аномальной необычности… К несчастью для нас, ты не можешь смотреть в будущее и каждым своим действием неизбежно меняешь его.

— Некоторые вещи концептуальны и никогда не изменятся, — пожал плечами Аркадий. — С огнестрельным оружием, например, я сэкономил Союзу десятки миллионов рублей, которые пришлось бы тратить на перевооружение. Теперь не придётся — новый патрон останется актуальным в следующие два-три десятка лет. С авиацией и бронетехникой мы тоже экономим очень много денег в будущем. Третье поколение бронетехники будет оставаться актуальным минимум десяток лет, но там всё не так оптимистично, как с патроном. С авиацией я тоже экономлю не очень много — к середине 30-х годов придётся переходить на цельнометаллические самолёты… Реактивный двигатель, разрабатываемый в НИИ «Алмаз» — всё это позволит избежать большого перерасхода ресурсов, которые, в ином случае, были бы потрачены на поиски верного пути. Я знаю верные направления, поэтому наша наука движется именно по ним. А остальные — они будут тратить свои ресурсы, людские и материальные, на откровенные тупики. Им придётся отступать на несколько шагов назад, вслепую выбирать новый путь — и так раз за разом. Это неизбежно обусловит технологическое отставание.

— Моя реформа, — произнёс Владимир Ильич. — Это ведь ты горячо поддержал моё начинание — почему? Это как-то положительно сказалось в будущем?

— В будущем ничего такого не было, — покачал головой Аркадий. — Напротив, СССР пошёл по пути централизации. Это, собственно, предопределило его судьбу — он распался на ненавидящие друг друга бывшие советские республики в 1991 году. Говорят, что как первый опыт, он продержался довольно-таки неплохо, но я считаю, что этого было слишком мало. Мы очень много воевали и все эти войны, кроме самой последней, были прямым следствием распада СССР. Распад произошёл по причине чрезмерной централизации — таково моё мнение. Разложение партии, причём практически без иностранного вмешательства, предопределило всё — страну сдали без войны. Ну и экономические проблемы, возникшие по ряду объективных уязвимостей плановой экономики… Этот разговор может затянуться на часы, а мне сказали, что вас лучше не напрягать зазря…

— Зазря? — усмехнулся Ленин. — Это самый архиважнейший разговор во всей моей жизни — и ты говоришь, что это зазря?

— Туше, — вздохнул Аркадий. — Хотя я должен сказать, что разговор этот ни на что не повлияет — если вы соблюдёте нашу договорённость, то он нам никак не навредит. А вот раскрытие его деталей кому-либо…

— Да, ты прав — никто не должен знать, — согласился Владимир Ильич. — Это смертельно опасные знания. Ради обладания ими можно начинать новую мировую бойню.

— Но она начнётся не поэтому, — произнёс Аркадий. — А теперь — спрашивайте всё, что хотите знать.

Ленин ненадолго задумался.

— Я хочу знать всё, что ты знаешь о фашизме, — произнёс он. — О Гитлере, Муссолини — личности, действия, реакции. Всё.

*4 июня 1928 года*

Вчерашним вечером Аркадий был слишком истощён, чтобы открывать папку и вникать в подробности поставленной Лениным задачи, поэтому сегодня, прямо с утра, он приехал на работу и первым делом раскрыл полученную вчера папку. В ней он увидел несколько листов рукописного текста, причём почерк был женским — вероятно, писала Надежда Константиновна, под диктовку Ленина.

Задача была… неудивительной.

Ленин переоценил своё отношение к актуальности проблемы Троцкого и поручил Немирову её решение на корню.

Мирное сосуществование Троцкого и Немирова невозможно, потому что они сторонники радикально противоположных взглядов на дальнейшее развитие мирового коммунистического движения.

Аркадий уже предпринимал попытки переубеждения Льва, но тот упорно стоял на своём. Винить его сложно — в Германии всё выглядело так, будто у него почти получилось. Будто.

Троцкий абсолютно убеждён, что если продолжать попытки, если интенсифицировать пропаганду и увеличить финансирование местных марксистских ячеек, то всё, рано или поздно, получится.

Он просто отказывается принимать факты. Во Франции уже десять лет идёт «эпоха свободы», вызванная увеличением прав рабочего движения: в 1919 году введён восьмичасовой рабочий день, в 1921 установлена гарантированная минимальная оплата труда, (1), но только для государственных служащих и рабочих тяжёлой промышленности, в 1922 году проведена аграрная реформа, позволившая государству субсидировать фермеров и упрощавшее получение аграрных кредитов, в 1924 году на национальном уровне приняты правила безопасности на производствах, обязавшие промышленников озаботиться нормативами, а в 1925 году были расширены права профсоюзов на коллективные переговоры, (2) давшие им больше инструментов, на 1929 год у них запланировано принятие закона о страховании по болезни, инвалидности и старости.

Все эти действия — ответ обеспокоенного правительства Франции, которое не хочет повторения истории, как в России. Положение французского рабочего класса сильно улучшилось, до этого никто бы и не подумал давать так много и так быстро, поэтому даже сам факт появления СССР послужил на пользу рабочих и крестьян всего мира. Только вот отнять всё это буржуазные власти уже не смогут — пока существует СССР.

Этот «выпуск пара» удовлетворяет социально-экономические запросы рабочих и крестьян, поэтому они перестают быть склонными требовать что-то у государства — оно ведь уже дало кое-что.

«Никогда ещё французы не были такими свободными, как при Ленине…» — подумал Аркадий, читая списки фамилий выявленных сторонников Троцкого.

В Великобритании дела идут аналогичным образом — права рабочих защищаются изо всех сил, будто это самая главная задача британского правительства и лично Его Величества. Будто.

Даже в Германии Гитлер сейчас очень качественно пиарится за счёт продавливания страхования от безработицы — вершина популизма, нашедшая горячую поддержку у германского народа. Адольф протащил Гинденбурга в имперские президенты под громкие обещания социальных реформ. И реформы пошли — профсоюзы получили больше инструментов для борьбы за права рабочих, гиперинфляцию подавили, за счёт американских кредитов, дали больше прав женщинам и сделали ещё очень много вещей.

«От страха и не такое сделаешь», — подумал Аркадий.

— Товарищ генерал-лейтенант, — заглянул в дверь Степан Ванечкин. — К вам посетитель. Карл Радек — ему назначено на три.

Ванечкин, очень старый знакомый из его деревни, успешно отучился в Казанском бронеавтомобильном училище и даже послужил в 3-й механизированной дивизии, где дослужился до звания старшего лейтенанта. Потом его перевели в штаб, из-за выявленных организационных способностей, а затем Степан начал проситься обратно в войска — из-за этого начались проблемы с непосредственным командованием, а потом об этом узнал Немиров.

В общем-то, после того, как Митрофана расстреляли на «Лесной балке», место секретаря было вакантно, кого попало Аркадий брать не хотел, поэтому решил применить приём «кумовство» — Ванечкина он знал с раннего детства и понимал, что это за человек. Можно вырастить толкового управленца, если получится заинтересовать.

С Митрофаном не получилось — оказалось, что его завербовали через женщину. Влюбился бездумно, а потом с ним поработали опытные партийные работники…

Получилось грустно и даже немного обидно — Немиров видел в Русакове большой потенциал.

— Запускай через пять минут, — сказал Аркадий, после чего закрыл папку.

Папка была помещена в сейф, а из секретера было извлечено две бутылки «Марфа-Колы» и два гранёных стакана.

— Ого, а у тебя всё уже готово, — вошёл в кабинет Радек. — Здравствуй, Аркадий Петрович!

— И тебе не хворать, Карл Бернгардович, — встал Аркадий из-за стола и пожал ему руку. — Садись — угощайся.

— Газировку я уважаю, — улыбнулся Карл и налил себе полный стакан. — Я, кстати, новый анекдот про тебя сочинил.

— С удовольствием послушаю, — кивнул Немиров, также наливший себе газировки.

— Что общего между Немировым и Моисеем? — спросил Радек.

— И что общего? — переспросил Аркадий.

— Моисей вывел евреев из Египта, а Немиров — из Политбюро! — ответил Карл Радек.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Аркадий.

Примерно 90% политических анекдотов, ходящих в народе, придумал Карл Радек.

— Правда, далеко не всех, — произнёс посерьёзневший Карл. — Все всё понимают, но все боятся.

— Это нормально, — кивнул Немиров. — А ты всё понимаешь?

— Сталин говорит, что анекдоты у меня дурацкие, а сам я дурак, — сказал Радек. — Такой уважаемый человек не может ошибаться — получается, я ничего не могу понимать, раз дурак.

— Я надеюсь, что ты всё прекрасно понимаешь, — вздохнул Аркадий. — Последствия непонимания будут очень серьёзными.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Радек напрямик.

— Я слышал, что у тебя неплохие отношения с Троцким, — произнёс Аркадий. — А ещё я смею надеяться, что у тебя хорошие отношения со мной.

— Слышал ты верно и надеешься правильно, — улыбнулся Карл Бернгардович.

— Нужно, наконец-то, выбрать правильную сторону, — произнёс Немиров. — Обстановка напряжённая, люди боятся — это ты правильно заметил. Меня ты знаешь, понимаешь, что со мной можно работать — я готов работать с людьми, которые разделяют мои ценности. Ты разделяешь мои ценности?

— Твоя главная ценность — провести ленинскую реформу? — спросил Карл.

— А ради чего я, по-твоему, тут пашу, как негр на плантации? — усмехнулся Аркадий.

— Но это ведь контрлогично, — покачал головой Радек. — Партия опасается, что нардепы подтвердят полномочия далеко не всех членов партии на постах. И тебя тоже, кстати говоря. Ты идёшь на это с полным осознанием возможных последствий?

— Да, — кивнул Немиров. — В том-то и дело — я не боюсь потерь. А они боятся. И я проведу эту идею Ленина до конца — любой ценой. И тебе нужно выбрать — ты со мной или против меня. Коминтерн будет очень полезен нашему делу — было бы неплохо, стань его лидер моим единомышленником. Поэтому тебе нужно сделать выбор. Правильный или неправильный — это уже ты сам решай. Ничего не навязываю, а лишь предлагаю выбрать. В течение следующих пяти суток.

— Хорошо, я тебя понял, — вздохнул Карл, встал с кресла и взял бутылку газировки. — По дороге допью.

*7 июня 1928 года*

— Но куда смотрит ОГПУ? — спросил Аркадий.

— Сигнал поступил только три часа назад — до этого, видимо, терпели, — пожал плечами Дзержинский. — Я уже послал приказ в местное отделение — вопросом займутся.

— Продолжайте, Лев Геннадьевич, — попросил Аркадий.

«Ходок» прибыл из Кузбасской области, со строительства Кузнецкого металлургического комбината.

Некая преступная группировка завладела строительной артелью «Яков Свердлов — Герой Революции», после чего как-то заручилась поддержкой функционеров местного НКВД, а теперь занимается поборами с рабочих, расхищает подвозимые стройматериалы и расширяет своё влияние на другие задействованные артели.

— И этот, Кирилл Олегович Михалёв, который директор логистической службы — он кум Саши Металлурга, того, который этой шайкой заведует, — продолжил Звоновской Лев Геннадьевич, сварщик пятого разряда. — Надо разобраться — там сроки срываются, материалов нет, потому что Михалёв специально запрашивает то, что подороже. Воровство идёт!

— Судя по всему, областной отдел НКВД нуждается в чистке, — произнёс Аркадий. — Не представляю, как такое вообще может быть пропущено.

На Кузбассе, из-за всесоюзной стройки, управляющие функции ещё не переданы местным Советам, поэтому сами они эту проблему решить не смогли. Обязательно нужно, чтобы дедушка Ленин или дядюшка Немиров лично взяли задачу под личный контроль и нежно придушили в тёплых отеческих объятиях всех виновников…

Звоновской прошёл через три инстанции, прежде чем его проблему сочли достойной председателя СНК — бюрократическая машина не нашла типового решения для проблемы, так как сам Лев Геннадьевич другим говорил совершенно не то, что рассказал Аркадию. Он говорил о срывах сроков стройки комбината, вызванных необъективными причинами.

Он написал в жалобе, что «строительство Кузнецкого металлургического комбината сталкивается с систематическими проблемами в снабжении стройматериалами и логистике, что приводит к срывам графиков и неисполнению производственных заданий». Было решительно непонятно, в чём проблема, а запросы на места получали какие-то невнятные отписки. Это-то и насторожило Алексея Николаевича Косыгина, обрабатывающего жалобы и заявления в тематическом отделе при СНК. Он понял, что тут дело нечистое, поэтому продавил приём для Звоновского.

— Местных милиционеров не жалеть — если выявлено преступление, то судить по всей строгости, — приказал Аркадий. — А вы, товарищ Звоновской, почему не написали письмо открыто? Мы бы узнали обо всём происходящем на целых три недели раньше, напиши вы всё дело, как есть.

— Эм… — замялся сварщик. — Тут какое дело… А как бы я смог узнать, что тут их сообщники не засели? Это же воровская шайка — у них по всей области свои люди — я сюда-то якобы на именины к внучке приехал, которая в Воронеже в детсад ходит…

— Феликс Эдмундович — требую провести политику нулевой терпимости, — вздохнул Аркадий. — Найти всех, основательно допросить, выявить каждого фигуранта и чтобы каждый из них получил суровое наказание.

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант! — по-военному козырнул Дзержинский. — Займёмся.

— Суды должны быть публичными, — добавил Аркадий. — А вы, товарищ Звоновской, поживите, пока что, в гостинице, за счёт аппарата СНК. Лучше не возвращаться на Кузбасс, пока работают люди товарища Дзержинского.

— Спасибо, товарищ генерал-лейтенант! — вытянулся во фрунт и образцово козырнул сварщик.

— Можете идти, — улыбнулся ему Немиров. — Мой секретарь позаботится о гостинице для вас.

Лев Геннадьевич ушёл, а Аркадий перевёл взгляд на Феликса.

— Что это за ерунда? — спросил он. — Как такое вообще возможно? Это ведь одна из главных строек Пятилетки!

— Разберёмся, — ответил на это Дзержинский. — Нужно будет тщательно проверить и моё местное отделение. А вообще, с криминалом нужно что-то делать — очень уж много расплодилось бандитов в Сибири…

— Найди человека, который займётся этим, — сказал Немиров. — И начинай думать о реформе системы исправительных учреждений. Давно пора.

— Человек уже есть, а по реформе будем думать, — ответил Феликс Эдмундович.

— Товарищ генерал-лейтенант, — заглянул в дверь Степан. — Товарищ Радек просил передать — «Да».

Примечания:

1 — О минимальной оплате труда — в эфире «Red, зачем ты мне всё это рассказываешь⁈» — в нашей с вами истории во Франции закон о SMIG (Salaire Minimum Interprofessionnel Garanti) был принят только в 1950 году, а вот в Великобритании приняли «Акт о торговых советах» аж в 1909 году. Только вот SMIG касался сразу всех рабочих, а Акт о торговых советах только четырёх отраслей, типа изготовления цепей, производство бумажных коробок и так далее, но в 1912 году распространён ещё и на горнодобывающую промышленность. Оба этих закона предполагали гарантированную минимальную зарплату, что было очень серьёзной подачкой рабочему движению — государство заставило барыг ужаться деньгами, что они очень не любят.

2 — О профсоюзах — принято считать, что профсоюзы — это безусловное благо, но, как и всегда, есть нюансы. Профессиональные союзы, как показала история, склонны к реформизму — улучшению условий рабочих при действующей системе, следованию умеренным целям, что не совсем то, когда речь идёт об установлении диктатуры пролетариата. Это ведёт к тому, что рабочее движение успокаивается, довольствуется подачками, выбитыми профсоюзом у работодателей или государства, и теряет желание продолжать борьбу за свои права. Также профсоюзы склонны к корпоративизму, то есть, раздроблению рабочего класса на текстильщиков, шахтёров, дальнобойщиков и так далее. Это может привести к тому, что рабочие-текстильщики могут начать считать, что у них есть какие-то отдельные интересы, отличные от интересов шахтёров, стропальщиков и остальных. Помимо этого, застарелые профсоюзы, обросшие бюрократией, склонны к соглашательству. Лидеры профсоюзов могут недорого покупаться представителями капитала, выступая этакими посредниками между рабочими и барыгами, подмахивающими в пользу последних. Такие профсоюзы могут стать «жёлтыми», то есть, полностью подконтрольными работодателям. Также профсоюзы работают преимущественно с экономическими запросами — улучшение зарплат, улучшение условий труда, меньше рабочих часов, больше отпусков и прочее. Классовая борьба ими, как правило, игнорируется. Это явление называется экономизмом, и оно никоим образом не улучшает общего положения вещей. Что толку от сегодняшнего улучшения условий, если завтра или послезавтра работодатели отожмут всё обратно? Также профсоюзы могут стать инструментом для буржуазии, которая может с их помощью «выпустить пар», демонстративно кинув несколько подачек. Собственно, это и произошло в 20-е годы, когда европейская буржуазия обосрала себе штаны от открывшихся перспектив. Всё, что перечислил Немиров в тексте — это и есть работа с общественностью. На время всё это дали, по причине «СССР», а не потому, что они все всё осознали и вдруг все разом прониклись гуманизмом. Короче, профсоюзы могут быть полезны как школа борьбы, в которой рабочие научатся бороться за свои права и обретут классовую солидарность. Но если профсоюзы ставят целью только реформизм, то есть, временное улучшение условий, то они становятся вредными для рабочего движения. Впрочем, есть примеры, когда профсоюзы стали полезным инструментом для самоорганизации рабочих — Парижская коммуна 1871 года — парижские рабочие, до этого объединённые лишь профсоюзами, сумели самоорганизоваться и учредить правительство, Советы рабочих и солдатских депутатов в России 1917 года — выросли из профсоюзов, анархистские профсоюзы в Испании 1936 года — помогли создать коммуны и коллективизировать предприятия. История показывает, что кто профсоюзы «ужинает», то их потом и «танцует» — рабочие или работодатели. А ещё, как оказалось, можно пустить в них организованную преступность, исходя из принципа «кто угодно, лишь бы не коммунисты», после чего решать бесконечно возникающие проблемы, создаваемые охреневшими бандитами, почувствовавшими за собой такую власть, которая и не снилась их отцам.