Наши уже не придут 4

Глава двадцать четвертая Священный белый слон

*28 октября 1929 года*

— Всё, началось! — воскликнул возбуждённый Аркадий.

— Ещё ведь ничего не ясно… — осторожно отметил Лаврентий.

— Всё уже ясно! — не согласился с ним Немиров. — Промышленный индекс Доу Джонса упал на 74,81 пункта с первого сентября и сейчас составляет 336.37. Это падение на 18,19% за два месяца! Так быть не должно, а это значит, что рынок лихорадит и он валится в штопор.

Наверное, сегодняшний день назовут «Чёрным понедельником», потому что сегодня произошло падение на 11,08%. Но индекс рухнул на 4,06% за выходные, а остальные 3,05% были размазаны на период с 1 сентября по 27 октября. Если это не кризис, то Аркадий не знал, что ещё считать кризисом…

И дальше будет только хуже — инвесторы начали возвращать средства, а простые и не совсем простые граждане кинулись снимать со счетов наличность. Это стихийное снятие денег уже вызвало кризис ликвидности у банков, которые начали отзывать выданные кредиты.

— Что об этом думают наши экономисты? — спросил вдруг Сталин, стоящий у окна и смолящий свою трубку.

— Они не верили, сомневались, а теперь верят и не сомневаются, — ответил Аркадий. — Судя по всем признакам, это не «коррекция рынка», как это называли американские экономисты, а мощный кризис, масштабы которого будут разрушительнее всего, что случалось раньше. Преображенский, кстати, после таких новостей, поехал в Горки, каяться перед Лениным.

Евгений Алексеевич Преображенский, ранее тесно сотрудничавший с Юрием Лариным по теме ГОЭЛРО, резко критикует артельную модель сельского хозяйства и промышленности, главным недостатком считая её чрезмерную ограниченность государственным регулированием, а также называет, точнее, называл «слепым следованием догматам» убеждённость Ленина в грядущем мировом экономическом кризисе.

Время показало, что Владимир Ильич оказался прав — кризис уже здесь, а масштабы его не поддаются даже приблизительной оценке.

— Пусть покается — это полезно, — изрёк Иосиф Виссарионович.

— Мне нужно кое-куда сходить, — произнёс Аркадий и встал с дивана.

— Если что, я никуда не выезжаю — как сделаешь свои дела, приходи, — сказал Сталин.

Аркадий направился на пятый этаж, где сидели его «секретчики».

Курчевский знает, что ему нужно делать, но теперь необходима конкретика. Статус-кво в промышленности США Аркадию хорошо знаком, он регулярно освежает свою осведомлённость по этому вопросу, поэтому очень важно помочь Леониду не наделать ошибок.

Да, его компании пострадают меньше остальных, ведь у него нет кредитов в банках, а также самый минимум инвестиций, причём от таких людей, которые прекрасно знают, что риски для предприятий Курчевского самые минимальные на всём рынке.

— Здравствуйте, товарищи, — вошёл Аркадий в кабинет. — Необходимо зашифровать длинное сообщение.

— Здравствуйте, товарищ генерал-лейтенант, — приветствовал его Георгий Георгиевич Белаш, капитан отдела «Л» ОГПУ. — Вот бланк.

Аркадий сел за стол и начал вдумчиво писать сообщение для Курчевского. Метод шифрования применяется самый простой — книжный шифр. У Леонида дома огромная библиотека, в которой он проводит очень много времени, ведь любит читать, поэтому отдел «Л» зашифровывает сообщение по схеме подменных цифр, которые обозначают строку и номер слова.

Есть шаг, меняющийся раз в две недели, поэтому «1» иногда обозначает «3» или «6» или любую другую цифру, что сильно осложняет работу потенциальным дешифраторам.

Ввиду того, что книга выбирается случайно, а её условный номер передаётся отдельно и устно, связать всё это воедино практически невозможно. Так Курчевский, посидев в личной библиотеке полчаса, получает приказы и инструкции, после чего уничтожает сообщение и возвращает книгу на полку.

Впрочем, если американские спецслужбы узнают о самом факте получения Леонидом каких-то сообщений непонятно от кого — это уже станет причиной для его тщательного изучения, так что, это просто мера предосторожности от случайности и его защита, на случай, если его прижмут к стенке. Ведь даже если код попадёт в руки предтече ФБР, взломать его они не смогут.

Немиров написал список из шести ценных компаний, за которыми Леониду нужно внимательно наблюдать, а когда станет ясно, что они очень близки к банкротству, подсекать — ожидается, что удастся выкупать такие компании за 20–30% от стоимости. И бывшие владельцы будут благодарить господа за то, что они отделались так легко…

Далее он написал, что необходимо ждать — кризис только начался, поэтому пороть горячку никак нельзя. Оценочно, кульминация кризиса придётся на конец тридцать первого и начало тридцать второго года, но только внимательное наблюдение за рынком позволит определить лучшее время для максимальной активности.

Помимо этого, Аркадий написал, что в час «Х» надо будет интенсифицировать обмен информацией — прибудет специальный человек с новым шифром, который позволит передавать больше текста.

Закончив писать текст, Аркадий передал бланк шифровщикам и пошёл в свой кабинет. Одновременно с ним, в приёмную вошёл Степан, принёсший свежие газеты.

— Вот это вовремя, — улыбнулся Немиров. — Давай сюда.

Сев в своё кресло, он начал бегло читать ключевые статьи разных газет.

Американская «The New York Times» обнадёживала — это всё коррекция рынка, поэтому переживать не о чем, ведь скоро всё точно наладится.

Британская «The Times» проявляла озабоченность ситуацией в США, но уверяла добропорядочных верноподданных Его Величества, что уж с британской-то экономикой всё будет отлично.

Британская же «Daily Express» лила со своих страниц американский нарратив, якобы это временные неполадки на американском рынке, но скоро всё наладится — призвала сохранять хладнокровие.

Французская «Le Figaro», та самая, которая не устаёт публиковать карикатуры на Немирова, озабоченно вещала о рисках для французского экспорта и беспокоилась об экономической стабильности.

Немецкая «Berliner Tageblatt», продвигающая нарратив германских либералов, жаждущих наладить торговлю с СССР, первая упомянула, что Ленин-то, оказывается, был прав в своих статьях и всё получилось ровно так, как он говорил.

А вот НСДАПовская «Völkischer Beobachter» глумливым тоном смаковала ужас еврейского капитала США, захватившего Штаты и тайно управляющего ими. Впрочем, ничего иного от газеты национал-социалистов никто и не ждал — у них даже Немиров тайный еврей, применявший какую-то запрещённую тайноеврейскую подлость, чтобы гадко разбивать доблестную германскую армию на полях сражений.

Итальянская «Corriere della Sera», которую уже успели наскоро перевести для Аркадия, верноподданнически вопрошала: «А что скажет Дуче?», после чего наводила читателя на мысль, что фашистская стабильность — это надёжнее, чем капиталистический хаос.

Советская же «Правда» пела дифирамбы Владимиру Ильичу, так как он, в очередной раз, оказался прав. Также немного славы досталось Карлу Марксу, который создал учение всесильное, по причине верности. И тут Аркадий даже не стал спорить — Маркс, действительно, предсказал механизмы возникновения экономических кризисов в капиталистической системе, но подтверждение это предсказание получило ещё в конце XIX века, а «Правда» всё это подаёт так, будто это всё вот только-только подтвердилось…

Японская «Asahi Shimbun» вообще не переживала за США, но выражала надежду, что японское правительство предпримет все меры для укрепления внутренней экономики Японской империи, чтобы снизить зависимость от американцев.

Дочитав газеты и пометив карандашом лучшие места, Аркадий вынес их к Степану.

— Перепечатай помеченные места, — попросил он. — Можешь даже Елизавету попросить, хе-хе…

Ванечкин смутился. Немирову хорошо известно, что его секретарь не теряет время зря и планомерно штурмует одну неприступную крепость из Отдела документационного обеспечения и машинописи. Высокая пепельная блондинка с кристально голубыми глазами, будто сошедшая прямо с агитплакатов Гитлера, спортивного телосложения, до сих пор не замужем, что старательно пытается исправить Степан — Аркадий ему не мешал, а даже способствовал.

— Скажи, что я попросил, — улыбнулся он.

— Спасибо, Аркадий Петрович, — поблагодарил его Ванечкин.

Настроение у Немирова было преотличным, поэтому он пошёл к Чичерину чуть ли не вприпрыжку. Радоваться было чему — все эти годы экономии и аккумуляции золота были не зря, очень не зря.

В прошлом году и в начале этого года даже пришлось залезть в запасники Эрмитажа и других коллекций, чтобы продать несколько тысяч картин разной ценности, что суммарно принесло тридцать тонн золота.

Да, было много возмущений, но тридцать тонн золота — это тридцать тонн золота. Уже в следующем году они будут стоить гораздо больше, чем сегодня, а через пару лет многократно больше, чем через тот год. В станках, технологиях и прочих активах США и Европы…

— Здравствуйте, Георгий Васильевич! — вошёл Аркадий в кабинет главного в СССР дипломата и торговца пушками.

— Здравствуйте, — кивнул ему Чичерин, после чего отпил из чашки. — Чаю?

— Не откажусь, — ответил Аркадий и сел за стол.

— Предполагаю, вы из-за новостей, полностью подтвердивших правоту товарища Ленина и, соответственно, вашу? — верно понял всё Чичерин.

— Именно! — кивнул Аркадий и принял фарфоровую чашку с чёрным чаем. — Мне видится слишком преждевременным использовать в торговле золото. Лучше всего для этого подходит иностранная валюта, которую мы должны использовать смело, но аккуратно. Нам не нужна острая реакция буржуазных правительств на происходящий грабёж.

— Но это ведь и есть грабёж, — улыбнулся Чичерин, после чего подвинул к нему блюдце с пятнистым шоколадным печеньем. — Угощайтесь.

— Благодарю, — кивнул Аркадий и взял одно легко крошащееся печенье. — Да, грабёж. Но кто виноват? Я?

— Никто, как и всегда, не виноват, оно всё само… — вздохнул Георгий Васильевич. — И я, пусть и больше многих убеждён в вашем могуществе, всё же не могу представить, что вы могли сделать, чтобы вызвать столь масштабный экономический кризис. Остаётся признать, что это всё как-то само…

— Поэтому-то нам и нужно строго придерживаться выбранной экономической стратегии, — сказал Аркадий. — Будь мы действительными архитекторами чего-то подобного, мы бы легко могли предусмотреть точную реакцию промышленников и правительств, но, увы, сейчас они способны на что угодно. Так что действуем исключительно осторожно, берём помалу, но много…

— Я буду действовать по плану, — произнёс Чичерин. — Но, насколько мне известно, сейчас лучше не торопиться.

— Верно, — кивнул Аркадий, после чего решительно взял ещё одну печеньку из блюдца. — Кризис должен достичь пика, который мы просто обязаны не прохлопать.

В его прошлой жизни он пережил целых два мировых экономических кризиса. Первый был в самом конце 20-х, а второй непосредственно перед Третьей мировой. Причём последний для него кризис во многом и спровоцировал эту последнюю войну. Это должно было быть что-то маленькое, быстрое и победоносное, но не получилось.

— Итак, у меня есть список из двух сотен средних предприятий, которые бы отлично смотрелись в нашей экономике, — Аркадий достал из планшета документ. — Нам нужно всё очень тщательно обдумать…

*17 ноября 1929 года*

— И что он сказал? — спросил Геннадий Парфёнов.

— Я был рядом, поэтому услышал, твёрдо и чётко: это коррекция рынка, которая закончится в ближайшее время, — ответил Леонид Курчевский.

— Ха-ха-ха!!! — рассмеялся Кирилл Смутин, куривший у бортика бассейна.

Потушив сигарету в пепельнице, он оттолкнулся от бортика и продолжил купание.

— Забавный парень этот Гувер… — произнёс Парфёнов.

— Да, забавный, — согласился Курчевский. — И он со мной был довольно милым: сказал, что мои действия по сокращению безработицы — это блистательное проявление истинного американского духа.

— Ещё и милашка, каких поискать, ха-ха… — усмехнулся Геннадий.

А Леонид всё это время занимался снятием сливок с рынка труда. Очень многие предприятия среднего и некоторые предприятия крупного бизнеса не придумали ничего лучше, чем начать массовые сокращения — они рассчитывали выжить за счёт уменьшения трат на зарплаты и сокращения объёмов производства.

Но перед Курчевским стояла противоположная задача — превратить свою двухцентовую лапшу в одноцентовую. Достичь этого можно было только за счёт расширения производства, чтобы удешевить единицу товара.

Предварительно, поставленную перед собой задачу он уже выполнил примерно на 95% — в следующем месяце его стандартная лапша быстрого приготовления будет стоить ровно один цент. Лапша класса «экстра» станет двухцентовой, а её «четырёхцентовое место» займёт лапша класса «премиум». Лапша класса «люкс» в цене не изменилась — она как стоила двадцать центов, так и стоит, потому что сильно дешевле её не сделать, ведь там применяется много вяленого мяса и недешёвых специй. Да и аудитория у неё не та, которая считает центы у кассы…

Леонид с удовольствием отпил из стакана с «царским виски», то есть, смесью виски с «Царь-Колой», после чего вернулся к чтению «Нью Йорк Таймс».

— У нас же всё идёт по плану? — уточнил Парфёнов, зашедший в бассейн.

Кирилл и Геннадий любят дом Леонида даже больше, чем он сам. У них ведь нет собственных бассейнов и армии прислуги. Дело не в том, что им запрещают, а просто для них это не имеет особого смысла — они постоянно в разъездах, по причине особенностей работы.

— Почти, — вздохнул Леонид. — Правительство пересмотрело свой взгляд на заказ техники и самолётов в следующем году, поэтому мне срочно нужно искать контракты на стороне. Банкиры визжат, как свиньи на бойне, поэтому Гувер ищет деньги, чтобы спасти их. Армия пострадала первой.

— А если и на стороне не будет никаких контрактов? — спросил подплывший Смутин.

— Тогда мне придётся держать свои военные компании на плаву за счёт продовольствия, — пожал плечами Леонид. — Но я думаю, что контракты будут. Я же произвожу лучшие орудия для убийства людей — небольшое уменьшение цены за единицу и желающих прикупить себе пару сотен бомбардировщиков или истребителей будет навалом…

— Ну-ну… — произнёс Кирилл, вылезший из бассейна и начавший обтираться полотенцем. — А что с лапшичкой?

— Продажи растут скачкообразно, — улыбнулся Курчевский и выпил остаток напитка в один глоток. — К-хек! Ух… Можешь писать в газетах что хочешь, но людей не обманешь. Люди чуют, что дело пахнет паршиво, поэтому закупают лапшу, как в последний день. Причём, когда в магазинах кончается двухцентовая, сметают четырёхцентовую. Жалуются, что магазины специально убирают двухцентовку с прилавков, чтобы больше брали другие классы.

— Вот погань, — поморщился Кирилл, севший на шезлонг по соседству. — Можешь замешать мне царя?

Леонид налил в чистый стакан полпальца виски и дозаправил его колой, после чего передал Смутину.

— А что поделать? — усмехнулся он. — Бизнес.

— Хреновый бизнес, — произнёс Кирилл. — Нельзя так с людьми.

— Можно и ещё не так, — покачал головой Курчевский. — Скоро увидим…

Центр запретил ему лезть в Европу — там, по-видимому, он будет работать сам. А Леониду и не хотелось лезть в дела Старого Мира, где капитал крайне традиционен и не пускает к себе чужаков. Америки ему хватит за глаза.

— А что будем делать с Гватемалой? — спросил Смутин, пригубивший напиток.

— Ничего не изменилось, — ответил на это Леонид. — Если кристерос плевать на кризис, то нам уж тем более — мы поставим Мексике нужное количество бронетехники и самолётов, чтобы эти фанатики, в конце концов, смели Гонсалеса и его режим. Но делать это мы будем постепенно и без участия «Царской стражи». Теперь это чисто коммерческое предприятие.

— А твои разногласия с «Юнайтед Фрут»? — уточнил Кирилл.

«United Fruit Company» прислало к Курчевскому своего эмиссара, который предупредил его, чтобы он не лез южнее Мексики, а также намекнул на некие «особенные связи компании в правительстве». Что бы это ни значило, Леонид чувствует за собой силу и способность сворачивать если не горы, то холмы, поэтому воспринял этот выпад очень лично.

Если до этого он не собирался трогать «объединённых фруктов» в Гватемале, то теперь он отдаст всё на откуп кристерос, после чего зайдёт в очищенную страну со своими идеями бизнеса…

— Эти ублюдки пострадают от рук мексиканцев, а не от моих, — усмехнулся Леонид.

— Это тебе не мафия и бутлегерство, — произнёс Смутин. — Во фруктовом бизнесе и убить могут.

Посидев ещё полчасика у бассейна, под царский виски и принесённые Кармелой копчёные колбаски, Курчевский проводил Смутина и Парфёнова к машине, после чего поднялся на второй этаж, где отдыхала Кэтрин.

Беременность проходила неплохо, хотя иногда её бросало в разные крайности — Леонид ещё не научился определять, когда у неё хорошее настроение, а когда плохое.

Кармела внимательно следит за тем, чтобы Кэтрин ни в чём не нуждалась, поэтому его присутствие дома было необязательно, но желательно, потому что Кэтрин начинает чувствовать себя одиноко. В отличие от него, прислугу она за людей не считает…

Когда пришло время, Леонид облачился в свой выходной костюм и поехал на встречу с высшим менеджментом своих компаний.

По дороге он прочёл свою речь, кое-что подкорректировал, а также решил для себя, что ему нужен новый катер, попросторнее и, возможно, с полноценной кроватью и столом.

— Приветствую вас, джентльмены, — заговорил он, встав у кафедры в конференц-зале. — Я вижу на ваших лицах обеспокоенность. Я и сам очень обеспокоен, так как тоже вижу, что происходит по всей стране. Но эти неурядицы коснутся нашего бизнеса весьма условно и опосредованно. Мы не будем сокращать штат сотрудников, не будем ограничиваться в производстве, потому что мы — это реальная экономика, а не тот воздушный пузырь, раздутый жадными и бесчестными людьми, разучившимися делать настоящий бизнес!

За неделю после биржевого краха, как говорят некоторые экономисты, потеряно примерно тридцать миллиардов долларов, что лишь на два миллиарда долларов меньше, чем затраты США на своё участие в Великой войне. За неделю.

Заявление одной из газет вызвало широкую полемику в обществе, которая сейчас только разогревается — интервью экономистов разного пошиба в ключевых газетах Нью-Йорка не дают теме заглохнуть.

— И мы будем делать бизнес! — продолжил Курчевский. — Начиная от лапши, заканчивая высотными самолётами — потому что мы рождены для этого! Мистер Шульц, покажите нам график роста производства лапши быстрого приготовления…

*24 декабря 1929 года*

— … и-и-и, нет, — произнёс Авраам Иванович Слуцкий. — Вероятно, вас в бюджете уже не предусмотрено. Ваш куратор вам ничего не говорил?

— Но как же так? — удивлённо спросил Пётр Столыпин.

— Это вопросы совсем не ко мне, — развёл руками банкир. — Одно я знаю точно — в следующем году никаких поступлений не будет, ни от британского банка, ни от французского.

— Я вас понял, — кивнул Пётр и откланялся. — Рад был увидеться.

— Взаимно, — улыбнулся Авраам Иванович.

Столыпин поехал к Стюарту Мензису. Тот «мариновал» его в приёмной почти час, будто бы страшно занят каким-то важным делом.

А когда Пётр вошёл в кабинет, то сразу понял, что дела его очень плохи. Вещи Мензиса упаковывались в ящики и сундуки, а сам Стюарт ходил довольный и указывал рабочим, что и куда укладывать.

— О, и ты припёрся, мой тупой русский подопечный? — увидел он Столыпина. — Что, не получил моего письма?

— Какого письма? — нахмурился Пётр.

— Ох, я запамятовал, что ты должен был получить его уже после того, как я уеду… — вздохнул Мензис. — Что ж, тогда придётся сказать тебе.

— Сказать что? — спросил Столыпин.

— Что Его Величество изволит избавиться от священного белого слона Уинстона Черчилля, — повернулся к нему куратор, теперь уже бывший. — Вас больше нет в статьях бюджетных расходов, вы признаны слишком дорогостоящими и абсолютно бесполезными.

— М-хм… — изрёк Пётр Аркадьевич, предчувствовавший нечто подобное.

Предчувствовал он это с того дня, как начался крах биржи на Уолл-стрит. Это логично, когда начинается кризис, избавляться от «белых слонов».

— И прошу порадоваться за меня — именно я предложил это, в момент полнейшей растерянности Парламента, — продолжил самодовольно улыбающийся Мензис. — Теперь меня ждёт Лондон и очень перспективное местечко в MI6. А вот ты, мой тупой русский подчинённый, останешься здесь, подыхать в забвении, пока я буду делать головокружительную карьеру. И я видеть тебя больше не хочу — убирайся прочь.

Столыпину не оставалось ничего, кроме как уйти. С Мензисом у них отношения не сложились сразу, поганый англичашка почему-то его невзлюбил, прямо с первого их разговора. Так что Пётр совершенно не удивлён, что их последняя беседа проходит именно так.

— Успехов в Лондоне, — пожелал он Стюарту и покинул его кабинет.

Жалования и зарплаты нужно платить в конце следующего месяца, а у Петра больше нет финансирования — перспективы весьма прискорбны, если не идти к президенту на поклон…

Хосе Патрисио Гуггьяри Корнигльони, ныне действующий президент Парагвая, не очень-то горит желанием вступать в войну за Гран-Чако, но у него просто нет выбора. Военные уже настроились на войну и даже закупились оружием, на деньги «Шелл», но президент Гуггьяри держится из последних сил. Его ругают, обвиняют в трусости, а он вспоминает войну Тройственного альянса, в результате которой Парагвай потерял около 70% мужского населения, почти половину своей территории, а также всю промышленность.

У себя в кабинете Столыпин связался с Гуггьяри по телефону и узнал, что тот готов его принять сейчас же.

— Господин президент, — вошёл Пётр в кабинет президента.

По дороге произошла задержка из-за стада коров, перегоняемого на мясной рынок через весь город, поэтому Хосе пришлось ждать.

— Здравствуйте, господин Столыпин, — кивнул президент. — Присаживайтесь.

Пётр сел в предложенное кресло и уставился на что-то ожидающего Гуггьяри.

— Вы уже знаете, — произнёс Столыпин.

— Да, знаю, — не стал отрицать Хосе Патрисио. — Дело приняло очень нехороший оборот для вас, господин Столыпин. У вас десятки тысяч солдат, которым скоро будет нечем платить. Без жалования они разбегутся, кто куда, но задолго до этого вы поймёте, что вам нечем их кормить.

— Закончили с перечислением очевидных фактов? — поморщился Пётр Аркадьевич.

Сейчас он жалел, что не увёл своих солдат во Францию, пусть не всех, но хоть кого-то. Но он поверил в ложную надежду, данную англичанами…

— Как вы знаете, вся страна хочет воевать за Гран-Чако, — произнёс президент. — А вот я не хочу.

— Ещё два очевидных факта, — Столыпин начал раздражаться.

Настроение у него было паршивым, по очевидной причине.

— Я предлагаю вам поучаствовать в этой войне на нашей стороне, — сказал Хосе. — Точнее, если совсем откровенно, то вместо парагвайской армии. Если ваши солдаты могут показать хотя бы половину доблести царских солдат, бившихся против германцев на Восточном фронте, вы легко разобьёте боливийцев.

— А что мы получим взамен? — спросил Пётр.

— Мы возьмём на себя финансирование и снабжение вашей армии, — ответил президент Гуггьяри. — Да, наше финансовое положение далеко от благополучного, но у нас нет выбора.

И, действительно, выбора не было ни у Гуггьяри, ни у Столыпина. Война начнётся в любом случае, ведь деньги уже вложены, а если РОА не будет в ней участвовать, то тем самым просто прекратит своё существование.

— Нам нужно обсудить условия, — произнёс Столыпин.

— Условие одно и оно простое — вы воюете за наших солдат, а мы вас содержим, — ответил на это президент.

— Нет, на таких условиях я работать не могу, — покачал головой Пётр. — Мне нужна конкретика — сколько времени, какие гарантии и так далее.

— Я думал, это подразумевается само собой… — развёл руками Хосе. — Конечно же, будет договор. Вы даёте своё принципиальное согласие на эту работу?

Ему очень не хотелось делать это.

— Да, — произнёс Столыпин.