Настоящая история мадам Баттерфляй

ГЛАВА 13

Тёо-Тёо провела ночь в рыданиях, она ворочалась на футоне, не в силах заснуть, и ждала, когда забрезжит рассвет и она сможет пойти в американское консульство, чтобы умолить Шарплесса помочь ей вернуть сына. Ночь никогда еще не казалась столь долгой, особенно потому, что с каждой уходящей минутой корабль все больше удалялся от Японии.

— Как я могла так поступить? Как могла отдать своего сына?

На рассвете она уже была на ногах и одета, а ее глаза так опухли от слез, что едва открывались.

— Судзуки-сан, ты сходишь со мной к Шарплессу? — попросила Тёо-Тёо служанку. — Нужно попытаться вернуть Дзинсэя. Пожалуйста, скажи, что еще не поздно!

Судзуки не нужно было упрашивать, она не могла и не собиралась оставить Тёо-Тёо без присмотра, пока та в таком состоянии. Она и сама всю ночь провела без сна, наблюдая, как бы хозяйка не выкинула какую-нибудь глупость. В конце концов, в этой семье уже случались самоубийства, и Судзуки не могла допустить, чтобы это произошло и с ее любимой госпожой.

Она не могла заснуть еще и потому, что винила себя за то, что не помешала хозяйке отправить Дзинсэя в Америку с людьми, которых он совершенно не знал.

«Нужно было взять Дзинсэя, убежать с ним в деревню и спрятать, пока корабль не уйдет, — думала она про себя. — Почему я этого не сделала? Почему?»

Американское консульство было все еще закрыто, когда они пришли, поэтому девушки стали ждать на скамеечке снаружи. Отсюда им были видны далекие огни порта, и Тёо-Тёо снова заплакала.

К тому моменту, как показался Шарплесс, шагающий по извилистой дорожке к зданию консульства, Тёо-Тёо была почти безутешна. Она подскочила к нему, рыдая:

— Шарплесс-сан, я совершила ужасную вещь, я позволила Пинкертону и его жене забрать моего сына в Америку. Теперь я понимаю, что это неправильно, потому что место Дзинсэя — здесь, в Японии, со своей матерью, а не в чужой стране с двумя незнакомцами. Мы пошли в порт вернуть его, но корабль уже отплыл! Как такое возможно, Хелен же сказала мне, что они задержатся еще на день! Пожалуйста, скажите, как нам вернуть Дзинсэя! — взмолилась она. — Вы важный человек в американском консульстве, вы все можете!

Шарплесс знал об отбытии Дзинсэя в Америку, поскольку сам готовил для него документы, но его заверили, что Тёо-Тёо добровольно отдает ребенка, поэтому он был потрясен при виде ее горя.

— Успокойтесь, Тёо-Тёо-сан, — ответил Шарплесс, и, хотя голос его прозвучал сдержанно, внутри у него все клокотало. Значит, Бенджамин с Хелен обманули его, убедив, что мать ребенка добровольно отдает его биологическому отцу, потому что хочет для него лучшей жизни и будущего в Америке. Даже бумага с ее согласием на то, чтобы Пинкертон увез мальчика в Америку, якобы подписанная Тёо-Тёо, была подделкой!

— Пройдемте в мой кабинет, и мы все спокойно обсудим.

Усадив женщин на жесткие деревянные стулья напротив собственного мягкого кресла с высокой спинкой, Шарплесс заговорил:

— Мне нужно знать самое главное: давали ли вы свое согласие, Тёо-Тёо-сан, чтобы ребенок отправился с отцом и Хелен в Америку?

К его облегчению, Тёо-Тёо кивнула и прошептала:

— Да, я согласилась, потому что решила, что Дзинсэю будет лучше расти в свободном обществе, вроде американского, и Хелен пообещала мне, что Дзинсэй получит хорошее образование и такие возможности, которых ему, хафу из бедной семьи без отца, никогда не видать здесь, в Японии. Но теперь я понимаю, что совершила ошибку, слишком многого хотела для сына. Из-за этого я позабыла, что ребенку, в особенности такому маленькому, как Дзинсэй, нужна мать, чтобы он чувствовал себя любимым и защищенным. Шарплесс-сан, пожалуйста, помогите мне как можно скорее вернуть сына.

Уже тогда Шарплесс знал, что, как только Дзинсэй выйдет из-под юрисдикции Японии и попадет на территорию Америки, его будет очень сложно вернуть без согласия Бенджамина и Хелен, а он не представлял, чтоб неспособная иметь детей Хелен на это согласилась.

Но понимал он и то, что Тёо-Тёо находится в ужасном состоянии и ему нужно дать ей надежду хотя бы на несколько дней, пока она не успокоится.

Поэтому, вопреки здравому смыслу, Шарплесс ответил:

— Сочувствую вам, Тёо-Тёо-сан, и обещаю, что постараюсь помочь. Я извещу Пинкертона с женой, что вы изменили свое решение, и посмотрю, не вернут ли они ребенка добровольно. Это было бы самым простым выходом из положения.

— Спасибо, Шарплесс-сан, — прошептала Тёо-Тёо. — Простите, что доставляю вам столько хлопот из-за своего глупого решения, принятого в момент слабости.

По тому, как загорелись ее глаза, дипломат понял, что внушил Тёо-Тёо надежду, по крайней мере, до той поры, когда ему придется сказать ей, что вернуть Дзинсэя невозможно, потому что Бенджамин с Хелен отказываются его отпускать. Это будет самой тяжелой задачей из всех, что ему пришлось исполнять за годы службы в американском консульстве в Нагасаки.

Ему не стоило во всем этом участвовать, но семья Хелен имела большое влияние, сложно было отказать ей в просьбе помочь с необходимыми документами, чтобы она могла увезти Дзинсэя в Америку, тем более если его биологическая мать была согласна.

— И так, и этак скверно выходит, — пробормотал Шарплесс, проводив Тёо-Тёо-сан со служанкой на улицу и помахав им на прощание.

— Шарплесс-сан нам поможет, — объявила Тёо-Тёо задыхающимся голосом, когда на радостях бегом преодолела всю дорогу до дома. — Он большой человек в американском консульстве, Судзуки-сан, поэтому сможет вернуть нам Дзинсэя.

Судзуки была не так уверена: в словах Шарплесса было что-то уклончивое, отчего она заподозрила, что все может оказаться не так просто, как он дал им понять. К тому же как им вернуть ребенка после того, как он прибудет в Америку, если его приемные родители не согласятся его отпустить?

Но она промолчала и лишь кивнула, потому что приятно было видеть, как впервые за несколько дней, полных страдания, на лице хозяйки играет улыбка. Рано или поздно Шарплессу придется сказать Тёо-Тёо правду, но пусть они сначала проведут несколько мирных, спокойных дней!

Тем временем в американском консульстве Шарплесс неведомо для них проходил через свой собственный ад. Как только женщины ушли, он отправил капитану корабля телеграмму для Пинкертона, в которой сообщал, что Тёо-Тёо передумала и хочет вернуть мальчика. Готов ли он привезти Дзинсэя обратно в Японию?

Как и ожидалось, Пинкертон ответил напрямик: «Нет, Шарплесс, Тёо-Тёо согласилась передать опеку над мальчиком мне, его биологическому отцу, вместе с Хелен, и я не намерен возвращать его в Японию. Речь идет о судьбе ребенка, так что здесь нет места скоропалительным сменам решения».

Шарплесс не представлял, когда и как лучше всего сообщить об этом Тёо-Тёо. Он понимал, как подействуют эти новости на девушку, и без того пребывающую на грани нервного срыва, и совершенно не желал конфликта с местной жительницей, тем более что японцы все чаще выражали недовольство по поводу наплыва в Нагасаки гайдзинов, привлеченных сюда миссионерами и торговцами с Запада.

Он провел в консульстве всю ночь, посылая Пинкертону одну телеграмму за другой, переходя от уговоров к угрозам, но ни одна телеграмма не убедила Пинкертона отправить Дзинсэя обратно в Японию.

Ребенок был уже близко к американской границе, а Шарплесс сам подготовил для него документы, поэтому он ничего не мог сделать, не подставив себя под удар, и Пинкертон знал это.

Чувствуя мимолетные угрызения совести за то, как он поступил с Тёо-Тёо, Пинкертон отправил Шарплессу последнюю телеграмму, в которой просил сообщить ей, что с Дзинсэем все в порядке, он уже привык к отцу и Хелен, они будут любить и растить его как собственного сына и он никогда ни в чем не будет нуждаться.

И даже запоздало добавил, что, возможно, у Тёо-Тёо получится однажды приехать в Америку, где она сама увидит, как хорошо живется Дзинсэю, и поймет, что приняла верное решение. Конечно, он написал это не всерьез, а лишь в мгновение слабости, чтобы заглушить чувство вины.

После этого Пинкертон закрыл канал сообщения с Шарплессом: в конце концов, Тёо-Тёо-сан и Нагасаки остались для него в прошлом. Он хотел забыть о них, его будущим были Хелен и сын.

Четыре дня прошло в ожидании новостей от Шарплесса, и, когда он так ничего и не сообщил, Тёо-Тёо снова заволновалась.

— Подождите еще два дня, и мы пойдем в консульство поговорить с Шарплессом-сан, — сказала Судзуки, но на сердце у нее лежала тяжесть: она с самого начала подозревала, что вернуть Дзинсэя будет трудно, а то и невозможно.

Тёо-Тёо кивнула, полная решимости сохранять спокойствие ради служанки, которая все это время была для нее нерушимой скалой поддержки и верности. В доме стало пусто и холодно без звуков, постоянно издаваемых Дзинсэем, — его радостного лепета или недовольного плача по тому или иному поводу, — и Тёо-Тёо не знала, как бы справилась без заботливой Судзуки.

Судзуки с облегчением вздохнула: по крайней мере, у них есть два дня блаженного неведения, прежде чем придется выслушать плохие новости, а она не сомневалась, что они будут плохими. Но ее хорошее настроение продлилось недолго, потому что уже на следующий день она услышала звон колокольчика и, открыв дверь, увидела Шарплесса, нервно мнущего шляпу.

Ни слова не говоря, она провела его в гостиную, где уже ждала Тёо-Тёо, видевшая, как Шарплесс идет по дорожке через сад к дому.

При виде мрачного лица Шарплесса сияющая в предвкушении добрых вестей улыбка Тёо-Тёо медленно потухла, в сердце вонзились холодные льдинки, и она прошептала:

— Какие у вас для меня новости, Шарплесс-сан?

— Боюсь, не слишком добрые, — устало ответил он. — Я послал Пинкертону несколько телеграмм и сообщил, что вы просите вернуть Дзинсэя в Японию, но он отказал. И он вправе это сделать, потому что он биологический отец Дзинсэя и вы согласились отпустить ребенка с ним в Америку. Я пытался его переубедить, но он непреклонен в своем решении, считая, что ребенок должен расти в Америке с ним и Хелен… Простите, Тёо-Тёо-сан, я не смог вернуть вам сына.

Если Шарплесс ожидал, что это известие вызовет поток горестных рыданий, то его ждало удивление, потому что Тёо-Тёо не проронила и слезинки. Она лишь молча кивнула, сидя со сложенными на коленях руками, но ее лицо ужасно побледнело.

— Если вам от этого легче, то Пинкертон просил меня заверить вас, что с Дзинсэем все хорошо, он уже привык к новой жизни, они с Хелен будут растить его с большой любовью и он ни в чем не будет нуждаться. Это еще не конец, Тёо-Тёо-сан, мир меняется, однажды вы сможете съездить в Америку и повидать своего сына, Пинкертон сам это предложил. И еще он оставил вам денег на то время, пока вы не решите, как жить дальше, — продолжал Шарплесс, положив на стол толстый конверт.

Про себя он проклинал Пинкертона за бездушную жестокость. Тот не оставлял бедной девушке никаких денег — Шарплесс наполнил конверт собственными деньгами из сострадания и чувства вины за ту роль, которую сыграл в ее трагедии.

— Пожалуйста, если вам понадобится еще какая-нибудь помощь, обращайтесь, — закончил он стандартным предложением, призванным сгладить любую неприятную ситуацию, но сам почувствовал, что слова прозвучали неуклюже и фальшиво. Тёо-Тёо хотела лишь одного — вернуть своего сына, а он помог забрать его у нее, возможно, навсегда.

Тёо-Тёо забыла даже поблагодарить его, что было совершенно нетипично для безукоризненно вежливых японцев, и это ясно давало понять, в каком она состоянии. Она по-прежнему сидела неподвижно, как камень, с побледневшим лицом, и через какое-то время Шарплессу ничего не оставалось, кроме как откланяться.

Никто не проводил его, не помахал ему, как было принято, на прощание, когда он покинул дом, окутанный скорбью. Мрачная атмосфера вселила в американского дипломата тяжелое предчувствие, и он мысленно проклял Пинкертона за то, что тот предоставил ему разбираться со всем этим бедламом. Да, его задачей было заботиться об американских гражданах и помогать им в непредвиденных обстоятельствах, но он отнюдь не обязан был улаживать запутанные дела, оставленные ими после отъезда.

Шарплесс был не единственным, кто проклинал Пинкертона и Хелен, его влиятельную жену из высшего общества. В маленьком домике на вершине холма Судзуки молилась перед алтарем предков, чтобы они научили ее, как помочь любимой хозяйке, и чтобы Пинкертон получил свое кармическое наказание за все причиненное им горе.

Два дня Тёо-Тёо отказывалась есть и вставать с постели, уговоров Судзуки хватало лишь на то, чтобы заставить ее проглотить несколько ложек супа и расчесать ей волосы. Она не в силах была видеть хозяйку, обычно такую ухоженную, столь опустившейся.

Не отличавшаяся особой религиозностью Судзуки начала молиться в маленьком синтоистском святилище о том, чтобы хозяйка пришла в себя и смогла жить дальше без Дзинсэя, и на третий день, когда Тёо-Тёо, встав, попросила принести ей поесть и чашку горячего чая, Судзуки показалось, что ее молитвы были услышаны.

Вне себя от счастья Судзуки за полчаса приготовила любимые блюда хозяйки, заварила горячий чай и поставила все это перед ней на бамбуковом подносе, а рядом положила свежий, пахнущий жасмином юката. Пока Тёо-Тёо ела, Судзуки, радостно суетясь, приготовила ей горячую ванну, чтобы смыть пот, слезы и страдания последних дней.

Ее душа пела, потому что сегодня хозяйка выглядела гораздо лучше, на ее лицо вернулись краски. Она ела, пила, занималась обычными повседневными делами, и Судзуки почти казалось, что Дзинсэй сейчас выползет из соседней комнаты с особым гуканьем, означающим: «Поймай меня, если сможешь». Обстановка в доме казалась такой мирной и обыденной, что даже становилось жутковато, и Судзуки дивилась тому, как быстро оправилась хозяйка после своего испытания.

Тёо-Тёо долго лежала в горячей ванне, потом попросила Судзуки помочь ей уложить волосы в одну из самых замысловатых своих причесок, которую не носила с тех пор, как Дзинсэй уплыл в Америку.

Судзуки не пришлось упрашивать, она рада была, что хозяйка приходит в себя и начинает проявлять интерес к своей внешности.

— Ну вот, теперь вы снова красивая, — сказала она, закрепив последние заколки на высокой прическе госпожи.

— Снова? — искренне засмеялась, к удивлению Судзуки, Тёо-Тёо. — Разве я не всегда красивая?

— Тёо-Тёо-сан, так приятно видеть, что вы опять улыбаетесь, сегодня вы выглядите такой живой! — в порыве воскликнула она. — Думаю, у нас все будет хорошо!

Тёо-Тёо взъерошила служанке волосы, словно вернулись старые беззаботные деньки, и почти весело ответила:

— Да, Судзуки, я приняла очень важное решение — отпустить прошлое. Теперь у меня на душе мир.

Ближе к вечеру Тёо-Тёо попросила служанку сходить в город и купить продуктов, добавив, что ляжет вздремнуть до ее возвращения.

— Вы уверены, что с вами все будет хорошо? — с легкой тревогой спросила Судзуки. Она почти две недели не отходила от госпожи и рада была предлогу выбраться из дому на пару часов, но все же ее беспокоило, что Тёо-Тёо останется одна.

— Ерунда, конечно, со мной все будет хорошо, Судзуки-сан, — снова засмеялась Тёо-Тёо. — Посмотри на меня, разве по мне видно, что я в любой миг рухну? Людям вроде нас нужно быть сильными, мы делаем, что должны, и движемся дальше. Ступай поскорее, чтобы вернуться до темноты и помочь мне с ужином.

Ободренная Судзуки только рада была надеть сандалии и выскочить из дома, размахивая большой полотняной сумкой для покупок. Воздух за стенами дома был столь свеж и сладок, что Судзуки мысленно пообещала себе при первой же возможности вытащить Тёо-Тёо на улицу.

Когда она обернулась, Тёо-Тёо стояла в дверях и махала ей на прощание. Вечернее солнце окутывало ее золотым сиянием, отчего она казалась какой-то неземной, но на ее лице играла улыбка, и Судзуки было этого довольно.