Настоящая история мадам Баттерфляй

ГЛАВА 18

На следующей неделе Тёо-Тёо привела Судзуки в тихий переулок, отходящий от главной портовой улицы с ее суетой, и показала крошечное помещение, которое она задумала приспособить под свой ресторан.

— Знаю, оно слишком неприметное и в стороне от главной улицы, но из-за этого гораздо дешевле, как раз по карману для начала. И мы всегда можем разместить на главной улице яркое объявление, зазывающее людей сюда, — объяснила Тёо-Тёо. — Поначалу наше заведение должно быть маленьким и дешевым, но, если все получится, мы всегда можем переехать в более просторное помещение на главной улице. А пока мы первым делом должны определиться с меню и опробовать все рецепты, чтобы довести их почти до совершенства! Голодные американские парни простят нам несколько ошибок, но всему есть пределы! — со смехом добавила Тёо-Тёо. — Мы начнем готовить уже сегодня, Судзуки-сан, как только вернемся домой.

Время было идеальным, потому что миссионерская школа закрылась на короткие каникулы и Тёо-Тёо могла практиковаться дома в готовке вместе с Судзуки, которая тоже взяла на несколько дней отгул у швеи, чтобы помочь.

Целый день они прочесывали рынки в поисках продуктов, указанных в кулинарной книге миссис Синклер. К счастью, рядом с портом недавно открылась лавка американских товаров, и в конце концов они нашли там почти все что нужно.

Следующие несколько дней, когда они экспериментировали с рецептами, одним за другим, стали самыми счастливыми для них за долгое время. Наиболее сложным блюдом оказался классический американский яблочный пай: у них ушло несколько попыток и целый день, чтобы он хотя бы походил на себя!

— Нужно, чтобы какой-нибудь американец попробовал нашу стряпню и сказал свое мнение. А кто лучше подойдет для этого, чем Шарплесс-сан? — провозгласила Тёо-Тёо, отступая на шаг и с гордостью разглядывая заставленный блюдами стол. — Завтра схожу в консульство и приглашу его на ужин из, надеюсь, настоящей американской еды!

Шарплесс ездил в Токио, чтобы выпросить разрешение открыть там американское консульство, и вернулся с пустыми руками. Японское правительство было полно решимости держать иностранцев с их влиянием в Нагасаки, подальше от столицы.

Для американского дипломата это было тяжелым ударом, поэтому он приятно удивился, увидев поутру, что в кабинете его ждет Тёо-Тёо, и у него слегка поднялось настроение.

— Шарплесс-сан, я решила открыть здесь, в Нагасаки, американский ресторан, — гордо объявила Тёо-Тёо, не став ходить вокруг да около. — Последние несколько дней мы с Судзуки тренировались готовить все блюда из кулинарной книги, которую я одолжила у миссис Синклер. Мы хотели бы пригласить вас сегодня на ужин, чтобы вы попробовали нашу американскую стряпню и честно высказали свое мнение. Вы окажете нам эту честь?

Шарплесса так удивило это неожиданное заявление, что с минуту он не знал, что и ответить.

— Американский ресторан? — переспросил он. — Бабочка, я даже не знал, что вы умеете готовить американскую еду, да и вообще, что она вам нравится!

— Поначалу мне и правда не нравилось, слишком много мяса, но пришлось научиться готовить стейки для Пинкертона, потому что он не любил японскую еду, — сказала Тёо-Тёо. — За последнюю неделю мы с Судзуки-сан опробовали почти каждый рецепт из кулинарной книги миссис Синклер. Теперь нам нужен американец, чтобы узнать, подойдут ли наши блюда для ресторана.

— Ну конечно, я только рад помочь! С большим удовольствием попробую старую добрую американскую еду, приготовленную двумя предприимчивыми юными леди, которые скоро станут владелицами первого в Нагасаки американского ресторана! — ответил Шарплесс. — Надеюсь, теперь наши парни будут лучше питаться во время своего пребывания здесь.

Он дал им несколько советов относительно того, как готовить американские блюда, и, прежде чем подняться, чтобы уйти, Тёо-Тёо тихо спросила:

— Кстати, Шарплесс-сан, у вас нет никаких новостей о Пинкертоне и Дзинсэе?

Порывшись в кармане, Шарплесс достал письмо. Разочарованный неудачной поездкой в Токио, он совсем о нем забыл.

— Ах да, моя сестра Нэнси пишет, что мальчик совсем недавно пошел в школу, и обещает вскоре прислать мне его фотографию. Кажется, теперь его зовут по-американски — Кеном, и он неплохо освоился.

— Фотографию Дзинсэя, или Кена? — выдохнула Тёо-Тёо, и на глазах ее блеснули слезы. — Пожалуйста, Шарплесс-сан, покажите мне ее, когда получите. Ведь у меня нет других изображений сына!

— Хорошо, — пообещал Шарплесс. — Я буду время от времени просить Нэнси присылать фотографии и показывать вам. Это меньшее, что я могу для вас сделать, Тёо-Тёо-сан. Я понимаю, что мальчик всегда в ваших мыслях, и это естественно, ведь вы его мать.

— Благодарю вас, Шарплесс-сан, благодарю, — прошептала Тёо-Тёо прерывающимся от избытка чувств голосом. — Да, Дзинсэй всегда в моих мыслях и моем сердце. Я с таким трудом выучила английский, чтобы однажды мы с ним могли поговорить, а теперь я готовлю американскую еду, чтобы однажды смогла его накормить. Все, что я делаю, я делаю ради сына!

Шарплесс вздохнул: он не мог представить, чтобы мальчик когда-нибудь вернулся в Нагасаки, но промолчал. Пусть у бедняжки останутся ее иллюзии и мечты, ведь это единственное, ради чего она живет.

Он очень привязался к Бабочке, его трогал, хоть и печалил, ее светлый оптимизм, с которым она вопреки всему ждала воссоединения с сыном и даже с Пинкертоном. Шарплесс дал себе мысленный зарок напомнить Нэнси периодически посылать ему фотографии Кена, хотя его интерес к мальчику и мог показаться ей подозрительным.

Нэнси уже отчитывала его за то, что он так долго остается в Нагасаки, и упрашивала поскорее вернуться в Америку, в лоно семьи.

— Ты же не можешь всерьез задумываться о том, чтобы навсегда остаться в этом богом забытом месте, — донимала его Нэнси каждый раз, когда выдавалась возможность.

С ним случилось нечто чрезвычайно странное, но все происходило постепенно, и поэтому он не сразу это заметил. Первые два года в Нагасаки Шарплесс не мог дождаться, когда же его срок подойдет к концу и он вернется к домашнему уюту в Америку.

Поначалу ему вообще ничего здесь не нравилось, включая местных жителей и их кухню, и он никак не мог взять в толк, почему японцы говорят не то, что думают, и думают не то, что говорят. Это в равной степени путало и раздражало. Вдобавок ему, чтобы угодить хозяевам, приходилось на официальных приемах давиться склизкой и липкой японской едой, которую он ненавидел.

Шарплесс и сам точно не знал, в какой момент так влился в японскую жизнь, что, когда его спросили, хочет он остаться на следующий срок или вернуться домой, он без колебаний выбрал первое. Не знал он и в какой момент начал добровольно есть японскую еду, в какой момент она стала казаться ему терпимой, а потом — более легкой и здоровой, нежели американская. Теперь, шесть лет спустя, он с тем же аппетитом уплетал сасими, сырую рыбу и отвратительное блюдо натто из перебродивших соевых бобов, что и любой японец. Говорят, что гайдзина, иностранца, можно считать по-настоящему вписавшимся в японское общество и японскую культуру только тогда, когда он научится получать удовольствие от натто.

— Я привык к здешней жизни и могу только сказать, что Япония, в особенности Нагасаки, со временем западают в душу, — ответил он в последний раз, когда сестра уговаривала его вернуться и наконец-то начать жить по-настоящему.

— Ты с ума сошел, если хочешь остаться в этом богом забытом месте, — причитала Нэнси. — В последний раз прошу, вернись в Америку, здесь столько всего происходит, а ты все пропускаешь!

Наконец даже Нэнси сдалась и признала поражение. Перестала донимать его, и Шарплесс спокойно продолжал жить в Нагасаки.

Однажды сестра даже предложила самой предпринять долгое путешествие в Японию, чтобы увидеть, что держит там брата.

У Шарплесса не было для Нэнси иного ответа, кроме того, что «это место западает в душу».

Он вспоминал тот легкомысленный разговор с сестрой, пока шел на ужин к Тёо-Тёо ровно к семи часам. Японцы не терпят даже минутных опозданий, как не терпят гостей, которые не снимают обувь в гэнкане.

Шарплесс выучил все эти правила этикета в самом начале своей японской службы и никогда не забывал. Последнее время, когда ему не нужно было присутствовать в консульстве или выполнять официальные поручения, он даже предпочитал удобные просторные юката наглухо застегнутым западным костюмам.

Этим теплым летним вечером он был одет в удобное хлопковое юката, что очень позабавило Тёо-Тёо с Судзуки: американский дипломат, представитель и символ Америки, одетый в юката, сидит в традиционном японском доме за пышным, хотя и экспериментальным американским ужином из стейков, бургеров, запеченного мяса с овощами и непременного яблочного пая!

Шарплесс готовился к жалкому подобию американской еды, ничего другого он не ожидал от японцев с их отвращением к красному мясу и был потрясен увиденным изобилием. Его тронула любовь матери к утраченному ребенку, побудившая эту миниатюрную бывшую гейшу выучить, а потом и начать преподавать английский и даже решиться открыть собственное дело, настоящий американский ресторан для многочисленных американских моряков, которые каждый день прибывали в Нагасаки и тосковали по домашней еде.

Шарплесс знал, что причина, по которой Тёо-Тёо с такой жадностью впитывает английский язык и американскую культуру, заключается в желании найти точки соприкосновения с сыном, теперь американским мальчиком, когда они снова встретятся. Глубоко в душе Шарплесс понимал: Тёо-Тёо никогда не утратит надежды, что однажды Пинкертон вернется к ней. Будет ждать столько, сколько потребуется, с поистине японским терпением.

Она регулярно заходила в порт и частенько сидела на деревянной лавочке, с тоской разглядывая горизонт и рисуя в воображении приближающийся корабль, который везет Дзинсэя с Пинкертоном обратно в Нагасаки.

Накадзима, брачный посредник, раздраженный тем, что она упрямо отказывается выйти замуж и принести ему вознаграждение за посредничество, насмехался над ней:

— Все в городе знают, что мистер Пинкертон никогда к вам не вернется. Последний раз он приезжал с американской женой, поэтому чем скорее вы смиритесь и будете жить дальше, тем лучше для вас.

Его слова разрывали ей сердце, но она все равно оставалась верна мечте и отклоняла все предложения.

— Вдруг я выйду замуж, а Пинкертон с Дзинсэем вернутся в Японию, как мне смотреть им в глаза? — говорила она Судзуки.

Служанка в ответ молчал а, потому что мыслила реалистичнее и вместе с Накадзимой была уверена, что Пинкертон никогда не вернется к Тёо-Тёо. Она была слишком добра, чтобы напомнить хозяйке, что в последний раз он возвращался с женой! Поэтому ее желание хранить верность и целомудренно ждать возвращения американского мужа совершенно необоснованно.

Она знала о частых одиноких хождениях хозяйки в порт, и ей грустно было видеть, как она возвращается удрученная, чтобы потом пойти снова. Но Судзуки знала: Тёо-Тёо верит, что лишь ради этого выжила после совершения дзигай, — и потому ничего ей не говорила.

— Боже, Тёо-Тёо-сан, вам замечательно удались рецепты из кулинарной книги миссис Синклер, — провозгласил Шарплесс, с одобрением поглощая блюдо за блюдом. — Я официально объявляю, что вы обе совершенно готовы открыть здесь, в Нагасаки, американский ресторан!

— Подождите, последнее испытание! — воскликнула Тёо-Тёо и принесла круглое белое блюдо, на котором было не что иное, как классический американский яблочный пай.

После первых катастрофически неудачных попыток они с Судзуки несколько дней доводили до совершенства этот типичный американский десерт. Им сказали, что его непременно подают в любом американском ресторане.

К тому же, с тревогой наблюдая, как Шарплесс приступает к щедро отрезанному ему куску, Тёо-Тёо вспомнила слова миссис Синклер: «Считать, что вы освоили американскую кухню, можно только после того, как вы доведете до совершенства яблочный пай».

Покончив с едой, Шарплесс встал и сообщил Тёо-Тёо и Судзуки, тревожно распахнувшим глаза, свой вердикт:

— Объявляю только что съеденный мной американский ужин отменным и достойным лучшего ресторана во всем Нагасаки!

Тем вечером в атмосфере радости и веселого смеха в Нагасаки родился «Американский ресторан Тёо-Тёо».