Настоящая история мадам Баттерфляй

ГЛАВА 9

День, когда должен был прийти корабль Пинкертона, выдался ясным и солнечным, ни облачка не омрачало обычно серое осеннее небо.

— Корабль Пинкертона-сан прибывает сегодня после полудня, всего через два часа! — взволнованно говорила Тёо-Тёо, обращаясь к Судзуки, когда та выкладывала ее лучшее кимоно и зачесывала ей волосы наверх по последней моде.

— Вы должны хорошо выглядеть к возвращению мужа, Тёо-Тёо-сан, — ответила Судзуки. Она все утро хлопотала и была так же счастлива воссоединению семьи спустя столько лет, как и ее госпожа. — Я одела Дзинсэя-тян в матросский костюмчик, который купила на прошлой неделе на рынке. Мне показалось, он будет очень мило в нем смотреться.

— Он выглядит совсем как американец, если не считать «японских» глаз, — захлопала в ладоши Тёо-Тёо, когда Судзуки некоторое время спустя привела Дзинсэя в сине-белом матросском костюмчике. — Его отец будет так счастлив!

Во всем доме воцарилось праздничное настроение, ведь хозяин наконец возвращался из Америки. Судзуки даже соорудила плакат «Добро пожаловать домой к своей маленькой семье!» и повесила его в гэнкане. Слова были на японском, но она не сомневалась, что Пинкертон поймет.

Как раз когда они уже собирались идти в порт, с ведущей к дому дорожки донесся хруст гравия и показалась знакомая фигура Пинкертона. Корабль прибыл раньше, чем ожидалось, и Тёо-Тёо была вне себя от радости.

— Пинкертон-сан, вы вернулись к нам! — она побежала по гравиевой дорожке и бросилась в его объятия.

Тёо-Тёо была так счастлива, что не обратила внимания на легкую напряженность в обнимающих ее руках Пинкертона и, только подняв голову, заметила, что он не один. У ворот стояла, глядя на них, хорошо одетая американка, и Тёо-Тёо отстранилась в замешательстве.

Кто эта женщина и почему она с Пинкертоном? Наверное, сестра или какая-нибудь другая родственница. Кем еще она может быть, ведь он муж Тёо-Тёо!

В это мгновение она почувствовала, как Пинкертон высвобождается из ее объятий, и ее сердце обратилось в лед. В его поведении сквозила холодность, чего она никак не ожидала при такой долгожданной встрече. Где радость, нежность и любовь, которых она ждала от вернувшегося после почти трехлетней разлуки мужа? Прежний Пинкертон смутил бы ее тем, что подхватил на руки и торжественно внес в дом!

Неужели она ему больше не мила?

Словно издалека она услышала слова Пинкертона:

— Тёо-Тёо, да, я вернулся в Нагасаки, но все уже не так, как прежде. Давай пройдем в дом и поговорим.

Тёо-Тёо кивнула, и они молча прошли в маленькую гостиную, где всего три года назад провели вместе столько нежных и счастливых мгновений. Она заметила, что высокая, хорошо одетая американка не последовала за ними, а осталась ждать у ворот.

Молчание нарушило появление Судзуки с цепляющимся за нее Дзинсэем, чисто вымытым, сущим ангелочком в своем матросском костюмчике, и впервые с момента встречи Тёо-Тёо увидела, как лицо Пинкертона озарила улыбка.

Он потянулся к ребенку, но Дзинсэй уже распознавал незнакомцев и плотнее прижался к Судзуки.

— Вот ваш сын, Пинкертон-сан, — гордо возвестила Судзуки, явно не замечая напряжения в комнате. — Посмотрите, как он похож на вас! Дзинсэй-тян, поздоровайся с папой!

Тёо-Тёо вывела возбужденную Судзуки из комнаты и прошептала:

— Нам с Пинкертоном нужно обсудить кое-что очень важное, поэтому давай поговорим позже.

— Что случилось? Все в порядке? — растерянно спросила Судзуки, только сейчас сообразив, что семейное воссоединение получилось совсем не таким, как она ожидала.

Кивнув, Тёо-Тёо закрыла раздвижные двери комнаты перед встревоженным лицом служанки.

Бедная Судзуки, вздохнула Тёо-Тёо, возвращаясь к Пинкертону. Перемены, о которых он упомянул, имели отношение к молодой американке, ожидающей снаружи, и в душе Тёо-Тёо уже знала, что собирается сказать ей муж.

— Пинкертон-сан… эта дама снаружи, — начала Тёо-Тёо. — Кто она и что здесь делает?

Повисла долгая тишина, потом Пинкертон ответил:

— Это Хелен, моя жена.

— Ваша… ваша жена? — прошептала Тёо-Тёо. Она ждала плохих новостей, но уж точно не таких. — Но Пинкертон-сан, как такое возможно? Я ваша жена! Неужели в Америке разрешено иметь двух жен? — воскликнула она с болью раненого животного.

Закрыв лицо руками, Пинкертон ответил:

— Тёо-Тёо, не знаю, как тебе об этом сказать, но мы никогда не были женаты.

— Не понимаю! — страдающим голосом воскликнула Тёо-Тёо. — А как же церемония, брачный договор, Шарплесс-сан был свидетелем на свадьбе!

— Прости, Тёо-Тёо, наш брак не был официальным, мы просто провели церемонию, чтобы нам прилично было жить вместе в Нагасаки. — С каждым словом Пинкертон будто все глубже вонзал нож предательства в ее сердце, разрывавшееся на кусочки от боли.

— Пинкертон-сан, как вы могли так меня обмануть и разрушить мою жизнь? Может быть, вы просто шутите? Пожалуйста, скажите, что это всего лишь дурной сон, что я скоро проснусь и вы скажите, что я ваша жена, а та американка снаружи — сестра или другая родственница, пожалуйста, скажите мне это!

— Прости меня, — повторил Пинкертон, и слова застряли у него в горле, когда он осознал, сколько боли принес этой красавице, с которой провел столько мгновений близости в Нагасаки и которая родила ему сына.

Он содрогнулся, вспомнив их разговор с Хелен, состоявшийся на корабле по пути в Нагасаки.

— Хелен, ты же понимаешь, что Тёо-Тёо, возможно, откажется отдать ребенка, она его мать, и у нее все права.

— Мы должны ее как-то убедить, — твердо ответила Хелен. — Доктора подтвердили, что я никогда не смогу иметь детей, поэтому это единственный ребенок, который у тебя когда-либо будет, Бенджамин. В любом случае ребенку лучше, если он вырастет в Америке, — продолжала она. — Какие перспективы в этой стране на задворках мира могут быть у полукровки сомнительного происхождения, выращенного матерью-одиночкой?!

— Он сын Тёо-Тёо, и она может отказаться отдать его нам, Хелен, — ответил Пинкертон.

— Посмотрим, Бенджамин. В любом случае я человек решительный, кто-то даже скажет — безжалостный, и когда чего-то хочу, так просто не сдаюсь.

Пинкертон вздрогнул от ее сухих, резких слов и тона. Хелен была умной, образованной женщиной из почтенной семьи с хорошими связями, и он был благодарен ей за то, что она согласилась выйти за него замуж, несмотря на его похождения в Японии.

Пинкертон относился к жене с большим уважением, но иногда она казалась такой холодной и бесчувственной, что ему становилось неуютно. В такие минуты ее мужская практичность настолько резко контрастировала с мягкой женственностью и доверчивой улыбкой Тёо-Тёо, что Пинкертон испытывал глубокое сожаление. Но он сделал свой выбор — назад пути не было.

Он хотел было завести разговор о будущем сына в Америке, но запнулся, потому что горе Тёо-Тёо было столь свежим и сильным, что он не мог его вынести, по крайней мере пока.

Встав, Пинкертон произнес:

— Думаю, мне лучше уйти и вернуться завтра, когда ты немножко успокоишься, Тёо-Тёо: нам есть что обсудить. Мне ужасно жаль, что так получилось, — он потянулся обнять ее, и на долю мгновения она прильнула к нему. Потом оттолкнула и выбежала из комнаты. Все изменилось, все пошло не так, он больше не был ее мужем, потому что они никогда не были женаты и теперь он принадлежит другой.

По мрачному, побледневшему лицу Судзуки и по тому, каким оберегающим жестом она держала Дзинсэя, не предлагая отвести его к отцу, Тёо-Тёо поняла, что та, скорее всего, подслушивала за тонкими дверями и все поняла.

Не стала Судзуки и останавливать Тёо-Тёо-сан, когда та горько разрыдалась, потому что какая женщина не заплачет, узнав об измене любимого мужа, которому она доверяла.

Уложив Дзинсэя спать, Судзуки села рядом с хозяйкой и стала тихо гладить ее по голове, утешая словами любви и поддержки, — что еще делать, она не знала.

Ее сердце кипело от гнева на Пинкертона, причинившего столько боли ее любимой хозяйке, и она решила, что завтра пойдет в американское консульство и пожалуется Шарплессу на обман его соотечественника. Тёо-Тёо была слишком доброй и нежной, чтобы навлекать на кого-то неприятности, но Судзуки — простой служанке — терять было нечего.

Ребенок заплакал в соседней комнате, и они обе инстинктивно подскочили, чтобы бежать к нему. Потом Тёо-Тёо снова упала на постель: она была слишком измучена, чтобы о нем позаботиться.

— Ступай к Дзинсэю-тян, он проснулся, ты нужна ему, — прошептала она Судзуки распухшими от слез и потрескавшимися губами. — Я скоро приду в себя.

Через несколько минут в доме разнеслись счастливый детский лепет и смех Дзинсэя, отчего сгущающиеся сумерки с их растущими тенями стали казаться светлее.

Сжавшись в углу комнаты, Тёо-Тёо слушала счастливый лепет сына, и ей никогда еще не было так грустно с тех пор, как отец совершил харакири. Внезапно она почувствовала, что ей нечего больше ждать, незачем жить, и, если бы ей не нужно было заботиться о Дзинсэе, Тёо-Тёо покончила бы с собой в тот же день.

Она не знала, как долго просидела так, плача, и ее слезы оставляли большие мокрые пятна на татами, пока наконец она не застыла на полу в полном изнеможении.

В таком положении и нашла ее Судзуки часом позже: увидев побелевшее лицо Тёо-Тёо и ее безжизненную позу, служанка в панике подумала, что госпожа от горя скончалась.

Судзуки принялась трясти ее, причитая:

— Тёо-Тёо-сан, очнитесь, пожалуйста, скажите мне, что вы живы! Что же нам с Дзинсэем без вас делать!

Почувствовав, что Тёо-Тёо шевельнулась, Судзуки испытала огромное облегчение. Что там говорила ей в деревне мать? Если человек добровольно погрузился в беспамятство, нужно непременно привести его в чувство. Разбудить, усадить, отхлестать по щекам — что угодно, лишь бы он очнулся.

С силой, которую миниатюрная Судзуки даже не подозревала в себе, она приподняла Тёо-Тёо и прислонила к стене, не давая снова соскользнуть на пол. Но не смогла заставить себя ущипнуть госпожу или отвесить ей пощечину, чтобы та пришла в себя.

Вместо этого Судзуки села рядом с Тёо-Тёо и стала разминать ей руки и ноги, пока не почувствовала, как холод отступает и конечности любимой госпожи медленно наполняются живительным теплом. Прерывистое дыхание Тёо-Тёо стало равномернее, глубже, и Судзуки заплакала уже от радости.

Краски вернулись на лицо Тёо-Тёо, и она заговорила на удивление сильным голосом:

— Прости, Судзуки-сан, что доставила тебе столько беспокойства — причиной моего состояния стало потрясение, что мы испытали сегодня, но с божьей помощью со мной все будет в порядке.

— Да, с нами со всеми все будет в порядке, — горячо закивала Судзуки, и это движение придало ей столько спокойствия и уверенности, что она никак не могла остановиться.

При виде кивающей головы служанки Тёо-Тёо неожиданно улыбнулась и протянула руку, чтобы остановить это движение, от которого у нее закружилась голова.

Осмелев, Судзуки продолжала:

— Да, госпожа, нельзя позволять, чтобы нас сломило позорное предательство нашего доверия и гостеприимства каким-то там американцем!

Тёо-Тёо снова улыбнулась и позволила Судзуки помочь ей подняться с татами. Она так яростно принялась отряхивать складки юката, словно этим простым действием могла навсегда вытряхнуть Бенджамина Пинкертона из своей жизни.

— Пойдем погуляем с Дзинсэем и подышим воздухом! Думаю, нам всем это нужно!