В последние несколько месяцев работы в баре Маруямы Тёо-Тёо взялась дополнительно учить девушек основам английского, чтобы они могли как-то разговаривать с американскими моряками, толпой валившими в бар, когда их корабли останавливались в Нагасаки.
Ей нравились эти уроки, потому что девушки с большим рвением и энтузиазмом впитывали те немногие знания, которыми она могла с ними поделиться. Тёо-Тёо старалась не думать о том, что их энтузиазм на самом деле вызван желанием угодить парням с американских кораблей и получить побольше долларов.
Теперь, когда не нужно было больше ухаживать за Дзинсэем, Судзуки устроилась на местную шелковую фабрику, чтобы раздобыть денег, и каждый вечер возвращалась с руками, опухшими от многочасовой работы у станка.
При виде натертых рук Судзуки, почти каждый вечер отмокающих в чашке с целебными травами, Тёо-Тёо преисполнилась решимости как можно скорее найти работу и некоторое время подумывала вернуться к обучению английскому девушек из бара.
Но в итоге она решила, что не будет этого делать, потому что вид заигрывающих с девушками американских моряков был слишком болезненным напоминанием о ее отношениях с Пинкертоном. К тому же Тёо-Тёо не хотелось возвращаться к жизни гейши, выполнявшей капризы плативших за ее услуги мужчин.
— Не торопитесь возвращаться на работу, Тёо-Тёо-сан, вы только что оправились после тяжелой травмы, вам нужно отдохнуть, — пыталась успокоить ее Судзуки.
— Нет, Судзуки-сан, это я должна платить тебе за твою службу, а вместо этого ты работаешь на шелковой фабрике, чтобы нас обеспечить! Это недопустимо! Завтра я схожу в консульство и попрошу Шарплесса-сан о помощи, может быть, он найдет мне учеников. В конце концов, он спас мне жизнь против моей воли, так что теперь должен помочь мне найти денег, чтобы мне было на что жить!
На следующий день, едва взошло солнце, Тёо-Тёо оделась и поспешила к Шарплессу в консульство.
Он был занят в порту, куда только что пришли несколько военных кораблей, и минул почти час, прежде чем Тёо-Тёо увидела, как он заходит в консульство.
— Простите, что заставил вас ждать, — сказал он, едва увидел ее. У Тёо-Тёо промелькнула мысль, что он был одним из немногих мужчин, которые имели обыкновение перед ней извиняться: в чайном доме, а потом в баре Маруямы извинялись в основном девушки. После того как вся ее взрослая жизнь прошла в услужении у мужчин, эта маленькая смена ролей была даже в чем-то приятна!
«Наверное, так принято в Америке!» — подумала она, дожидаясь, когда он повесит пальто и сядет за стол.
— Чем я могу вам сегодня помочь, юная леди? — спросил Шарплесс.
На ее лице было написано беспокойство, и он почувствовал укол жалости. Бедная девочка, всего двадцать лет от роду, а уже через столько всего прошла. Один этот уродливый красный шрам на шее уже говорил о многом.
— Шарплесс-сан… — неуверенно начала Тёо-Тёо. Она терпеть не могла о чем-то просить, но находилась в отчаянном положении — не столько из-за денег, сколько из-за того, что ей нужна была причина жить дальше. — Вы не могли бы посоветовать мне, где найти учеников английского? Раньше я учила гейш в баре Маруямы, но по понятным причинам не желаю туда возвращаться.
Шарплесс на минуту задумался, потом сказал:
— Почему бы вам не поговорить с миссис Синклер, она руководит женской миссионерской школой в соседнем здании? Уверен, ей пригодилась бы девушка вроде вас, способная обучать основам английского, а я замолвлю за вас словечко.
— Благодарю вас, Шарплесс-сан, — в восторге ответила Тёо-Тёо. — Это очень хорошее предложение! Я прямо сейчас пойду и поговорю с ней.
В итоге Шарплесс отвел ее в белый маленький домик, бывший скорее флигелем консульского здания, и представил миссис Синклер.
Дородная американская матрона с первого взгляда понравилась Тёо-Тёо, и она взволнованно ждала, когда Шарплесс объяснит американке, что она за небольшую плату готова учить девочек английскому.
Американка с сочувствием посмотрела на девушку: она знала всю историю Тёо-Тёо от Шарплесса и даже представить не могла, через что той пришлось пройти из-за ее соотечественника. Бедняжка, всего-то двадцати лет от роду!
Вслух же миссис Синклер сказала деловым тоном:
— Что ж, вам повезло, моя помощница выходит замуж, поэтому нам нужен кто-то вроде вас, чтобы учить самым основам английского.
Но Тёо-Тёо видела по мягкости во взгляде миссис Синклер, что та знает ее историю, понимает ее нужду и будет добра к ней.
Она отвела Тёо-Тёо в сторону, провела быстрый экзамен по английскому и, удовлетворившись, сказала:
— Хорошо, вы нас устраиваете! Приходите завтра в восемь утра и можете приступать.
— Спасибо, миссис Синклер, спасибо!
Тёо-Тёо пришла в такое возбуждение, что бегом побежала домой рассказывать о своем успехе Судзуки, позабыв, что служанка все еще не вернулась с шелковой фабрики. Впервые в жизни она получила приличную работу вне чайного дома или питейного заведения, и от этого ей было хорошо на душе.
Она надеялась, что постепенно вернется в приличное общество Нагасаки и однажды откроет собственное дело.
«Когда Дзинсэй вернется в Нагасаки, его мать должна быть преуспевающей и респектабельной деловой женщиной, а не гейшей из чайного дома, — думала Тёо-Тёо. — Тебе, сынок, никогда не придется играть на задворках Маруямы и терпеть девушек в баре, щебечущих над твоими золотыми волосами!»
Тем вечером Тёо-Тёо приготовила ужин и стала ждать возвращения Судзуки с фабрики. Она решила, что будет жить только для того, чтобы подготовиться к непременному возвращению сына на родину — только по этой причине судьба не дала ей умереть от дзигай. Тёо-Тёо давно уже не была так счастлива.
Она уже начала каждый вечер писать Дзинсэю, и связка ее писем росла с каждой неделей.
Не удовлетворившись этим, Тёо-Тёо решила взяться за Шарплесса и постепенно заставить его собирать для нее все доступные сведения о жизни ее сына в Америке и даже, если боги позволят, достать несколько фотографий. Она прознала, что Шарплесс был связан с Пинкертоном узами свойства через свою сестру Нэнси, приходившуюся Хелен тетей.
Шарплесс никогда ей об этом не рассказывал, но Тёо-Тёо узнала сама от болтливой миссис Синклер. Новость привела ее в тайный восторг: ведь при столь близком родстве для Нэнси естественно было бы периодически рассказывать брату о жизни мальчика, и она бы не заподозрила ничего предосудительного, если бы он иногда просил прислать его фотографию.
— Когда я начну учительствовать в миссионерской школе, Судзуки, ты бросишь работу на фабрике и твои руки заживут и снова станут красивыми, — сказала Тёо-Тёо, втирая в руки служанки масло с целебными травами.
Судзуки была благодарна госпоже за заботу, но покачала головой.
— Нет, я не брошу и не дам вам одной нести бремя наших расходов. Я слышала, что Кобаяси-сан, швея из портняжной мастерской в порту, ищет помощницу, так что я схожу к ней и попрошусь на работу. Думаю, нитки с иголками проявят больше милосердия к моим рукам, чем фабричный станок.
Тем вечером, после того как Судзуки заснула, Тёо-Тёо еще долго сидела за маленьким столом в гостиной, сочиняя письмо Дзинсэю.
Мой дорогой Дзинсэй, надеюсь, твой день был полон радости и смеха. Не могу перестать думать о тебе и надеюсь, что твой отец, или папочка, как ты его зовешь в Америке, скоро пошлет мистеру Шарплессу твою фотографию, чтобы я видела, как вырос мой малыш. Окаа-сан[14] завтра начнет преподавать английский в миссионерской школе, и все дети, которых я буду учить, станут напоминать мне о тебе!
Теперь я учительница английского, сынок, и я продолжу сама учить этот язык, чтобы мы могли поговорить, когда встретимся! Я знаю, ты к тому времени будешь уже большим американским мальчиком или даже молодым человеком!
Береги себя, мой Дзинсэй, я, как всегда, крепко прижимаю тебя к сердцу.
В маленькой каюте корабля, неутомимо разрезающего океанические волны, молодой человек тяжело вздохнул, читая последнее в связке письмо его матери. Ему казалось, что он смотрит на сцену, где разворачивается драма…