Настоящая история мадам Баттерфляй

ГЛАВА 23

Перечитав письмо, Кен содрогнулся. Он не понимал культуры, в которой почиталось за честь лишить себя жизни таким жестоким способом, как харакири или его женский аналог, дзигай, однако в венах его текла кровь людей этой культуры. Он изучил этот ужасный традиционный ритуал японцев и, хотя понимал его исторические корни, все же не мог смириться с его жестокостью.

Последние несколько дней, пока корабль медленно, но верно приближался к Японии, Кен сражался с тысячью конфликтующих чувств, не дающих ему спать по ночам. Отчасти ему хотелось бросить эту безумную, как сказали бы многие, затею, вернуться к мирной и комфортной жизни в Америке, устроиться на хорошую работу, жениться и завести семью.

Он мог бы просто отдохнуть в Нагасаки, не вороша прошлое, и уплыть на следующем корабле обратно в Америку. Он не сомневался, что с течением лет его желание познать свои японские корни ослабнет и, в конце концов, совсем исчезнет.

Так зачем он все это затеял?

Но голоса в его душе становились все громче, их вопросы — все настойчивее, и Кен знал, что должен дать своему желанию обрести лицо, форму, найти ответ на все вопросы, и только тогда он сможет вернуться к обычной жизни. Пора наконец разобраться с беспокойными отзвуками прошлого… Вернув письмо обратно в связку, он поднялся по узкой истертой деревянной лестнице на палубу, чтобы подышать свежим воздухом и успокоиться.

Готовясь к путешествию, Кен много прочитал о Нагасаки в местной библиотеке и теперь спрашивал себя, окажется ли действительность похожа на черно-белые иллюстрации, смотревшие на него со страниц книг.

Чужие люди чуждой культуры, он совсем не чувствовал с ними связи!

Кен был так поглощен своими мыслями, что даже не замечал, что на палубе появился еще один пассажир, пока не почувствовал хлопок по плечу и не увидел кончик зажженной сигареты.

— Спрашиваю, вы надолго в Японию? — произнес голос.

Обернувшись, Кен увидел явного американца, вышедшего на палубу покурить.

— Прошу прощения, я задумался и не расслышал, а что касается вашего вопроса, то пока не знаю, — ответил Кен. — Я еду туда по делу, поэтому срок моего пребывания будет зависеть от того, сколько времени на него уйдет.

— А что у вас за дело? Конечно, вам не обязательно отвечать, если это военная тайна. Я и сам служил во флоте, поэтому знаю, что эти ребята любят держать язык за зубами. Кстати, меня зовут Джордж Морли.

— Кен Пинкертон, приятно познакомиться, — ответил Кен, пожимая руку новообретенного друга.

Ему хотелось побыть одному, чтобы разобраться в мыслях, поэтому Кена не очень обрадовало вынужденное знакомство, но палуба была общественным местом, поэтому он ничего не мог поделать. Все-таки любой имеет право сюда подняться… как бы ни хотелось ему иметь ее полностью в своем распоряжении.

— Сам я еду в Японию по торговым делам, поэтому, можно сказать, мы родственные души, путешествующие так далеко от дома каждый со своей целью. Так что за дело у вас, если позволите узнать?

Кен поколебался, не зная, стоит ли рассказывать этому Джорджу Морли о необычной цели своего путешествия, когда даже ему самому она кажется столь неправдоподобной.

Но по какой-то причине сегодня ночью он чувствовал себя непривычно уязвимым, и ему отчаянно хотелось выговориться. Случайный незнакомец на корабле казался не самым плохим конфидентом.

— Возможно, вы не поверите, Джордж, — ответил он, — но я плыву в Японию на поиски своей японской матери.

— Расскажите мне об этом, если чувствуете потребность, — спокойно ответил Джордж, как будто слышал подобные признания каждый день. — Мне интересны все люди, чье прошлое связано с Японией.

— Мой отец, морской офицер Бенджамин Пинкертон, женился в Нагасаки на японке, и от этого союза родился я, — начал Кен, лишь мгновение поколебавшись. — Когда мне было всего лишь два года, отец и моя приемная мать Хелен Пинкертон привезли меня в Америку, и я утратил все связи с родной матерью. Она согласилась меня отдать, потому что считала, что полукровку лучше примут в Америке, чем в Японии, и, судя по всему, это правда.

Кен помолчал, ожидая, что Джордж Морли усомнится в правдивости этой истории, но новый друг внимательно слушал, побуждая его продолжать.

— Долгие годы я понятия не имел о своем прошлом, хотя меня тревожили сны, в которых мне являлась женщина, казавшаяся такой реальной, что я почти чувствовал ее присутствие и ее дурманящий цветочный аромат — всегда розовых лепестков!

Родителям не нравилось, когда я спрашивал об этих снах, и они оставляли мои вопросы без ответа. Уже в том возрасте я инстинктивно понимал, что эта тема в нашей семье под запретом и причиняет боль родителям, особенно матери. Так что со временем я перестал спрашивать, и сны постепенно прекратились.

Я забыл о женщине из снов и продолжил жить, как обычный американский подросток — знаете, школьная футбольная команда, поступление в колледж, девушка. В то время я думал только о том, как найти работу и завести семью.

А потом отец попал в аварию, где получил тяжелые повреждения, и мы с матерью были безутешны. Умирая, он сказал, что должен кое-что мне открыть, пока не стало слишком поздно.

Я ожидал каких-нибудь наставлений относительно документов или заботы о матери и был потрясен, когда он вложил мне в руки пачку пожелтевших писем, перевязанных выцветшей красной ниткой.

Перед самой смертью он прошептал: «Это письма от твоей матери, оставшейся в Японии, в Нагасаки. Я плохо поступил с тобой, все эти годы скрывая от тебя правду. Ее зовут Тёо-Тёо, и я обещал ей вернуться в Нагасаки, когда забрал тебя у нее. Но я так и не вернулся, я нарушил обещание, данное твоей матери, Кен, и, если верить Шарплессу из американского консульства в Нагасаки, с которым у Хелен общие родственники, Тёо-Тёо и по сей день ждет нас! Пожалуйста, прости меня, я плохо обошелся с вами обоими, особенно с Тёо-Тёо!»

На следующий день его не стало, и я убрал письма в глубь комода на долгое время, потому что не хотел, чтобы что-то нарушало привычное течение моей жизни.

Все-таки не каждый день молодой американец слышит от умирающего отца, что у него есть еще одна мать где-то далеко в Японии, в городе под названием Нагасаки!

Но судьба распорядилась иначе. Однажды, когда я не мог выйти из дома из-за ужасной метели и стал искать в комоде теплые перчатки, моя рука наткнулась на связку писем, которые дал мне отец и о которых я почти забыл.

«Оставь их лежать здесь или сожги! Не стоит ворошить прошлое», — сказал я себе, но потом вспомнил слова отца: «Ее зовут Тёо-Тёо, и она по сей день ждет в Нагасаки нашего возвращения».

Эти слова побудили меня развязать выцветшую красную нить, и я стал медленно читать. Я не останавливался, пока не прочитал каждое слово, которое написала мне моя японская мать за все эти годы. Ни один день рождения не был забыт!

Тогда я понял, что означали мои детские сны. У меня не осталось никаких сомнений, я знал, что должен отправиться в Японию, в это место под названием Нагасаки, и найти Тёо-Тёо.

Все убеждали меня отказаться от этого долгого трудного путешествия и оставить прошлое в покое, но я не мог не откликнуться на зов писем и не успел опомниться, как уже купил билет на корабль, идущий в Нагасаки.

Сказать по правде, я не знаю, что найду там и где мне искать мать — ведь все, что мне известно, это ее прозвище Тёо-Тёо, что, как мне сказали, означает «бабочка». Отец умер, не успев открыть мне ее настоящее имя, поэтому прозвище — все, что у меня есть.

Когда он закончил, Джордж Морли долго не говорил ни слова, и Кен растерянно пожал плечами. Наверное, новому другу надоело слушать его длинный беспорядочный рассказ или он не поверил ему, но Кен не расстроился. Ему просто нужно было выговориться, только и всего.

Кен уже повернулся, чтобы спуститься в каюту, но голос Джорджа остановил его.

— Погодите, молодой человек, кажется, я знаю женщину по имени Тёо-Тёо и вашего покойного отца, Бенджамина Пинкертона. Наши пути пересекались в Нагасаки много лет назад.

От этих слов, произнесенных со спокойной уверенностью, сердце Кена пустилось вскачь.

— Вы правда знаете, кто такая Тёо-Тёо? — не веря своим ушам, переспросил Кен сдавленным от волнения голосом. — Пожалуйста, Джордж, расскажите мне все, что вам о ней известно!

— Много лет назад меня, молодого флотского офицера, вместе с другими новобранцами послали в Японию укрепить американские позиции в Нагасаки, где у нас открылось консульство, — начал Джордж. — Нашим командиром был полковник Бенджамин Пинкертон. Мы лишь знали, как его зовут, и изредка видели издалека, потому что он был намного выше рангом и не якшался с нами. Он казался столь значительным и неприступным, что все мы благоговели перед ним.

Я впервые оказался за пределами Америки, и можете себе представить наше воодушевление, когда корабль вошел в порт Нагасаки и мы бросились на берег после нескольких недель трудного плавания. Больше всего нам хотелось найти хороший бар, где можно напиться до поросячьего визга и, может быть, поболтать с красоткой.

Все отправляли нас в район Маруяма, где якобы есть целая улица баров с красивыми дружелюбными официантками, которые будут соревноваться за наше внимание и наши доллары. Мы охотно воспользовались советом — и к черту эти доллары!

Мы как с ума сошли и совершенно не возражали, чтобы прекрасные девушки в потрясающих кимоно побуждали нас потратиться на выпивку и щедрые чаевые.

Эти поразительные девушки, намекавшие на то, что могли предложить, казались нам лебедями и газелями, воплощением грации и элегантности! Некоторые ребята из американских деревень никогда не видали подобных женщин, разве что во сне!

В одном из баров Маруямы мы познакомились с гейшей столь прекрасной, что от ее красоты буквально дух захватывало! Ее звали Тёо-Тёо, Бабочка, как поведала она нам тем мягким, с придыханием голосом, от которого замирает сердце любого мужчины.

В некоторых барах девушкам разрешалось уходить после работы с парнями, но не в баре Бабочки! Ее хозяйка назвала свой бар чайным домом «Сакура», показывая, что он не похож на остальные, и строго-настрого запретила своим работницам уходить с посетителями. Однако мы все равно ходили в чайный дом Бабочки, просто чтобы расслабиться и развлечься ее шутками на корявом английском.

Иногда она пела для нас, и нас тронуло, что она потрудилась выучить несколько популярных американских песенок того времени, чтобы нас порадовать.

Я провел в Нагасаки четыре месяца и по окончании службы неохотно вернулся в Нью-Йорк.

Накануне отплытия мы пошли в чайный дом «Сакура», чтобы попрощаться с владелицей и девушками, с которыми мы подружились. Перед моим уходом Тёо-Тёо-сан вложила мне в руку маленький сувенир, крошечную фарфоровую фигурку гейши, которую я храню до сих пор.

С тех пор, как я вернулся в Америку, прошли годы, и я почти забыл Нагасаки, Тёо-Тёо-сан и других гейш. Но несколько лет назад я случайно повстречал человека, который служил там со мной, и мы разговорились о тех временах.

Слово Нагасаки пробудило старые воспоминания о прекрасной гейше по имени Тёо-Тёо. Джеймс рассказал мне, что Бабочка, оказывается, вышла замуж за полковника Бенджамина Пинкертона, после того как он увидел ее в чайном доме и влюбился. Но он ничего не говорил о ребенке.

Сложно было представить прекрасную, полную жизни Тёо-Тёо замужем за серьезным полковником Пинкертоном, который к тому же был гораздо старше ее. Однако когда ты долго находишься так далеко от дома, случаются странные события и заключаются странные союзы. Выяснилось, что не прошло и года, как Пинкертона вызвали обратно в США, и Тёо-Тёо, женщина, которую вы зовете матерью, осталась совсем одна.

Конечно же, Пинкертон накормил ее легкомысленными обещаниями, что вернется, и говорят, Тёо-Тёо так и не перестала его ждать. По свидетельствам местных, она как минимум два вечера в неделю проводит в порту, разглядывая горизонт, и бежит туда каждый раз, как приходит корабль. Все это очень печально!

— Бедная Тёо-Тёо, Пинкертон бросил ее, когда она была в столь юном возрасте и, наверное, как раз беременна мной, — перебил Кен, и его голос пресекся. — Расскажите мне, какой она была, Джордж.

— Какой была Тёо-Тёо-сан? Настоящей бабочкой, как ее и прозвали, нежной и красивой, но всегда держалась с большим достоинством, — ответил Джордж. — Должен признать, я был к ней неравнодушен. Позже я узнал, что она из хорошей семьи, но для них настали трудные времена, и ее отец поступил благородно — совершил харакири.

Бабочка была очень целеустремленной женщиной и, решив, что будет проводить много времени с американскими моряками, которых все больше появлялось в Нагасаки, стала брать уроки английского. Конечно, она правильно поступила: из-за того что ей проще стало с нами общаться, больше ребят стало ходить к ней по вечерам, когда им хотелось всего лишь перекинуться дружеским словечком и послушать ее комплименты, после которых мужчина чувствовал себя королем!

Кен, если вашей матерью действительно была Тёо-Тёо, то вот такой мы все ее знали.

— Спасибо, Джордж, — ответил Кен после долгого молчания, переварив все, что рассказал ему новый друг. — Вы даже не представляете, как важно мне было услышать о моей матери от человека, знавшего ее. И это после стольких лет, когда ее не существовало в моей жизни.

— Возможно, я могу предложить вам кое-что получше, Кен. Если вы согласны подождать меня здесь, я пороюсь среди своих сувениров из Нагасаки и посмотрю, есть ли там портрет Бабочки, который как-то набросал один из наших ребят…

— Настоящее изображение моей матери? Да я готов прождать хоть всю ночь, чтобы его увидеть, — ответил Кен.

Не говоря ни слова, Джордж спустился в свою каюту, и прошло целых двадцать минут, прежде чем он вернулся, победно размахивая папкой.

— Вам повезло, я нашел его среди вещей, которые взял с собой в память о прошлых путешествиях в Нагасаки, — сказал он, доставая из папки черно-белый рисунок молодой женщины. — Взгляните, вот она — Бабочка!

Кен принял рисунок и впервые в жизни увидел прекрасное безмятежное лицо своей матери.

— Это лицо, эти глаза и эта полуулыбка, — прошептал он. — Да это же дама из моих детских снов!

Внезапно Кен почувствовал, что не может справиться с эмоциями и ему нужно побыть одному, чтобы собраться с мыслями, поэтому он извинился и быстро пошел к себе в каюту, как раз когда тяжелые тучи разверзлись и хлынул дождь.

— Надеюсь, я помог вам получить ответы на ваши вопросы!

От прощальных слов Джорджа по спине Кена побежали мурашки. Торопливо покидая палубу, он чувствовал на своем лице слезы Бабочки.