Настоящая история мадам Баттерфляй

ГЛАВА 2

На небольшом холме на окраине Нагасаки стоял скромный деревянный дом, коричневый с белым. Перед ним был пруд с карпами и росла сакура, которая каждую весну покрывалась великолепными розовыми цветами. Остальное время года она стояла безмятежная, но однообразно зеленая.

Прямо под ветвями сакуры расположились каменные скульптуры: западная женщина с младенцем на руках, в духе Мадонны, и легкомысленные танцовщицы в европейской одежде; все они совершенно не сочетались с традиционными японскими домом и садом. Эти статуи владелец дома Мицуэ Койва получил в благодарность за услугу от одного европейского купца, чей корабль месяц простоял в Нагасаки несколько лет назад. Они были радостью и гордостью Мицуэ, считавшего их окном в мир за пределами Японии.

Мицуэ, респектабельный торговец, хорошо обеспечивал семью, но никто толком не знал, чем он торговал, и не удосуживался спросить. В возрасте двадцати пяти лет он, повинуясь обычаям, женился на подруге детства Сатиё, прежде чем родители успели навязать ему невесту по своему выбору, и у молодых один за другим родились трое детей: два мальчика и девочка, — после чего Сатиё твердо решила, что ее телу нужно отдохнуть от деторождения.

И хотя все завидовали тому, какие у Мицуэ крепкие, здоровые сыновья, продолжатели рода, любимицей его была красавица дочурка Мика.

Однажды ленивым воскресным днем, когда Мицуэ смотрел, как дочь танцует вокруг каменных скульптур в саду, ярко-желтая бабочка опустилась ей на волосы, точно лента.

— Смотри, папа! — воскликнуло дитя. — Я теперь Тёо-Тёо, бабочка!

— Отныне и будешь ты Тёо-Тёо, — торжественно провозгласил Мицуэ в тот прекрасный весенний день, когда сакура только начинала цвести. Он и представить себе не мог, что когда-нибудь это легкомысленное прозвище превратится в Чио-Чио-сан и будет греметь далеко за пределами Нагасаки по всему миру, который никто из них так никогда и не узнает.

Бабочка поднялась с головки Тёо-Тёо, покружила немного и как ни в чем не бывало улетела, словно выполнив свою задачу окрестить девочку. Та побежала за ней, не желая терять новую подружку, но бабочка скрылась в кустах.

Малышка разрыдалась, и успокоило ее только появление матери с любимым десертом из красной фасоли — десертом, о котором взрослая Тёо-Тёо-сан будет вспоминать: «Тает во рту и невыразимо сладко течет по горлу».

Сатиё ясно дала понять, что ей не нравится новое прозвище дочери, намекающее на слабость и ветреность.

— Нечего вкладывать ей в голову легкомысленные идеи, Мицуэ, — сказала она с укором. — Мы с тобой приземленные и практичные, такими должны расти и наши дети!

Так Тёо-Тёо стало тайным именем, которым пользовались только Мика с отцом.

Каждый день Мицуэ уходил по делам, оставляя Сатиё заниматься хозяйством и приглядывать за детьми, занятыми своими забавами. Она не разрешала им играть на улице с тех пор, как в Нагасаки стали приходить иностранные корабли с западными мужчинами и изредка женщинами, — обычно эти корабли задерживались на неделю, а потом шли дальше. Но однажды в Нагасаки прибыл корабль с группой людей на борту, которые начали искать себе землю для поселения, и стало ясно, что они не намерены уплывать в ближайшее время.

— Они называют себя христианскими миссионерами, — сообщил Мицуэ. — Говорят, они хотят построить здесь церковь — так называются их храмы — и распространять христианство в Японии.

— Но почему в Нагасаки? — запротестовала Сатиё. — Мы живем тут мирно, наши дети в безопасности. Нам не нужно, чтобы какие-то чужаки приплывали сюда и проповедовали свой образ жизни. Мы и так счастливы, зачем нам что-то менять?

— Но они помогают развитию торговли: покупают дома, ходят в рестораны и бары, — ответил Мицуэ. — Так что есть и положительная сторона.

— И все же из этого не выйдет ничего хорошего, — настаивала на своем Сатиё. — Посмотри, сколько гейш развелось из-за них! Стоит только заглянуть в район Маруяма, и сразу становится видно, как изменился наш город!

Мицуэ не стал с ней спорить. У него хватало забот из-за неудавшейся сделки, грозившей ему разорением. Никто не должен был знать, что он потратил все деньги, взятые в кредит, на закупку товаров для растущей общины иностранцев, а корабль, который их вез, затонул.

«Этого не должно было произойти, — стенал Мицуэ. — Я мог продать этот груз чужакам за тройную цену, выплатить ссуду и получить неплохой доход».

С тяжелым сердцем наблюдал он за своей семьей, мирно отдыхающей после ужина возле теплого очага в их скромном, но уютном доме. Вдруг его и дальше будут преследовать неудачи и дом отберут за долги?

Мицуэ смотрел, как его любимица Тёо-Тёо играет с братом, и у него сжималось сердце. Что будет с ней, если они лишатся крова? Ей только-только минуло шестнадцать, и он гнал от себя мысли о том, как это милое невинное лицо омрачат тревога и смятение, если ее мир внезапно рухнет.

Он решил, что завтра пойдет к кредиторам, станет умолять дать ему больше времени, чтобы расплатиться с долгами, и для этого, если потребуется, даже устроится работать на чужаков, как бы ни возражала Сатиё. Мицуэ не знал, что еще предпринять.

А главное, Тёо-Тёо не должна была догадаться: Мицуэ не выдержал бы вида печали и тревоги на ее ничем не омраченном прекрасном лице.