Настоящая история мадам Баттерфляй

ГЛАВА 17

Утром первого дня работы в миссионерской школе Тёо-Тёо надела свое самое скромное кимоно с узором из белых и синих цветов и простым, неброским оби. Наряд выбрала и подготовила для хозяйки накануне вечером Судзуки.

— Теперь, когда вы учительница в миссионерской школе, вы должны одеваться как подобает, носить простые кимоно сдержанных цветов, как это, сине-белое, — с гордостью сказала служанка.

В глазах Судзуки вспыхнули веселые искорки, когда они с Тёо-Тёо одновременно вспомнили вычурные красные кимоно с крикливым цветастым узором, которые она носила под стать яркому макияжу в бытность свою гейшей. К счастью, теперь эти крикливые наряды были убраны в деревянный ящик и задвинуты подальше в осиирэ, чтобы не попадались на глаза и с божьей помощью со временем забылись.

Миссис Синклер предложила прислать за ней рикшу, но Тёо-Тёо отказалась, предпочитая идти от дома до миссионерской школы возле американского консульства пешком мимо порта. Она нервничала, не зная, чего ожидать от учениц, ведь до этого она учила только гейш и девушек из питейных заведений не лучшей части города. Бодрая прогулка на свежем утреннем воздухе успокоила ее, и, подходя к школе, Тёо-Тёо чувствовала, что готова к встрече с классом, какие бы трудности ее ни поджидали.

Это были девочки от десяти до шестнадцати лет, собравшиеся, чтобы учить английский — язык невероятно важный, как им сказали, для их будущего теперь, когда Япония все шире открывает двери иностранцам и с каждым днем в Нагасаки все больше кораблей и торговцев из Америки и Европы.

Однако, судя по всему, этот довод не произвел на девочек большого впечатления, поскольку первое, что заметила Тёо-Тёо в своих подопечных, было отсутствие энтузиазма и желания учиться.

Новые ученицы не были похожи на гейш — те забрасывали ее вопросами и с жадностью усваивали английские слова, которым она учила их в импровизированной классной комнате, уставленной барными стульями. Девочки из миссионерской школы пришли сюда не по своей воле.

Тёо-Тёо всегда знала, что гейши с таким энтузиазмом учат английский, чтобы улучшить свои разговорные навыки и заслужить больше чаевых от моряков, по естественным причинам тяготевших к «англоговорящим» барам, как гордо значилось на вывесках снаружи. К тому же всегда существовала надежда на роман между прекрасной англоговорящей гейшей и очарованным ею моряком, и поэтому девушки учились еще прилежнее и во время занятий ловили каждое слово учительницы.

Но Тёо-Тёо это не отвращало, потому что, какими бы ни были их мотивы, ей нравилось чувствовать, что она приносит пользу, а не только исполняет легкомысленные бездушные обязанности гейши.

Девочки из миссионерской школы жили в хороших домах и не голодали. Их занимали более увлекательные предметы, чем мысли о будущем, и Тёо-Тёо не чувствовала той же отдачи, как при обучении гейш. Ей едва удавалось заставить их усвоить половину того, чему она учила. Отчаявшись, Тёо-Тёо даже стала рассказывать им небольшие истории о гейшах, чтобы привлечь их внимание.

Но ей нравилось находиться в миссионерской школе и в особенности обедать с миссис Синклер, потому что она могла слушать рассказы этой почтенной дамы об Америке и забрасывать ее вопросами. Тёо-Тёо запоминала каждую крупицу полученной от миссис Синклер информации, чтобы иметь более полное представление о жизни Дзинсэя в этой стране.

В какой-то момент Шарплесс назвал ей школу, куда зачислили Дзинсэя, и она спросила миссис Синклер об этой школе.

— Боже мой, — ответила американка. — Да это одна из самых престижных школ в Нью-Йорке, без хороших связей туда не попасть!

— Наш Дзинсэй учится в лучшей школе Америки, — гордо заявила Тёо-Тёо Судзуки тем вечером. — Я сегодня узнала у миссис Синклер. — Ее лицо сияло от материнской гордости. — Миссис Синклер — американка из Нью-Йорка, ей ли не знать.

Неутихающую сердечную боль от разлуки с сыном слегка облегчила уверенность, что он уехал туда, где его ждет лучшая доля, чем жизнь ребенка-хафу в Нагасаки. Тёо-Тёо чувствовала, что ее великая жертва была во многом оправдана, пусть ее жизнь и опустела навек.

Теперь, когда она стала порядочной женщиной, оставаясь при этом молодой и красивой, всего двадцати двух лет от роду, брачный посредник почувствовал возможность выгодной сделки и нанес ей визит.

Тёо-Тёо не понравился этот хитрый старик с глазами-щелочками, которые осмотрели ее с головы до ног, оценивая перспективы удачного обручения с выразившим заинтересованность клиентом.

К счастью, годы работы гейшей научили Тёо-Тёо вести себя дипломатично при любых обстоятельствах и держать эмоции под контролем, что особенно важно было сейчас, потому что Накадзима обладал большим влиянием в обществе. Он удваивал свой доход, выдавая ссуды с щедрых комиссий, полученных за удачное посредничество.

— Что привело вас сюда, Накадзима-сан? — вежливо спросила Тёо-Тёо, хотя прекрасно знала, что ему нужно.

— Один деликатный вопрос, — ответил Накадзима, и его глаза-щелки сузились в улыбке от предчувствия удачного сватовства. — Вы все еще довольно молоды и, если позволите сделать вам комплимент, красивы, и я уверен, вы задумывались о том, чтобы найти кого-нибудь, кто бы о вас позаботился. Один мой клиент очень в вас заинтересован. Это состоятельный купец, он может обеспечить вам достойное существование и будет относиться к вам с теплотой.

Тёо-Тёо нисколько не привлекал брак с этим купцом — она знала, что речь идет о вдовце пятидесяти лет с четырьмя взрослыми детьми, слишком старом для нее.

Но вслух она дипломатично ответила:

— Спасибо за вашу заботу, Накадзима-сан. Это очень внезапное предложение, поэтому, пожалуйста, дайте мне время над ним подумать.

— Конечно-конечно, — тут же учтиво сказал Накадзима, хотя Тёо-Тёо знала: он недоволен тем, что не может поторопить ее. — Такие вещи требуют размышлений и обсуждения, поэтому я зайду, скажем, через неделю. Если к тому времени вы примите решение, я организую встречу, и уверяю, мой клиент произведет на вас очень благоприятное впечатление.

Тёо-Тёо кивнула, скорее чтобы избавиться от него, нежели действительно соглашаясь через неделю принять решение. Она отметила про себя с долей иронии, что Накадзима не сомневается в ее положительном ответе и согласии на предложенную встречу.

Едва дверь за ним закрылась, Судзуки подскочила к ней и воодушевленно спросила:

— Это был брачный посредник Накадзима-сан? Он предлагает вам жениха, Тёо-Тёо-сан?

— Да, действительно, — ответила госпожа. — Но мне не интересно! Купец, которого он мне предлагает, Судзуки, старше меня на тридцать лет. Он вдовец, более того, у него четверо взрослых детей!

Она подняла руку, когда Судзуки открыла рот, чтобы возразить против ее поспешного решения.

— Знаю, знаю… Выбор у меня невелик. Из-за моей бурной жизни в прошлом вряд ли много женихов постучит ко мне в дверь, но, честно говоря, Судзуки, я не желаю снова выходить замуж и предпочитаю жить одна.

— Как же вы будете жить одна в старости, Тёо-Тёо-сан? — настаивала Судзуки.

— Человек, который на тридцать лет меня старше, вряд ли будет рядом, когда я состарюсь, поэтому я останусь одна в любом случае, после того как много лет должна буду за ним ухаживать! Ему нужна молодая жена, чтобы заботиться о нем и похоронить его, как ты не понимаешь, Судзуки?

Судзуки попыталась понять, но ее все равно грызло беспокойство: она видела, что работа в миссионерской школе не приносит хозяйке того удовлетворения, на которое та рассчитывала, и она недовольна жизнью. Тёо-Тёо-сан сама призналась в этом через три месяца после того, как приступила к работе.

— Эти девочки ходят в школу, потому что их туда согнали, — жаловалась Тёо-Тёо. — У них нет желания учиться, жажды узнавать, как у моих учениц-гейш. Я словно силой окунаю голову лошади в реку, чтобы заставить ее пить, тогда как гейши из Маруямы впитывали знания с особой жадностью.

Каждый день Тёо-Тёо ходила в школу все более долгим маршрутом, чтобы пройтись мимо порта, а иногда даже останавливалась там ненадолго и сидела, глядя на корабли и на море.

Когда-нибудь один такой корабль привезет к ней в Нагасаки Дзинсэя, ее утраченное дитя. До того дня она должна и дальше улучшать свое положение, чтобы Дзинсэй мог ею гордиться, а еще она должна регулярно заходить в порт и ждать его.

Тёо-Тёо смотрела на толпы моряков и других иностранцев, сходивших с пришвартованных в порту кораблей, и во время этих долгих одиноких прогулок у нее возникла смелая идея.

Она вспомнила о своей жизни с Пинкертоном, о том, как кривился он от безвкусной японской еды, которой она пыталась его кормить. Особое отвращение вызывали у него сырая рыба и натто, забродившие соевые бобы, которые так любят японцы.

— Боже, убери от меня эту дрянь, — говорил он. — Давай приготовим настоящую еду! Например, стейк. Это еда для птиц, а не для людей из плоти и крови!

Однажды, отчаявшись, Пинкертон повел ее на рынок, где купил кроваво-красного мяса, которое научил ее резать на куски, называвшиеся стейки, и мариновать в соевом соусе с чесноком.

У Тёо-Тёо в свою очередь вызвало отвращение сырое красное мясо, которое ей пришлось держать в руках, но, чтобы порадовать мужа, она научилась готовить то, что он называл «старой доброй американской едой»: говяжьи стейки с жареной картошкой и овощами.

Пинкертон ел стейки полусырыми и, видя выражение лица Тёо-Тёо, говорил оправдывающимся тоном:

— Вы, японцы, сами едите сырые продукты, всяких там моллюсков, кальмаров, рыбу, так почему нам нельзя?

Теперь, когда Тёо-Тёо смотрела на американских моряков, блуждающих по улицам и растерянно смотрящих на незнакомую японскую еду в витринах ресторанчиков вокруг порта, ей вспоминалась неприязнь Пинкертона к традиционной японской кухне. Сколько этих молодых людей тосковало по старой доброй американской стряпне, и нетрудно догадаться, как бы они отреагировали, если бы кто-то открыл такой ресторан!

В тот день, набравшись смелости, Тёо-Тёо спросила миссис Синклер, можно ли ей позаимствовать кулинарную книгу с американскими рецептами, которую она видела на полке в ее тесном захламленном кабинете.

— Раз уж я преподаю английский, мне хотелось бы побольше узнать об американской еде, — объяснила она.

Всегда кипучая миссис Синклер счастлива была поделиться знаниями о кухне своей родины со всяким, кому это интересно, и отдала потрепанную книгу Тёо-Тёо.

Тем вечером Тёо-Тёо показала книгу Судзуки и перевела служанке рецепты. В основном там были говяжьи стейки, которые ее учил готовить Пинкертон, вместе с неизменной картошкой и пестрым гарниром из вареных овощей.

— Смотри, — сказала она, — как много здесь всяких рецептов, даже есть сладкие блюда, например, американский домашний яблочный пай! Мы научимся готовить их все, один за другим. Что ты скажешь, Судзуки, если я захочу сделать то, о чем постоянно твердил Пинкертон, — открыть американский ресторан в Нагасаки?

Она засмеялась при виде того, как у служанки упала челюсть, а Судзуки простонала:

— Но где вы возьмете денег, чтобы открыть такой ресторан?

— Я все продумала, есть человек, которого можно попросить о ссуде, — ответила Тёо-Тёо. — Давай завтра сходим посмотреть местечко, которое, как мне кажется, для начала сгодится. Представляешь, сколько тоскующих по родине моряков мечтают о старой доброй американской пище и яблочных пирогах, какие пекла им мама? Я хочу открыть свое дело и добиться успеха, чтобы Дзинсэй мог гордиться матерью, — продолжала она мечтательным голосом.

Глаза Судзуки наполнились слезами, когда хозяйка подошла к игрушечной лошадке и стала качать ее, будто в седле сидел ребенок.

— Быстрее… быстрее… Я хочу быстрее, — зазвучал в комнате голос маленького мальчика, и Судзуки поняла, что Тёо-Тёо пытается честолюбивыми замыслами заполнить пустоту в сердце.

Она мягко остановила качалку и сказала:

— Да, Тёо-Тёо-сан, давайте завтра сходим и посмотрим на это ваше местечко. Кто знает, может, наш маленький ресторан будет пользоваться спросом и мы разбогатеем!

Смеясь, они стали готовиться ко сну, воодушевленные мыслями о возможном открытии американского ресторана. Неожиданно в жизни снова появился смысл!

Но когда смех замер и Тёо-Тёо легла в постель со всегдашней тенью на лице и на сердце, она призналась себе в том, почему на самом деле не хочет принять брачное предложение Накадзимы. «Глубоко в моем предательском сердце все еще живет надежда, что однажды Пинкертон вернется ко мне с нашим сыном и мы снова будем семьей», — подумала она.

Иногда, когда до нее доходили новости о прибывающем корабле, Тёо-Тёо шла в порт, чтобы посмотреть на спускающихся по трапу пассажиров, в надежде увидеть высокого американца с чемоданами в руках и маленьким мальчиком…

Но после того как последний пассажир спускался, покачиваясь, а Пинкертон с Дзинсэем так и не появлялись, Тёо-Тёо печально отворачивалась и медленно шла домой, где ее ждала очередная ночь надежд… Это почти вошло у нее в обычай.