Настоящая история мадам Баттерфляй

ГЛАВА 14

Тёо-Тёо придумала для служанки поручение, чтобы остаться одной часа на два — этого времени ей должно было хватить на осуществление задуманного.

Вчера она решилась пойти на отчаянный шаг, поскольку знала: иного выхода нет. Бабочка попросту не могла жить без Дзинсэя, сына, утраченного ею, возможно, навеки.

Медленно достав тушь, бумагу и кисточку, она принялась писать: «Судзуки-сан, когда ты это прочитаешь, меня уже не станет. Пожалуйста, не беспокойся обо мне, ибо я буду в месте, где нет ни боли, ни страдания, а лишь мир и покой. Прости, что оставляю тебя так, и, пожалуйста, закажи по мне самую скромную поминальную службу, потому что я желаю как можно скорее покинуть сей мир. Все свои деньги и дом я оставляю тебе, Судзуки-сан, моя любимая верная служанка, моя подруга последних лет. Пожалуйста, веди плодотворную жизнь и не иди по моим стопам. Если когда-нибудь тебе доведется увидеть Дзинсэя, прошу, расскажи ему историю его матери. Саёнара[9], надеюсь, однажды мы свидимся!»

Прошло уже полчаса, и если она станет тянуть, то может не успеть сделать то, что должна, до возвращения Судзуки.

Вскочив, Тёо-Тёо подошла к комоду, где прятала кинжал, которым отец совершил харакири много лет назад. После похорон его вернули ей на хранение, и Тёо-Тёо положила кинжал в самый дальний уголок, долой с глаз и из мыслей, даже не представляя, что однажды сама им воспользуется.

От холода твердого блестящего лезвия у нее по спине побежали мурашки. Тёо-Тёо прошиб холодный пот, и на мгновение она заколебалась, прежде чем решительно отнести кинжал в гостиную.

Она знала, что существуют особые ритуалы для совершения дзигай, более щадящего женского аналога харакири, но на них не было времени. На миг смелость ее покинула, и кинжал выпал из рук, с глухим стуком приземлившись на татами.

«Я не могу этого сделать, не могу!» — вскрикнул в ее голове страх.

Но потом она вспомнила те темные дни невыносимой боли и страданий, которые мог облегчить лишь Дзинсэй, навеки для нее потерянный. Неужели она хочет и дальше жить вот так?

«Нет, я не могу больше жить с этой болью в сердце, с этими страданиями, что не отпускают меня ни днем, ни ночью! Отец, поделись со мной своей храбростью, чтобы я могла присоединиться к тебе в краю вечного покоя!»

— Дзигай! За тебя, Дзинсэй, дитя мое!

С громким криком Тёо-Тёо стремительным движением вонзила клинок себе в шею, прямо в яремную вену, совершив дзигай. Все ее тело охватила чудовищная боль, хлынула липкая кровь, она упала, и вдруг, словно по волшебству, боль ушла. Она больше ничего не чувствовала, ее поглотила тьма — и она исчезла.

Все кончилось… Жизнь, полная страданий, осталась позади… Она наконец-то воссоединилась с отцом в краю вечного покоя… На лице Тёо-Тёо царила улыбка, пока кровь медленно вытекала из неподвижного тела.

А Судзуки на рынке мысленно спорила сама с собой, не в силах решить, стоит ли ей задержаться, чтобы выпить чашку своего любимого чая, прежде чем возвращаться. Стояла прекрасная погода, и ей не хотелось уходить с шумного рынка, полного счастливых покупателей и дразнящих лакомств.

Но потом Судзуки вспомнила, что хозяйка все еще не до конца оправилась и, возможно, не стоит оставлять ее одну надолго. На душе у нее вдруг стало неспокойно, она собрала покупки и поспешила домой.

Оказавшись возле дома, Судзуки с облегчением увидела в окнах свет: это означало, что Тёо-Тёо-сан надоело ждать, и она, наверное, начала готовить ужин на кухне.

«Вот я дурочка, навоображала себе не пойми что и отказалась от любимого чая», — улыбнулась она про себя, заходя в дом с возгласом:

— Тадайма[10], я вернулась!

Но едва Судзуки зашла в гостиную, как счастливая улыбка на ее лице сменилась выражением ужаса и она закричала. Ее госпожа лежала на татами в луже крови, все еще сжимая в правой руке клинок.

— О боги, Тёо-Тёо-сан, что вы натворили! — закричала она, впадая в истерику. — Зачем я оставила вас одну!

Затем в ней проснулась боевая сельская девчонка.

«Нужно позвать на помощь… попытаться спасти ее, пока не поздно… нужно что-то делать, скорее».

Судзуки вылетела из дома и чуть не столкнулась с Шарплессом, который как раз направлялся к ним, чтобы проверить, как справляется с горем Тёо-Тёо. Служанка никогда еще не была так рада видеть этого человека, которого подозревала в том, что он помог Пинкертону «украсть» сына ее госпожи и причинить им столько страданий.

— Шарплесс-сан, с Тёо-Тёо-сан случилось нечто ужасное!

С колотящимся сердцем Шарплесс, ни слова не говоря, метнулся мимо нее в дом. Могли подтвердиться его худшие опасения: Тёо-Тёо покончила с собой, и теперь это вызовет гнев местных жителей, которые слишком хорошо знают, как Пинкертон с ней обошелся.

— Судзуки, тряпку, быстрее! — приказал он.

Девушка была еще жива, нужно было немедленно доставить ее в американскую больницу.

Искать транспорт не было времени, поэтому ему пришлось нести Тёо-Тёо на футоне. Больница, к счастью, находилась неподалеку.

С помощью рыдающей Судзуки Шарплесс бережно положил Тёо-Тёо на футон, вынес из дома и понес по извилистой дороге, не переставая молиться про себя, чтобы она не умерла по пути. Если она умрет, поднимется волнение, жители Нагасаки обвинят американского офицера и, вероятно, его самого тоже.

Шарплесс не был крупным мужчиной, но отчаяние придало ему сил добежать с умирающей девушкой на руках до больницы, где ее приняли сотрудники отделения скорой помощи, избавив его от истекающей кровью ноши.

Вскоре его догнала Судзуки, и они почти одновременно рухнули на ближайшие больничные стулья.

— Нельзя мне было идти на рынок и оставлять ее одну, — рыдала Судзуки. — Нужно было догадаться, что она не просто так хотела остаться одна… Это я виновата, это я должна была умереть!

— Вы не виноваты, Судзуки-сан, — мягко ответил Шарплесс, отдышавшись. — Тёо-Тёо — ваша госпожа, вы обязаны подчиняться ее приказам, поэтому не вините себя.

Но ничто не могло утешить Судзуки, и через какое-то время Шарплесс, сдавшись, стал молча молиться, чтобы девушка выжила. Он питал искреннюю привязанность к Бабочке и не хотел, чтобы она умерла в таком юном возрасте столь трагичным образом. Никогда не отличавшийся религиозностью, Шарплесс искренне молился всю ту долгую ночь, чтобы Тёо-Тёо выкарабкалась.

Должно быть, в какой-то момент они с Судзуки, устав от ожидания, заснули, потому что очнулся он оттого, что кто-то его тряс за плечо. Это был врач, недавно пополнивший штат докторов американской больницы.

— Мистер Шарплесс, чтобы спасти жизнь юной леди, которую вы принесли, необходимо провести срочную операцию, а для этого член семьи или опекун должен подписать согласие, — сказал он, сунув растерянному Шарплессу бумагу. — Повторяю, дело срочное, времени мало. Кто может подписать согласие за пациентку?

— Она под моей ответственностью, поэтому я подпишу — ответил Шарплесс, даже не задумавшись, в его ли компетенции подписать согласие за девушку, которая не была ни членом его семьи, ни подопечной.

Но он был высокопоставленным чиновником в американском консульстве, которое обеспечивало поддержку этой больницы, поэтому, что бы врач ни думал о сложившейся необычной ситуации, он не стал задавать никаких вопросов. К тому же ему предстояло спасти человеческую жизнь, и действовать нужно было быстро.

— Постарайтесь спасти ее, — устало сказал Шарплесс, отдавая бумагу доктору. — Если она скончается, у американцев начнутся неприятности с местными жителями, потому что все они знают, кто довел девушку до такого состояния.

— Я могу сделать только то, что в моих силах, сэр, — ответил молодой врач. — Рана довольно серьезная, ее жизнь под угрозой, но, слава Богу, яремная вена не перерезана целиком, и нам удалось остановить кровотечение. Однако нужно провести операцию, чтобы закрыть вену, и шансы, что девушка выживет, пятьдесят на пятьдесят.

— Спасибо, нам ничего не остается, кроме как оставить ее на ваше попечение, — устало ответил Шарплесс, поднимаясь. — Если вам нужно будет со мной связаться, обратитесь в консульство.

Он попытался убедить Судзуки покинуть больницу, но та и слушать не хотела.

— Пожалуйста, Судзуки-сан, идите домой, поешьте и отдохните, вы ничем не поможете хозяйке, если будете здесь сидеть, — сказал он.

— Нет-нет, — прорыдала служанка. — Последний раз, когда я оставила ее одну, она наложила на себя руки!

— Да, но как она сможет наложить на себя руки здесь, в больнице? В любом случае, даже если вы останетесь, вас не пустят к Тёо-Тёо еще несколько дней, пока она не выйдет из критического состояния, — раздраженно ответил Шарплесс. Он был совершенно вымотан, опустошен, и ему не нужна была очередная местная трагедия, связанная с американцами. — Пожалуйста, идите домой и ждите новостей там, чтобы накопить сил к тому моменту, как госпожа оправится и ей понадобится уход.

Разумность доводов Шарплесса и отчаянная нужда ее тела в отдыхе в конце концов убедили Судзуки позволить ему вывести себя из больницы и проводить домой.

Когда Судзуки вернулась, воздух все еще был пропитан тревожным запахом крови. Он исходил от ручейка, стекавшего в гэнкан из гостиной, в которой все еще оставалась кровавая лужа на том месте, где Тёо-Тёо-сан пыталась совершить дзигай. Судзуки так торопилась добраться до больницы, что у нее не было времени прибраться.

Этот запах стал суровым напоминанием, что она не сумела уберечь госпожу, и с приглушенным криком Судзуки принялась оттирать все следы крови в доме. Даже когда в одном месте татами порвался под ее напором, она не остановилась, покуда не исчезло последнее пятнышко, а вместе с ним и запах крови в воздухе.

Судзуки не знала, как долго сидела в гостиной и в какой момент упала, обессиленная.

Внезапно ей стало мерещиться, что все вокруг залито светом и раздается смех ребенка, ползущего через комнату в попытке поймать ярко-желтую бабочку, которая залетела в открытое окно.

«Дзинсэй! Ты вернулся к нам!»