Настоящая история мадам Баттерфляй

ГЛАВА 5

Почти два года проработала Тёо-Тёо в чайном доме «Сакура», и время это текло без происшествий до тех пор, пока не случилось то, что снова изменило ее унмэй, судьбу.

В чайный дом «Сакура» повадился ходить высокий импозантный иностранец, по слухам, американец с одного из кораблей, пришвартованных в порту Нагасаки, предпочитавший основное помещение шумному флигелю для гайдзинов. Иногда он приходил вместе с другим американцем, тихим, ученым на вид человеком в круглых очках в серебряной оправе. Они часами сидели в углу и пили чай, погруженные в беседу.

В конце концов девушки выяснили, что высокого американца зовут Бенджамин Пинкертон, он морской офицер высокого ранга, а его тихий приятель Шарплесс — чиновник американского консульства в Нагасаки, что объясняло, почему они старались не привлекать внимания. Тёо-Тёо смутно помнила Шарплесса — ее отец общался с ним, когда еще был торговцем.

— Хотелось бы мне, чтобы эти гайдзины сидели во флигеле, где им и место, но они важные гости из Соединенных Штатов, поэтому я не смею оскорблять их своими указаниями, — жаловалась Саюри. — Наши постоянные посетители нервничают в их присутствии, поэтому, надеюсь, им скоро надоест, и они перейдут во флигель.

Но им все не надоедало, и они приходили почти каждый вечер. Саюри не понимала, чего ради они сидят в основном помещении, когда им гораздо веселее было бы во флигеле, но постепенно все привыкли к присутствию чужестранцев, и жизнь потекла как прежде.

Тёо-Тёо не помнила, в какой момент ей показалось, что Пинкертон следит за ней, но с тех пор, оборачиваясь, она каждый раз встречалась с настойчивым взглядом его голубых глаз. Из-за этого она чувствовала жар под воротником кимоно, который усиливался, когда другие девушки начинали дразнить ее тем, что гайдзин ею интересуется.

Тёо-Тёо не было чуждо ничто человеческое, и потому внимание гайдзина ей льстило. Красавица восемнадцати лет от роду, Бабочка никогда раньше не испытывала на себе заинтересованного мужского взгляда, ибо все свое время проводила в чайном доме, и поэтому матери держали своих сыновей подальше от нее.

Тёо-Тёо нравилось болтать с Пинкертоном и Шарплессом гораздо больше, чем с другими гостями, которые говорили только о себе и ждали, что их приведут в хорошее расположение духа лестью и легким поддразниванием.

Когда военный корабль покинул порт на несколько недель и американцы перестали приходить в чайный дом, Тёо-Тёо, к собственному удивлению, осознала, что скучает по ним, особенно по Пинкертону.

«Не забывай золотое правило Саюри, — напомнила она себе строго. — Гости всего лишь часть мира гейш, не стоит к ним привязываться, а главное — не выходи за рамки того, что требует от тебя работа!»

Прошел месяц, в течение которого Тёо-Тёо была так занята, что почти забыла Пинкертона, но однажды без всякого предупреждения дверь чайного дома открылась и на пороге показалась его долговязая фигура, за которой, как обычно, следовал Шарплесс.

— Пинкертон-сан, вы вернулись! — воскликнула Тёо-Тёо, пытаясь обуздать радость, охватившую ее при его появлении.

Она побежала за его любимым саке и закусками, а потом почти весь вечер просидела с ним и Шарплессом, слушая их легкомысленные рассказы и бормоча подобающие комплименты, как ее учили.

Пинкертон с Шарплессом оставались до самого закрытия, и, если Пинкертон перед уходом держал ее руку чуть дольше обычного, Тёо-Тёо ничего не заметила: она была слишком счастлива оттого, что он вернулся.

Однако шло время, и Тёо-Тёо не могла не заметить, что отныне что-то изменилось. Пинкертон приходил с Шарплессом в чайный дом почти каждый вечер, и с каждым разом его глаза задерживались на ней чуть дольше. И он неизменно просил, чтобы именно она составляла им компанию и наливала чай.

Ничто не подготовило Тёо-Тёо к потрясению, которое она испытала, когда Саюри сказала, что Шарплесс просит ее поговорить с ним с глазу на глаз как можно скорее. Тёо-Тёо не имела никакого представления, о чем он желает с ней говорить, но, поскольку Шарплесс с Пинкертоном были важными гостями, она согласилась, и встреча была назначена на следующий день в гостиной Саюри.

Когда Шарплесс явился, Тёо-Тёо заметила, что он неловко ерзает на месте и облизывает губы, словно не знает, как подступить к предмету разговора.

— Тёо-Тёо-сан, мистер Пинкертон попросил меня поговорить с вами на деликатную тему, — наконец сказал он, прочистив горло.

— Да, конечно, — ответила Тёо-Тёо спокойно, хотя ее сердце трепетало: она предчувствовала, о чем пойдет разговор.

Воцарилось неловкое молчание, затем Шарплесс торопливо заговорил:

— Возможно, вы заметили, что Пинкертон, скажем так, крайне к вам благорасположен, и он послал меня спросить, не согласитесь ли вы выйти за него замуж. — Наступила гробовая тишина, которую Шарплесс нарушил, когда она стала невыносимой: — Я понимаю, мои слова могли вас ошеломить, поэтому не торопитесь с ответом.

Девушка казалась потрясенной и растерянной, и Шарплесс ей сочувствовал. Возможно, ему следовало отказать другу Пинкертону в просьбе поговорить с Тёо-Тёо и посоветовать ему оставить девушку в покое. В конце концов, Бабочка была столь юна, и Шарплесс отлично понимал, что, хотя Пинкертон и готов провести местную свадебную церемонию, чтобы они могли жить вместе, их брак не будет иметь никакой юридической силы.

Однако Шарплесс был слишком многим обязан Пинкертону. Он пообещал, что уговорит девушку на этот союз, и должен был держать слово.

— Пожалуйста, скажите Пинкертону-сан, что его предложение — честь для меня, но вам придется поговорить об этом с моим дядей Кэндзи, — наконец прошептала Тёо-Тёо. — Он мой опекун, я не могу принять такое решение без его согласия.

— Конечно, Тёо-Тёо, конечно, — ответил Шарплесс, радуясь, что дело пошло. — Как я уже сказал, это серьезный вопрос, и ваш дядя тоже должен внимательно его обдумать.

Пятнадцать минут спустя Шарплесс покинул чайный дом с дурным привкусом во рту. Бабочка была невинной юной девушкой, а он — пособником Бенджамина Пинкертона в этой неприглядной затее с ее «приобретением». Он надеялся, что дядя Кэндзи, как любой здравомыслящий опекун, откажет, и их затея провалится.