Настоящая история мадам Баттерфляй

ГЛАВА 7

— Сегодня я чувствую себя хуже, чем вчера, — сказала Тёо-Тёо жизнерадостной девушке Судзуки, которую Пинкертон нанял, чтобы она помогала Тёо-Тёо по дому. За месяц Судзуки стала скорее подругой и компаньонкой, нежели служанкой. — У меня совсем пропал аппетит, и меня тошнит, когда удается что-нибудь съесть! Кажется, я чем-то заразилась.

— Все с вами в порядке, Тёо-Тёо-сан, — успокаивающим тоном ответила Судзуки. — Вы просто ждете ребенка, только и всего! У меня много братьев и сестер, и я достаточно часто видела мать беременной, чтобы распознать симптомы вашего недуга, — она в восторге хлопнула в ладоши. — О боги! Похоже, через несколько месяцев в этом доме появится ребенок. Ну не чудо ли?

Тёо-Тёо восприняла новость со смешанным чувством благоговения и тревоги, поначалу не вполне разделяя энтузиазм Судзуки. Сама вчерашний ребенок, лишенная материнской помощи, она не знала, справится ли с беременностью и уходом за младенцем. Но она была благодарна Судзуки, когда та предложила ей помощь и заверила, что вполне поднаторела в заботе о малышах — ведь ей почти в одиночку приходилось ухаживать за младшими братьями и сестрами.

Первые несколько месяцев замужней жизни с Пинкертоном были вполне счастливыми. Если не считать некоторых сложностей, вызванных разительным отличием старой доброй американской кухни от изысканных японских блюд, скорее способных доставить эстетическое удовольствие, нежели накормить рослого американца, и некоторых культурных промашек обоих супругов, брак протекал гладко.

Пинкертон удивил Тёо-Тёо тем, что взял на себя часть работы по дому и не гнушался надевать передник, чтобы состряпать сытный американский ужин с большим количеством мяса и калорий. Даже ее любимый покладистый отец такого не делал!

Когда это случилось в первый раз, на кухне произошла война из-за утвари и передника, и Тёо-Тёо пришла в ужас: неужели она так плохо справляется с обязанностями жены, что мужу приходится брать домашние дела на себя? Неужели она настолько скверно готовит, что мужу приходится надевать передник и становиться к плите?

— Все в порядке, Тёо-Тёо, расслабься, — стал терпеливо объяснять Пинкертон, держа предмет раздора — кастрюлю — так, чтобы жена не дотянулась. — В Америке мужчины помогают женам по хозяйству, и это вовсе не считается преступлением!

И он улыбался той асимметричной улыбкой, что всегда задевала струны сердца Тёо-Тёо. С каждым днем она любила его все сильнее и с радостью предвкушала долгую, плодотворную жизнь с мужем. Ей и в голову не приходило, что он может однажды покинуть Нагасаки.

По утрам она провожала его, когда он уходил в свой маленький временный офис в американском консульстве, где, по его словам, заключал торговые сделки, а потом целый день не могла дождаться его возвращения.

По совету Шарплесса, чтобы лучше общаться с мужем, Тёо-Тёо начала брать уроки английского в маленькой школе под руководством группы женщин, называвших себя «жены-миссионерки Нагасаки». Тёо-Тёо всегда с нетерпением ждала этих уроков, проходивших три раза в неделю, и довольно быстро училась: вскоре ее запинающаяся, односложная английская речь стала более свободной и гладкой.

Переваривая новость о беременности, Тёо-Тёо размышляла о том, какой была ее жизнь до сего момента, и гадала, как эта новость повлияет на ее послесвадебное блаженство. Обрадуется ли Пинкертон, или это случилось слишком быстро?

— Пожалуйста, не волнуйтесь так, Тёо-Тёо-сан, — сказала Судзуки, почувствовав опасения госпожи. — Я помогу вам в самый тяжелый период, и не забывайте, что можете рассчитывать на поддержку мужа. Уж как он обрадуется! — продолжала она мечтательно. Выйти замуж и завести ребенка было заветным желанием любой служанки, которое могло никогда не исполниться. — Ребенок смешанных кровей, он будет таким красивым, Тёо-Тёо-сан!

Этим вечером Пинкертон рано вернулся домой и казался слегка озабоченным. Однако это не умалило его аппетит, и он на скорую руку приготовил вкусный американский ужин из картофельного пюре, жареных сарделек, яичницы и овощей.

— Пинкертон-сан, — неуверенно начала Тёо-Тёо, когда они сели за стол в западном стиле, на котором настоял Пинкертон, когда они поселились в доме, потому что был слишком крупным мужчиной, чтобы сидеть на татами и есть за низким японским столиком. — Возможно, вы заметили, что мне в последнее время нездоровится, и сегодня Судзуки сказала, что по всем признакам я жду ребенка!

Она ждала, что Пинкертон улыбнется ей своей кривой улыбкой и заключит в объятия, как всегда делал, когда приходили хорошие новости или случалось радостное событие, но она ошиблась.

На мгновение на лице мужа промелькнуло нечто похожее на неуверенность и страх, потом его выражение стало непроницаемым, и наконец показалась улыбка, после чего Пинкертон, откашлявшись, произнес:

— Какая замечательная новость, Тёо-Тёо! Иди сюда, давай обнимемся, чтобы это отпраздновать!

Тёо-Тёо достались и объятия, и улыбка, но в глубине души она чувствовала, что они были холодными и вынужденными.

Почему Пинкертон не обрадовался беременности? В конце концов, они женаты, разве это не естественное и ожидаемое событие? Разве он не хочет, чтобы она родила ему детей?

— Вы не рады новости, Пинкертон-сан? — неуверенно спросила Тёо-Тёо. — Возможно, слишком рано?

Засмеявшись, муж пропустил сквозь пальцы прядь ее черных блестящих волос, распущенных на ночь и свободно струящихся по спине.

— Конечно, рад, глупышка! Это чудесные новости, просто неудачный день выдался на работе.

Тёо-Тёо отодвинула подальше донимающие ее сомнения, действительно ли муж рад новости о предстоящем отцовстве, и ужин закончился на счастливой и беззаботной ноте. Впервые за несколько недель Тёо-Тёо ела с аппетитом и ее нисколько не тошнило.

Потом они провели нежную ночь в постели, что напомнило Тёо-Тёо о другой причине того, почему она с каждым днем любила его все крепче: помимо прочего он был ласковым и чутким любовником, и рядом с ним она чувствовала себя окруженной заботой и любовью.

Она заснула, прижимаясь к нему и слушая утешающее биение его сердца у нее под ухом. Все ее сомнения были безосновательны, мир снова стал правильным.

— Есть осложнение, я обрюхатил девчонку, она сказала мне вчера, что ждет ребенка, — вздохнул Пинкертон. На следующий же день он пошел в американское консульство, чтобы спросить совета у Шарплесса, и его слегка задело, что друг не проявил ни малейшего сочувствия.

— Ну, это ситуация, которую должен предвидеть всякий ответственный мужчина, — спокойно ответил Шарплесс. — Сам знаешь, мне никогда не нравилась твоя затея. Я всегда считал, что ты просто используешь невинную девушку, так с какой стати ты ожидаешь от меня сочувствия? Надеюсь, ты поступишь с девушкой правильно.

Последовало долгое молчание, потом Пинкертон сказал:

— Я слышал, в Нагасаки есть старуха, которая может прервать беременность.

Шарплесс с такой силой обрушил на стол кулаки, что стакан для карандашей и ручек зашатался и упал на пол.

— Ты совсем рехнулся: подвергнуть девушку нелегальному аборту, который может угрожать ее жизни? — вскрикнул он. — И как ты собираешься объяснить ей, почему она должна прервать беременность, когда это совершенно закономерное событие в браке? Или, — продолжал он с сарказмом, — ты хочешь рассказать ей, что вовсе не собирался на ней жениться и обманом сделал из нее просто-напросто любовницу на то время, пока ты живешь в Нагасаки? Боже меня сохрани принять в этом участие.

— Ты знаешь, что все не так, Шарплесс, — ответил Пинкертон, избегая взгляда друга. — Я искренне привязан к девушке.

— Тогда женись на ней официально, тем более что она носит твоего ребенка, и забери с собой в Америку, когда придет пора возвращаться. Я охотно подготовлю все документы.

— Тёо-Тёо не будет счастлива в Америке, ее жизнь здесь, в Японии, — ответил Пинкертон.

— Откуда тебе знать, каково ей будет в Америке? Отговорки, отговорки! Я слышал, дома тебя ждет американская невеста и ты намерен жениться на ней по возвращении, — ответил Шарплесс. — А Тёо-Тёо для тебя всего лишь увлечение. Я не могу заставить тебя поступить правильно, Пинкертон, но тебе придется жить с осознанием, что ты разрушил жизнь девушки, потакая своему капризу. Мне больше нечего сказать, и помогать тебе у меня нет никакого желания.

С этими словами Шарплесс развернулся на каблуках и вышел из комнаты.

Тёо-Тёо-сан была на седьмом месяце беременности и спокойно шила крохотные одежки для младенца, когда Пинкертон сообщил ей, что по семейным обстоятельствам ему придется вернуться в Америку.

— Но, Пинкертон-сан, малыш родится через несколько месяцев! — воскликнула Тёо-Тёо, и крошечные штанишки, выскользнув из ее пальцев, ярким пятном упали на пол. — Вы не можете подождать?

— К сожалению, нет, приказано отплывать через два дня, милая Тёо-Тёо, — ответил Пинкертон, обнимая расстроенную девушку. — Но это всего пара месяцев, к рождению ребенка я буду здесь, и вернусь я тем быстрее, чем скорее уеду. А пока меня нет, о тебе позаботится Судзуки, и Шарплесс обещал мне за тобой приглядывать, — продолжал Пинкертон и ощутил острый укол вины, когда почувствовал, как дрожит Тёо-Тёо: ведь рушился весь ее счастливый мир. Шарплесс прав — он подонок, раз бросает Тёо-Тёо в такое время.

Возможно, ему следовало бы подождать, когда она родит, а не оставлять ее в таком положении. В конце концов, она носит его ребенка. Но Хелен, его американская невеста, несколько дней назад поставила ему ультиматум: если он не вернется и не женится на ней в течение месяца, между ними все кончено.

Честно говоря, Пинкертон привык к легкой жизни в Нагасаки, к налаженному семейному быту с покладистой Тёо-Тёо, и ему совсем не хотелось уезжать. Но терпение Хелен подходило к концу, а потерять ее он был не готов.

Тёо-Тёо была хорошей женой, поэтому последние два дня перед отплытием Пинкертона провела, помогая ему собрать вещи и подготовиться к путешествию, хотя на сердце у нее было тяжело и в глазах стояли невыплаканные слезы. Она не сомневалась, что он сдержит слово и вернется, однако следующие два месяца без него представлялись ей одинокими и трудными.

Она была очень счастлива в браке с Пинкертоном, даже не помышляя, что он может ее покинуть, и оттого теперь, в ожидании разлуки, чувствовала боль, уступавшую по силе лишь той, которую она испытала, когда ее отец совершил харакири.

— Нужно держать себя в руках, Тёо-Тёо-сан, — сказала Судзуки. — Хорошая японская жена не должна огорчать мужа слезами и скорбью, когда он отправляется в дальний путь. Пожелайте ему попутного ветра и скорого возвращения.

— Он же вернется, правда, Судзуки? — снова и снова спрашивала Тёо-Тёо.

За прошедшие два дня она тысячу раз задала тот же вопрос Пинкертону, и он всегда отвечал без колебаний:

— Конечно же, я вернусь, Тёо-Тёо, моя прекрасная бабочка, вернусь, как только смогу, и надеюсь, еще до рождения ребенка.

Последние две ночи Тёо-Тёо лежала в объятиях мужа, слушая его успокаивающие заверения и рассказы об их совместном будущем после его возвращения из Америки, и в тот день, когда они с Судзуки провожали Пинкертона в порту, она и тени сомнения не испытывала, что он вернется через два месяца, как обещал.

Хоть Тёо-Тёо и пыталась делать вид, что все в порядке, она едва не лишилась чувств, когда увидела, как ее муж и отец ее нерожденного ребенка поднимается по трапу огромного пассажирского лайнера, увозившего его от нее.

Хорошо еще, что с ними был Шарплесс — он был добр к Тёо-Тёо и поддержал ее под руки, когда она разрыдалась, глядя, как корабль медленно отплывает от причала и машущая фигура Пинкертона растворяется на горизонте.

— Он сказал, что вернется, правда, Шарплесс-сан? — всхлипывала Тёо-Тёо, когда Судзуки с Шарплессом повели ее из порта домой.

Шарплесс некоторое время молчал, но потом ответил утвердительно, только чтобы успокоить беременную девушку, близкую к истерике, хотя и знал, что Пинкертон не вернется — ведь он плыл в Америку, чтобы жениться.

— Пожалуйста, обращайтесь ко мне, если вам понадобится какая-нибудь помощь с Тёо-Тёо-сан, — сказал он на прощание Судзуки.

Шарплесс был добрым и богобоязненным человеком и стыдился, что его соотечественник причинил столько горя невинной девушке, а он позволил этому случиться.

После полного треволнений дня Тёо-Тёо чувствовала себя измотанной. Судзуки искупала ее в теплой ароматической ванне и помогла улечься на футон, которым она давно не пользовалась, потому что Пинкертон настаивал, чтобы они спали на кровати.

Но той ночью случилось и нечто прекрасное. Впервые за долгое время ребенок шевельнулся в ней, будто пытаясь утешить и сказать, что она не одна и поэтому ей не нужно плакать.

И Тёо-Тёо заснула, успокоенная присутствием растущей и шевелящейся в ней жизни, ощущением того, что она действительно не одинока.