Овладев кулинарным мастерством в достаточной степени, чтобы открыть ресторан, Тёо-Тёо решилась вступить в переговоры с владельцем маленькой лавчонки в тихом переулке, которую она присмотрела.
Она уже несколько недель ходила мимо лавки с Судзуки, надеясь, что никто не успеет снять помещение раньше нее. Теперь она наконец-то была готова и, волнуясь, шла к расположенному по соседству с лавкой дому владельца, чтобы сделать самую крупную ставку в жизни.
У нее, бывшей гейши из злачных заведений Маруямы, решившей пуститься в предпринимательство, были все основания для волнений. В конце концов, легкомысленный образ гейши никак не вяжется с образом решительной и расчетливой деловой дамы!
Несколько дней назад она пошла на отчаянный шаг, чтобы добыть денег на открытие ресторана. Она не могла ничего предложить в залог за ссуду официальной конторе, поэтому у нее возник дерзкий замысел обратиться к Накадзиме-сан, брачному посреднику, который также был известен тем, что иногда по выбору выдавал займы.
— Вы уверены? — с сомнением спросила Судзуки. — Про Накадзиму-сан говорят, что он настоящая акула, и нам нечего ему предложить. С чего вы решили, что он согласится? Я не хочу, чтобы он унизил вас отказом, Тёо-Тёо-сан, потому что вас это огорчит.
— Знаю, но все-таки рискну, — ответила Тёо-Тёо. — Нам нечего терять, потому что без финансирования нам нечем платить за аренду и не на что купить оборудование для кухни. Как говаривал Пинкертон, попытка не пытка!
Утром Тёо-Тёо надела лучшее кимоно и уложила волосы в эффектную прическу из старых времен, к которой, как ей было известно, Накадзима-сан питал слабость. Судзуки пошла в святилище помолиться за то, чтобы любимой госпоже удалось достать денег на исполнение ее мечты.
Она знала, что решимость Тёо-Тёо открыть свое дело и достичь успеха зиждется на ее желании быть готовой к тому моменту, когда она наконец воссоединится с мужем и сыном.
— Я хочу, чтобы Дзинсэй-тян и Пинкертон-сан гордились мной, когда вернутся в Нагасаки, — в очередной раз, словно мантру, повторила Тёо-Тёо вечером.
Судзуки не ответила, потому что, в отличие от хозяйки, сомневалась, что Дзинсэй с Пинкертоном вернутся в Нагасаки в обозримом будущем. Казалось, Тёо-Тёо не понимает, что у Пинкертона есть жена, что его жизнь там, с ней, а не в Нагасаки, и ее никак не вразумить!
Судзуки знала о регулярных дежурствах хозяйки в порту, где та одиноко наблюдала за приходящими кораблями, а когда их не было, с тоской разглядывала горизонт. Только эта мечта поддерживала в Тёо-Тёо волю к жизни, и Судзуки не желала ее разбивать.
Крохотные глазки Накадзимы окинули пришедшую к нему Тёо-Тёо одобрительным взглядом.
— Так-так, неужто ко мне явилась сама Тёо-Тёо-сан! Быть может, вы передумали и поняли, как благоразумно было бы выйти замуж, чтобы муж обеспечил вас домом и очагом?
— Не в этот раз, Накадзима-сан, но кто знает, может, через год или два, — любезно ответила Тёо-Тёо, скрывая свое отвращение к этому человеку, который наживался на том, что она в разговоре с Судзуки называла «торговлей телом».
— Что же привело вас сюда?
— Накадзима-сан, я открываю здесь, в Нагасаки, ресторан американской кухни, рассчитанный на все растущее число американцев, которые скучают по домашней еде, — сразу перешла к делу Тёо-Тёо, чтобы не потерять решимость.
У брачного посредника буквально отвалилась челюсть: где это слыхано, чтобы японка, тем более бывшая гейша без деловой хватки, заявляла, что открывает ресторан для иностранцев в Нагасаки! Она хоть готовить умеет?
От следующих слов Тёо-Тёо Накадзима-сан чуть не упал со стула.
— Я пришла попросить вас о ссуде, чтобы открыть этот ресторан.
— С чего вы решили, юная леди, что я дам вам взаймы? Какая мне от этого выгода?
— Такая, — Тёо-Тёо сглотнула. Разговор становился все тяжелее, но она упрямо продолжала: — Вы знаете, что в Нагасаки все больше американских моряков, тоскующих по домашней еде, и ресторан ждет большой успех. К тому же, — добавила она для пущей убедительности, — когда я добьюсь этого успеха, я наконец смогу подумать и о том, чтобы найти себе мужа, и вы не только вернете себе деньги с хорошими процентами, но и получите хорошее вознаграждение за устройство моего брака.
Накадзима несколько минут колебался: он видел здравый смысл в решении Тёо-Тёо открыть ресторан для орд тоскующих по дому моряков, к тому же запрашиваемая ею сумма была не чрезмерной и вполне ему по карману. Тем более он получил большое количество предложений от желающих жениться на Тёо-Тёо, и, если она даст согласие кому-нибудь из этих богатых женихов, его ждет очередная щедрая комиссия. В целом риск казался минимальным, он при любом исходе оставался в выигрыше. Накадзима принял решение.
— Хорошо, Тёо-Тёо-сан, — наконец ответил он. — Вы убедили меня, что дело выгодное. Я дам вам ссуду.
— Благодарю вас, Накадзима-сан, — прошептала Тёо-Тёо. Она была столь поражена легкостью, с которой этот ушлый брачный посредник согласился дать ей денег, что едва могла говорить.
— Мне поступило для вас три предложения руки от очень состоятельных и уважаемых торговцев, — не преминул добавить Накадзима. — Уверены, что не хотите принять какое-нибудь из них и провести легкую жизнь, ни в чем себе не отказывая? Такой нежной женщине, как вы, непросто будет управлять рестораном.
— Нет, — покачала головой Тёо-Тёо. — Сначала я хочу попробовать себя в ресторанном деле, но я не отказываюсь от брака вообще, может быть, годика через два и соглашусь.
Накадзиме пришлось довольствоваться этим компромиссом, и, несмотря на разочарование, глубоко в душе он уважал решимость этой хрупкой женщины, которая предпочла полную тягот жизнь владелицы ресторана легкой и беззаботной жизни жены богача.
Тёо-Тёо со всех ног побежала домой рассказывать Судзуки, что Накадзима-сан согласился ссудить ей деньги, и впервые она промчалась мимо порта, не остановившись даже на минутку, чтобы посмотреть на горизонт.
— И что, он вот так просто согласился дать вам ссуду? — не веря своим ушам, переспросила Судзуки. — Накадзима-сан не славится особой щедростью! Вы уверены, что мы говорим об одном и том же человеке?
— Да, Судзуки, о единственном и неповторимом Накадзиме-сан, — весело ответила Тёо-Тёо. — Хотя, конечно, я подала ему надежду, что года через два подумаю о замужестве, и он решил, будто ему удалось заключить две сделки сразу. Можешь себе представить, Судзуки, он пытался убедить меня отказаться от ресторана и вместо этого выйти за одного из богатых купцов, сделавших мне через него предложение! Сулил, что если я соглашусь, то больше никогда ни в чем не буду нуждаться и буду жить счастливо до конца дней своих!
Посерьезнев, Судзуки робко ответила:
— Знаете, Тёо-Тёо-сан, возможно, вам действительно следует подумать о том, чтобы выйти замуж за богатого торговца. Ваша жизнь будет проще и приятнее, чем если вы будете владеть рестораном, вам не придется беспокоиться о деньгах, посетителях и качестве еды. Еще не поздно передумать, ведь мы толком ничего не начали.
— Нет, — во второй раз за разговор покачала головой Тёо-Тёо. — Я должна быть свободна, когда Дзинсэй и Пинкертон-сан вернутся в Нагасаки, а я знаю, что они вернутся и будут гордиться мной, если увидят, что я добилась успеха.
— Вдруг они вернутся только через десять, двадцать лет? — мягко спросила Судзуки.
— Я должна ждать их, — твердо ответила Тёо-Тёо. — В конце концов, ради этого я пережила дзигай.
Судзуки вздохнула: в глубине души она знала, что Пинкертон с мальчиком не собираются возвращаться в Нагасаки в обозримом будущем, а со временем станет поздно, даже самые настойчивые женихи не захотят жениться на ее любимой хозяйке. Для замужества женщинам отведен недолгий срок — если бы только она могла заставить Тёо-Тёо это понять!
Но мечты и надежды Тёо-Тёо не тускнели, только ради них она жила. Она жадно внимала всем новостям о жизни Дзинсэя в Америке и то и дело напоминала Шарплессу о его обещании попросить фотографию сына у Нэнси. Поначалу дипломат отнекивался, но потом уступил, тронутый настойчивостью Бабочки, и несколько недель назад вместе с письмом от Нэнси прибыл первый снимок.
«Я несколько удивлена, что ты так заинтересовался мальчиком, но рада этому, — писала Нэнси. — Кен этой осенью только пошел в школу, прикладываю его фотографию в первый день. Как видишь, он не слишком-то доволен!»
Дрожащими руками Тёо-Тёо взяла тонкую бумагу с письмом и слегка размытую черно-белую фотографию мальчика в западной школьной форме, с маленьким беретом, залихватски заломленным на золотых кудрях. Он тревожно морщил пухлое личико и выглядел так, будто сейчас заплачет.
— Твой первый день в школе, Дзинсэй-тян, — прошептала Тёо-Тёо, прижимая фотографию к сердцу. — Я знаю, это важное событие, прости, что меня нет рядом, дитя мое.
Шарплесс отдал ей снимок, и за этой первой фотографией последовало много других, которые Тёо-Тёо аккуратно складывала в ящик для бумаг, специально заведенный для любимого ребенка. Так, по этим периодически присылаемым черно-белым фотографиям, она следила за жизнью сына и его взрослением в Америке. Эти фотографии были ее сокровищем.
Тем вечером Тёо-Тёо добавила еще одно письмо к сыну в перевязанную красной нитью стопку, которую тот наконец получил столько лет спустя от умирающего отца.
Дзинсэй, сын мой!
Сегодня я получила твою первую фотографию в школьной форме, и мое сердце разрывалось при виде того, как ты с таким трудом сдерживаешь слезы в свой первый день в школе.
Ты растешь высоким и сильным, сын мой, и я так тобой горжусь!
Ганбаттэ[15], ты уж постарайся, дорогое дитя!
Впервые за долгое время Тёо-Тёо заснула с миром в душе. Она получила вести об утраченном сыне вместе с его фотографией, и даже вредный Накадзима-сан согласился дать ей ссуду на ресторан. В жизни Бабочки наконец-то началась светлая полоса.