Настоящая история мадам Баттерфляй

ГЛАВА 22

Из порта Нагасаки отбыли последние американские суда, военные и торговые, и ресторан Тёо-Тёо получил долгожданный отдых от потока посетителей, каждый вечер доводящих Тёо-Тёо, Судзуки и их помощницу Сэйко до полного изнеможения.

— Никогда не думала, что скажу это, но я рада, что мы не увидим эти толпы американских моряков до следующего корабля, — объявила Тёо-Тёо, горестно разглядывая свои огрубевшие руки, которые в бытность ее гейшей были такими белыми и мягкими. — Знаешь, Судзуки, я ожидала вполне достойный приток посетителей, но даже не представляла, что каждый вечер будет приходить столько народу! И хотя негоже жаловаться, что бизнес идет так хорошо, у нас всех минутки спокойной не было, и мы очень устали, Судзуки-сан. Возможно, нам даже стоит закрыть ресторан на несколько дней, чтобы отдохнуть. Взгляните на мои руки, мне нужно что-то с ними сделать, представь, что скажет Пинкертон, когда вернется сюда с Дзинсэем и увидит меня такой!

Судзуки не ответила, ей всегда было грустно и неуютно, когда Тёо-Тёо говорила о Пинкертоне и мальчике так, будто они были обычной семьей. Госпожа словно убедила себя в том, что Дзинсэй с отцом просто отправились в продолжительное путешествие по Америке и в конце концов обязательно вернутся домой в Нагасаки.

Судзуки знала о прогулках госпожи в порт, где та обводила взглядом горизонт в поисках приближающихся кораблей. И каждый раз возвращалась домой с опущенной от разочарования и печали головой, после того как среди сходящих на берег пассажиров не оказывалось Пинкертона и Дзинсэя. Судзуки чувствовала себя беспомощной, раз не могла ничего сделать, чтобы прекратить это бессмысленное ожидание в порту.

Видя, что служанка наблюдает за ней, Тёо-Тёо говорила решительно:

— Их не было на сегодняшнем корабле, но они обязательно будут на следующем.

Пару раз Судзуки попыталась осторожно напомнить госпоже, что Пинкертон теперь женат и Америка очень далеко. К тому же прошло почти шесть лет, так что, может быть, пора забыть обо всем и жить дальше.

Судзуки потрясло, с какой яростью обычно мягкая и сдержанная Тёо-Тёо с повернулась к ней, не сдерживая рыданий:

— Не говори так, Судзуки-сан, никогда не говори, что они не вернутся в Нагасаки! Я отказываюсь в это верить! Разве ты не знаешь, что я живу лишь ради этого? Чтобы воссоединиться со своим мужем и нашим сыном! Даже Шарплесс верит, что они вернутся, поэтому и передает мне фотографии Дзинсэя, когда получает их от своей сестры Нэнси, чтобы я следила за тем, как он растет, и смогла узнать его при встрече! Только это позволяет мне жить! Почему ты твердишь, чтобы я забыла своих мужа и сына, Судзуки? Ты мне как сестра, так оставь же мне эту надежду, чтобы я могла быть счастливой и жить дальше! Уж ты-то должна меня поддерживать. Неужели ты не понимаешь чувств матери? Наверное, нет, ведь ты никогда не была матерью! — воскликнула Тёо-Тёо с нехарактерной для нее жестокостью.

Тогда Судзуки наконец поняла, как сильно хозяйке нужна надежда, и с тех пор больше не заводила этот разговор.

Ради столь необходимого отдыха Тёо-Тёо закрыла ресторан на неделю, и они провели это время, с удовольствием ухаживая за своим «американским» садиком, который, пока был заброшен, превратился в буйные заросли травы и сорняков. Через несколько дней клумбы роз и других цветов, выросших из семян, привезенных из Америки Пинкертоном, вернулись к жизни благодаря нежной заботе Тёо-Тёо и помощи Судзуки. Они служили для Тёо-Тёо ниточкой к человеку, которого она любила и никак не могла забыть, потому что выросли из семян, посаженных им столько лет назад.

— Это хорошее знамение — то, что розовые кусты снова цветут, — объявила она Судзуки, когда они отступили на шаг, чтобы восхититься плодами своих трудов.

Тёо-Тёо надеялась, что, когда Пинкертон с Дзинсэем наконец вернутся и пройдут по гравиевой дорожке к дому, им приятно будет видеть цветущий сад во всем его великолепии. Она помнила, как любил Пинкертон розовые кусты, часто залетавших к ним птиц и ярких бабочек.

Когда солнце над Нагасаки заходило, Тёо-Тёо и ее служанка смеялись над чашками мисо, от которых шел пар, и лакомились жареной рыбой с рисом и маринованными овощами. Они рады были отдохнуть несколько дней от сытных бургеров, стейков и картофельного пюре — того, что им приходилось готовить в ресторане каждый вечер. У них не было возможности поесть японской пищи.

В эти несколько дней Тёо-Тёо каждый вечер после ужина и перед тем, как лечь спать, доставала выпрошенные у Шарплесса фотографии Дзинсэя и, разложив их на татами в гостиной, любовалась улыбающимся изображением выношенного ею ребенка.

Это было мирное, счастливое затишье перед грядущей бурей.

Она разразилась однажды вечером, под конец их недельного отдыха, когда знакомый стук в дверь предвосхитил появление Шарплесса.

Тёо-Тёо помчалась открывать с поющим от радости сердцем: наверное, Шарплесс принес ей еще одну фотографию Дзинсэя. Он всегда заходил, когда у него было что ей передать.

— Спасибо, что зашли посмотреть, как мы поживаем, Шарплесс-сан, — весело приветствовала она его. — Вы принесли показать мне новые фотографии от Нэнси? Мы как раз собрались ужинать, не хотите присоединиться? Я помню, вам нравится японская еда. Последнее время мы не могли вам ее предложить, поэтому заходите и угощайтесь! Смотрите, у нас даже есть ваш любимый жареный лосось!

— Боюсь, что в этот раз я пришел не из-за фотографий, — покачал головой Шарплесс.

Он казался удрученным, и это встревожило Тёо-Тёо.

— Шарплесс-сан, что-то случилось? — с беспокойством спросила она. — Вы кажитесь чем-то расстроенным. Неприятности в консульстве?

— Я получил сегодня из Америки плохие вести, Тёо-Тёо-сан, — ответил Шарплесс. — Несколько дней назад Пинкертон скончался в результате несчастного случая. Мне очень жаль.

Чайная чашка, выскользнув из рук Тёо-Тёо, с глухим стуком упала на пол, и она издала дикий вопль.

— Нет, Пинкертон не мог погибнуть! Он должен вернуться с Дзинсэем в Нагасаки! Это, наверное, какая-то ошибка! Вы обманываете меня, Шарплесс-сан! Скажите мне правду! Это все шутка, да?

— Я никогда бы не решился на подобную ложь, — устало ответил Шарплесс. Последние два дня, с того момента, как пришло известие, он все думал, как сообщить об этом Тёо-Тёо, да и нужно ли вообще это делать.

Но Шарплесс был честным человеком и считал невозможным утаивать от кого бы то ни было такие важные события. Поэтому он и отправился в домик на вершине холма.

Но теперь, увидев, как посерело лицо Тёо-Тёо и как она, сотрясаясь в рыданиях, осела на пол, он пожалел, что сообщил ей новость вот так с ходу, без подготовки.

— Что я наделал! — пробормотал он себе под нос. — Нужно было послушаться интуиции и держать рот на замке!

Возможно, ей лучше было ничего не знать, чтобы она могла и дальше жить мечтой. Пинкертон все равно не собирался возвращаться в ближайшее время. Боже, что он натворил!

Шарплесс хотел уже выдать свои слова за розыгрыш, но было поздно. Вырезанное из газеты сообщение о гибели Бенджамина Пинкертона, которое он принес с собой, случайно упало на пол. Тёо-Тёо схватила его дрожащими руками и пробежала взглядом. Статья подтвердила гибель Бенджамина Пинкертона от несчастного случая, и к ней прилагалась его фотография.

— Так это правда, — наконец прошептала Тёо-Тёо. — Пинкертон, мой муж, мертв!

— Простите, что омрачил вам счастливый вечер трагическим известием, — промямлил Шарплесс. — Если я могу что-то для вас сделать…

— Пожалуйста, уходите, Шарплесс-сан, сегодня мне нужно побыть одной, — ответила Тёо-Тёо с лицом, превратившимся в белую, ничего не выражающую маску. Она так отчаянно стискивала газетную вырезку, что та превратилась в комок бумаги.

Это тревожило дипломата, но ему ничего не оставалось, кроме как удалиться и понадеяться, что Судзуки не допустит, чтобы госпожа снова попыталась наложить на себя руки.

Шарплесс беспомощно покачал головой: Бенджамин Пинкертон, разрушивший жизнь юной девушки, не стоил того, чтобы о нем убиваться. Любовь — иррациональное и разрушительное чувство, но ему никогда не удавалось заставить Тёо-Тёо это понять. Коль уж на то пошло, ему вообще не следовало рассказывать ей о смерти этого мерзавца и разрушать ее иллюзорные мечты. Шарплесс знал, что пожалеет об этом.

В покинутом им доме смех и счастье последних дней улетучились, сменившись скорбью. Тёо-Тёо рыдала, пока не лишилась чувств. Судзуки укутала ее и всю ночь не смыкала глаз, чтобы хозяйка не причинила себе вреда.

В какой-то момент утомленная служанка, должно быть, заснула: когда она открыла глаза, в комнату проникали первые лучи утреннего солнца. Она инстинктивно вытянула руку, и ее охватила паника. Рядом с ней никого не было, госпожа пропала!

— Тёо-Тёо-сан! — простонала Судзуки, покрываясь холодным потом. — Где вы? Что я наделала? Я подвела вас, я заснула!

Все кончено, наверняка госпожа лишила себя жизни, пока она спала. Судзуки почти ждала, что увидит ручеек крови, но пол в комнате, к счастью, был чистым и сухим.

Кое-как поднявшись на ноги, Судзуки ринулась на кухню, готовая к худшему: Тёо-Тёо-сан вонзила нож себе в яремную вену и теперь лежит в луже крови, и в этом виновата она, Судзуки!

Со струящимися по щекам слезами Судзуки вбежала на кухню и остановилась как вкопанная.

Вопреки ее ожиданиям Тёо-Тёо-сан спокойно сидела за столом, на котором были разложены фотографии. Горькие слезы Судзуки превратились в слезы радости: ее хозяйка была жива и невредима, она не покончила с собой, а все остальное не имело значения.

Тёо-Тёо обернулась, и, повинуясь редкому порыву, они обнялись, объединенные горем и замешательством.

— Тёо-Тёо-сан, я думала, вы снова совершили дзигай, а я не успела вас остановить, — сказала сквозь слезы Судзуки. — Вы не можете меня покинуть, ведь я провела с вами всю жизнь, что же я буду делать без вас, Тёо-Тёо-сан?

— Тише, тише, Судзуки, — успокаивала Тёо-Тёо плачущую служанку. — Когда я проснулась и увидела, что ты крепко спишь, я пошла на кухню за ножом, чтобы лишить себя жизни. Мне казалось, что теперь, когда Пинкертон мертв и уже не вернется, мне незачем больше жить. Я подошла к шкафчику, чтобы в последний раз взглянуть на фотографии Дзинсэя, и тогда, увидев, как мой сын улыбается и машет мне со снимков, я поняла, что не могу убить себя. Однажды Дзинсэй вернется в Нагасаки, чтобы найти мать, и я должна быть здесь и ждать его. Может, Пинкертона больше и нет, но мой сын еще жив и когда-нибудь захочет увидеть мать.

Сжав руку служанки, Тёо-Тёо воскликнула:

— Пожалуйста, скажи мне, Судзуки, что Дзинсэй вернется в Нагасаки на поиски матери! Скажи, даже если не веришь в это, потому что мне нужно это услышать!

Судзуки кивнула и, несмотря на свои сомнения, с жаром ответила:

— Да, Тёо-Тёо-сан, Дзинсэй непременно вернется!

Отчаянная хватка Тёо-Тёо на ее руке ослабла, и Судзуки мысленно помолилась, чтобы они пережили эту новую драму и жизнь пошла своим чередом.