Найдите ведьму, или Бон вояж на метле

Глава 63

Элис потеряла сознание на пороге дома Монтеро. Грегори подхватил Алисию и ударом сапога постучал во входную дверь. Открыла экономка, запричитала что-то на фарнийском. Со второго этажа поспешно спускался сам дон Рауль, в одних пижамных штанах, и, возведя руки к потолку, вторил седой женщине:

— Грегорио, друг мой, что случилось? — он шёл впереди, показывая путь к спальне. Когда Алисия безвольной куклой оказалась на постели, Грегори соизволил ответить:

— Вынужден злоупотребить вашим гостеприимством, дон Рауль.

— Ни слова больше, — взмахнул рукой начальник порта. — Двери моего дома всегда открыты для дорогого друга.

Грегори скупо поблагодарил и отказался от лекаря, помощи, позднего ужина, только попросил не беспокоить. Уточнил, что к пиратам не стоит торопиться, и закрыл дверь спальни на замок.

Последующие пару дней прошли в агонии лихорадки, неконтролируемой силы и отчаянья. Стенли просто не знал, что надо сделать, чтобы помочь Элис. Поэтому делал, что было возможно: тянул на себя ее магию. Она разливалась чёрным туманом на полу, тугой мглой в воздухе, чтобы оседать на секретере цветами из пепла. И Элис в такие моменты почти приходила в себя. Много кашляла. Температурила. Сорочка, в первые несколько часов, насквозь пропиталась потом, и Грегори снимал ненужные тряпки, поил настоями трав и зелий, что были в дорожной сумке.

Он нашёл пенициллин и разводил его в воде, чтобы сквозь стиснутые зубы попытаться напоить Элис. Каждые шесть часов. Она не пила. Бредила. Выбивала пару раз ложки, стаканы из рук Грегори. А потом началась тошнота. Алисия ничего не ела, просто не приходила в себя, поэтому тошнило ее, закономерно, водой. И от этого она временами понимала что происходит. Выла в подушку. Просила сорочку, ванну.

Грегори поднимал ее на руки и нёс в купальню, где чугунная, на львиных лапах, купель наполнялась горячей водой. Почему-то тогда Алисия была категорична и не позволяла раздевать себя.

Грегори опускал ее в воду прямо в ночной сорочке. Она кашляла, давилась воздухом, и каждый раз Стенли боялся, что она захлебнётся. Поэтому тоже, не раздеваясь, опускался в купель с ней. Обнимал со спины, чтобы ее голова лежала у него на плече. И проводил мокрыми руками по горящему телу. Вода окрашивалась тьмой. И пахла кладбищенским жасмином. Грегори забирал весь тлен, что сидел в теле Элис, чтобы спеленать путами своей воли и заставить покориться. Алисия плакала, лёжа на его плече. Ей было больно, страшно и неприятно. От мокрой ткани, что прилипала к телу, от его прикосновений, которые для неё казались чувствительными, и иногда она шептала:

— Я же не нужна… зачем ты со мной возишься?

— Нужна, — тихо говорил он ей. Убирал с лица мокрые пряди волос, стирал с кожи росчерки тьмы. Обнимал. Прижимал к себе хрупкое ее тело. Укутывал собой. А потом возвращался в постель, неся на руках завёрнутую в большую махровую простынь свою ведьму, чтобы на кровати стянуть мокрую сорочку. Почти со скандалом, со слезами… И Элис поджимала к груди колени, обхватывала себя руками, и мёрзла на свежих простынях.

Приходил тлен. В беспамятстве Элис просто не могла его контролировать, и он выползал наружу, стараясь превратить в прах все, до чего дотронется. Грегори поддевал нити силы и наполнял свой резерв, чтобы просто она пришла в себя. Но пневмония, давление магии, страхи — не отступали просто так. И тогда Стенли своей кровью рисовал на теле Алисии руны. Разные. Сильные, старые, давным-давно забытые. И она засыпала. Падала в сонную пелену, не успев схватиться остатками сознания за границы реальности. И это было правильно. Когда болеешь, надо спать. Сон исцеляет.

Грегори пододвигал кресло к кровати. Ловил ее ладонь своей рукой, перебирал пальцы, касаясь каждого, поглаживая, дышал на них. Стараясь согреть своим дыханием.

Цветы в комнате завяли. Почти сразу. Как только первые лоскуты силы прикоснулась к хрупким стеблям хризантем. Теперь они, потемневшие от тлена, шуршали при каждом дуновении ветра. Словно плача, что их так быстро лишили жизни. И слышался в этой надрывной мелодии шорох шагов смерти, которая не приближалась, а лишь наблюдала. И Грегори был благодарен за это, потому что пневмония — это не то, от чего умирают. Надо всего лишь дать телу возможность перестать сдерживать непомерно тяжёлую силу, и болезнь сама отступит.

Элис спала неспокойно. Постанывая и отбрасывая одеяло. Даже несмотря на то, что ее знобило, она раскрывалась. Спускала руки с кровати. Волосы растрепались и тонкими прядями опутали подушку. Грегори следил за этой агонией, чтобы вовремя успеть опять подхватить тлен, не дав ему покинуть пределы комнаты.

Он винил себя. И немного ее. Что сбежала. Знала, что плохо, знала, что болеет, но бежала как обезумевшая. Словно он чумной или прокажённый. Словно он когда-то мог отказать ей хоть в чём-то.

Было обидно.

Хотя эта обида какая-то неправильная. Однобокая. Хромая. С привкусом одуванчикового варенья, что на второй год горчило, и от этого чай с ним приобретал привкус старого бренди.

— Зачем я тебе? — ее голос звучал глухо, и Грегори вставал с кресла, подходил к кровати, садился на корточки, отводил пряди волос с ее лица, чтобы взглянуть в почти зеленые глаза. Взглянуть и прошептать, коснувшись губами лба:

— Я просто тебя люблю сильнее жизни.