Девушка выделялась. Митенька заметил это, когда она несмело шагала по перрону. Опасалась поскользнуться, поэтому мелко переставляла ножки в тонких, явно осенних, сапожках. Или вот прятала озябшие руки под полы плаща, тоже не сильно тёплого, только белая меховая оторочка на коричневой коже намекала на его сезонность. Но в Проссии холоднее, суровее. Вот она и мёрзла, дышала на раскрытые ладони, потирала их и снова прятала под одеждой. Кудрявые длинные волосы рассыпались по плечам и покрылись снежной вуалью. Девушка откидывала капюшон, потряхивала кудрями, сбивая снег и снова возвращала на место головной убор.
Дмитрий пытался разгадать откуда она. Одета не по моде. Такие шерстяные платья без пышных юбок были из Иртана или Аустелии. Едва уловимый, почти выцветший загар склонял к первому варианту.
Хорошая осанка, поворот головы… Она получила достойное образование. Кофр… А с чем он интересно? Так вот… Он был из натуральной кожи, латунь на ручках. Дорожный несессер с выбивной вышивкой по краю. Это стоило немалых денег, но почему плохо одета? Что ей мешало купить тёплой одежды? Та же укорочённая шубка, муфта… Но нет… Она путешествует налегке. Или не путешествует? Бежит?
Девица не замечала обращённого на неё взгляда. Казалось, ей не до чего нет дела. Украдкой поднимала лицо к небу и ловила слегка высунутым язычком снежинки. Однозначно не замечала никого… Даже тучную даму… Та толкнула её, словно специально стараясь притереть к железной обшивке подошедшего поезда.
— Осторожнее, сударыня…
Митенька успел подхватить её под руку. Она непонимающе оглянулась, но его уже не было позади. Он обогнул девицу и в шутовском поклоне приложил ладонь к груди. Смущение и запоздалая благодарность в лёгком книксене. А поднималась она в вагон первого класса. Значит, соседи. Отчего-то это мысль взбудоражила. Не так часто встретишь людей, которые ничего не чувствуют. А Митя не хуже любой борзой распознавал, какие демоны гнездились в душах людей. Дар или проклятье, он не определился. Но дарёному умению, тем более семейному, от троюродного деда доставшегося, в зубы не глядят.
Из окна купе можно было увидеть, как перрон опустел. Вот проводник осмотрелся. Поднялся на ступеньку и подал сигнал отправления. Дмитрий дождался первого гудка и прикрыв окно, присел, скинул ментик на сиденье, расстегнул доломан. Под нательной рубашкой нащупал императорский крест, подошёл к дверце купе и запер ее.
Тяжёлые сапоги из чёрной кожи натирали ноги. Почему-то это обстоятельно невыразимо печалило Митю. Вся форма пришлась впору, а сапоги… Того и гляди, вылезет на пятке мозоль, и совсем ходить невозможно станет. Какой тут бегать по императорским поручениям, хромать будет.
Мысли о службе успокоили. А потом взбудоражили. Он почти добрался до столицы, всего ничего осталось, только вернёт царственную регалию и на воды. И спать. Много спать. Третьи сутки без сна давали о себе знать, и если на морозе он держался, то в тепле поезда смаривать стало безбожно. А нельзя. Ещё не время. Он печёнками чуял, что по его следу идут, подбираются, и если он хоть на мгновение зазевается, то и голова с плеч, и императорская печать в воду.
Мужчина прошёлся от сиденья к сиденью. Вытащил из-под обшлага склянку со снадобьем. Выдохнул и ополовинил. Зрение вспыхнуло нестерпимой яркостью, запахи обострились. Вот коридорный несёт чай с ромашкой, за стенкой мальчонка ломает свежий крендель, присыпанный сахаром, тот липнет к рукам и сыплется на рубашку. В голове резким толчком разлилась ясность. Слух усилился настолько, что слышались молитвы из первого купе, которые читает пожилая дама. Звон серебряных ложечек о края стеклянных бокалов в подстаканниках и гул, скрежет рельс под колёсами поезда.
Лиховской выдохнул сквозь плотно сжатые зубы. Получился то ли рык, то ли стон. Зато вязкая, маслянистая дымка сна рассеялась. Он вытащил из портупеи два револьвера. Более тонких и изящных, не чета просским, которыми можно было бить просто рукоятью, голову проламывали только так. Эти же, лёгкие, были зарубежного производства. Они ещё и в Иртане не всем доступны, а поди ж ты, он раздобыл. Раздобыл, и зажав один в руке, а второй, пристроив на коленях, сел на пол, спиной к дверце. Так он поймёт, если кто-то без приглашения заглянет и окно видно.
С этими мыслями Митенька стал забываться. Зелье быстро теряло силу, чем чаще пьёшь, тем меньше помогает, но он упорно вглядывался в пролетающий пейзаж по ту сторону поезда. Снег пышный, лениво и сонно оседал на голых ветках берёз, кружевом облеплял зелёные сосны и убаюкивал…
— Сударь… — Стук раздался внутри головы разрывающей болью. Дмитрий дёрнулся, почти нажав на курок револьвера, но одумался. В дверь купе стучали. Настырно. Он провёл по груди ладонью, нащупывая крест под рубашкой. Успокоился. — Извольте отобедать… Вагон-ресторан скоро закроется…
— Да! — рявкнул Митя, поднимаясь с пола. Шея вот затекла. И левая рука. Но отобедать стоило. Или кликнуть, чтобы сюда принесли.
Накинув доломан, Дмитрий выглянул в коридор. За окнами до сих пор шёл снег. Лиховской прикрыл дверь и обернулся. В метрах пяти от него стояла та девушка с перрона. Стояла, заворожённая снегопадом, облокотившись спиной о стену, и смотрела. Волосы распущенные стекали по плечам, как шерстяная шаль, изредка в них мерцали нити тонких лент. Платье обтянуло, почти срамно, тонкую фигурку. Но ей было всё равно…
Потом, словно проснувшись, она выпрямилась и направилась к ресторану. Если раньше Дмитрий и думал над тем, чтобы вернуться в своё купе, то сейчас, как по путеводной нити, пошёл следом. Не нравились ему люди, а особенно дамы, в головы которых он не мог залезть. А тут как будто чистый лист… Уж не от него ли такая защита стоит? Не эта ли блаженная приглядывает за императорскими регалиями?
Девица расположилась за дальним столиком, спиной к стене. Мужчина прикрыл за собой дверь на замок, но чужестранка даже не обратила на это внимание. Она рассматривала меню, проводила пальчиком по строкам и хмурилась.
Митенька был хорош собой. И знал, что дамам достаточно одного его взгляда из-под лукаво приподнятой брови, чтобы заинтересоваться. Но одна конкретная сударыня не то что игнорировала, она его даже не услышала, когда он вальяжно подошёл, крутанул усы и с придыханием спросил:
— Позволите составить вам компанию?
Всё-таки спустя томительное мгновение она подняла свои глаза на него. И там не оказалось привычного огонька интереса. Нет. Там полыхнул страх…
***
Элис понравились поезда. Она догадывалась, что места не купе, другие и менее комфортные, но всё же. Стук колёс мерно укачивал. Снег… Она никогда не видела такого снега. Оказывается, зима тоже бывает красивой, хоть и морозно-мёртвой. И всё это белое кружево вокруг убаюкивало. Даже вспыхнувшая обида на злобную тётку, что пихнула ее, чуть ли не в сам поезд вдавила. Ну и офицер, что подхватил ее под локоть, тоже сгладил впечатление о суровой Просской империи. Он так лихо растворился в толпе, что Алисия не успела поблагодарить черноволосого, наверно гусара, судя по форме и выправке. А он словно в насмешку ещё и поклонился возле самых дверей, шутовски подмигнув иссиня — голубым глазом. Она усмехнулась и ответно склонила голову. Однозначно путешествие было лучшим решением, чтобы забыться.
А в её купе было тепло. Так, что холод нескольких часов стал отступать. Алисия скинула плащ и по привычке хотела просушить волосы. Браслеты звякнули, сковывая силу. Честно, это имперская блажь, всех приезжих заковывать в даорит. А главное, где они столько этого редкого металла набрали? Она покачала головой, разулась и с ногами залезла на сиденье, подложила под спину диванную подушку, накинула плед поверх шерстяного платья. По приезде срочно нужно озаботиться гардеробом, холодно неимоверно.
А потом был чай с баранками. Демонов переводчик норовил обозвать их «баранами», поэтому Элис не сразу поняла, что предлагал коридорный. А после аперитива девушка так разомлела, что пропустила обед. Проснувшись, решила всё же прогуляться до вагона-ресторана. В коридоре замерла от открывшейся картины: ветви деревьев спутались снежным кружевом, изморозь рисовала одной ей понятные картины, но от этого они не перестали быть невероятными. В Кассоди никогда не было такой красоты. Слякоть, редкие снегопады вперемежку с дождём. А тут… Нянюшка рассказывала, что сам дух зимы приходит по ночам, чтобы разукрасить снежными узорами окна. В них вьюга, метелица и бег морозных коней. Вот они настоящие, а не рисованная краской подделка в родительском доме.
В ресторане она выбрала самый дальний столик. Взяв карточку с перечнем блюд, Элис запоздало опомнилась, что амулет оставила в купе. Решила, что выбор будет обусловлен самым коротким названием, и когда к столику приблизился мужчина, она не сразу поняла, что от неё хотят. Хмуро оглядев ещё раз меню, она подняла глаза и увидела того самого офицера с перрона. Он стоял, залихватски подкручивая аккуратные усы, и улыбался. А Элис от этой улыбки онемела. Словно мокрым пером между лопаток провели. А в затылок дышала стрела.
Привкус крови на губах. На руках её липкость и она везде: растекается алым пятном по белой скатерти, перекидывается на платье. На столе, в осколках посуды, с простреленной головой, лежит гусар…