Неаполитанские хроники

I

Дорогие читатели!

Помнится, будучи еще совсем малышом, я то и дело говорил матушке: «Мама, расскажи мне истории о грабителях; такие истории нравятся мне более всего», а нравились они мне более всего потому, что более всего пугали меня.

Так вот, дорогие читательницы, если у ваших детей такие же предпочтения, как у меня, учите их читать по «Монте-Кристо», и они научатся читать, развлекаясь.

Вот наш вчерашний улов.

Дело происходит во дворце герцога ди Галло, на Виа Санта Мария ин Портико.

Управляющий дворцом, г-н Кастеллан, старик лет семидесяти двух, видит, как около часа дня в его кабинет, где, сидя в углу комнаты, он работает за письменным столом, служащим ему одновременно кассой, входит стекольщик, состоящий на службе во дворце уже лет десять. Господин Кастеллан послал за ним еще утром, поскольку в кабинете разбилось стекло и взамен него нужно было вставить новое.

Стекольщика зовут Пьетро Радиче.

Обстановка описана вполне ясно, не правда ли? Час дня, дворец расположен в прекраснейшем квартале Неаполя; Кастеллано знает Радиче более десяти лет, он послал за Радиче, чтобы тот вставил в кабинете стекло взамен разбитого. Радиче входит.

Он приближается к Кастеллано и в приоткрытом ящике стола видит несколько пачек денежных купюр.

Кастеллано не замечает алчного взгляда, брошенного Радиче на эти деньги. Он указывает Радиче на разбитое стекло, которое следует заменить новым. Радиче вынимает из кармана бечевку, чтобы замерить стекло, а затем, продолжая разговор, незаметно подходит к Кастеллано сзади, набрасывает ему на горло бечевку и со всей силой стягивает ее.

По счастью, Кастеллано каким-то инстинктивным движением успел просунуть руку между бечевкой и горлом, так что Радиче, находясь у него за спиной, полагал, что сжимает ему горло, а на самом деле сжимал ему запястье.

Кастеллан воспользовался предоставленной ему свободой дышать и стал звать на помощь. Помимо того, в ходе начавшейся борьбы его кресло скользнуло по полу и с силой ударилось о книжный шкаф. Крики и грохот, с каким кресло врезалось в шкаф, привлекли внимание пожилой женщины, которая шила в соседней комнате; она поднялась со стула и быстро подошла к двери. Услышав ее шаги, Радиче бросился бежать и был уже на лестнице, когда дверь в кабинет открылась.

Старушка застала Кастеллано если и не задушенным, то, по крайней мере, полумертвым от страха.

Что, по-вашему, тем временем делал стекольщик Радиче?

Вы думаете, наверное, что, будучи виновным в покушении на убийство, он добрался до городских ворот и подался в горы, чтобы присоединиться там к своим товарищам-разбойникам?

Но нет. Неаполь, сказать по правде, это город, где, в силу какой-то особой милости, убийцы и грабители не сознают того, что они совершают.

Даже не помышляя о том, чтобы спасаться бегством, Радиче возвращается к себе домой и, поскольку он является национальным гвардейцем и в четыре часа пополудни ему предстоит встать в караул, надевает мундир, заступает на пост и ложится спать на походную койку.

Скорая помощь, оказанная Кастеллано, привела его в чувство, и он поведал старухе о том, что с ним случилось. Она тут же спустилась вниз и пересказала все это привратнику; привратник помчался в полицию, взял двух стражников, вместе с ними отправился к стекольщику, узнал, что тот дежурит на посту, и, не надеясь застать его там, двинулся к кордегардии.

Тем не менее этот голубчик был там и то ли спал, то ли притворялся спящим. Стражники арестовали преступника, содрали с него форму, чтобы не позорить 2-й батальон квартала Кьяйя, к которому он принадлежал, и посадили его в тюрьму Ла Викария.

Возможно, вы думаете, что этот арест вызвал скандал в кордегардии? Не тут-то было! Час спустя я пошел туда, чтобы узнать точные подробности случившегося. Но там этот арест едва заметили.

В итоге все подробности я узнал от самого пострадавшего, однако на условии, что не буду упоминать его в своей неаполитанской газете.

Я сдержал данное ему слово, но никаких обязательств не говорить об этом во Франции у меня нет.

В самом густонаселенном квартале Неаполя, в Пинья Секке, жительствует врач, который обрел известность благодаря успехам в лечении органических заболеваний и которого по начальной букве его имени мы будем называть г-ном Ф.

Несколько дней тому назад в его квартиру, находящуюся на третьем этаже, являются два человека, поддерживая под руки своего друга, смертельно бледного и едва держащегося на ногах. Больной страдает расширением сердца, и он пришел получить консультацию у прославленного г-на Ф., единственного врача, к которому у него есть доверие.

Господин Ф. впускает в кабинет больного, намереваясь прослушать его органы; вслед за ним туда входят двое его друзей.

Дверь, как это принято в случае такого рода консультаций, требующих полного внимания со стороны врача, закрывают изнутри, чтобы никто его не потревожил.

Ровно в ту минуту, когда дверь закрылась, г-на Ф. пришла навестить его родственница; она справляется о нем, ей отвечают, что доктор консультирует больного, и предлагают ей подождать.

И она действительно ждет минут десять.

Однако минут через десять срабатывает то ли женское любопытство, то ли предчувствие, она прикладывает глаз к замочной скважине и видит, что ее родственник сидит в кресле, удерживаемый человеком, который приставил ему к горлу нож, в то время как двое других обследуют его секретер.

Она не впадает в растерянность, быстро спускается вниз, предупреждает об опасности привратника, выбегает на улицу, находит четырех стражников, впускает их во двор, объясняет им, что они должны делать, и велит привратнику закрыть ворота.

Через несколько минут грабители спускаются вниз, по-прежнему поддерживая под руки своего товарища, и оказываются перед лицом стражников.

Застигнутые врасплох, при задержании они не оказывают никакого сопротивления, и в карманах у них находят полторы тысячи дукатов и часы доктора.

Мы рассказали в газете эту историю, но доктор пришел умолять нас опровергнуть ее, хотя все в ней — чистая правда. Это была уже третья просьба такого рода, которую мы получили.

Вот пример того, что поножовщина сделалась неотъемлемой частью неаполитанских привычек.

В услужении у нас состоит мальчик лет около девяти, по имени Сальваторе, которого мы изо всех сил пытаемся приохотить к опрятности. В итоге нам удалось приучить его умываться и пользоваться мылом, о котором прежде он не имел никакого представления.

Располагая шестью су и надеясь весело провести воскресенье, он решил пожертвовать тремя из них, чтобы провести его в опрятном виде. В итоге он идет к бродячему торговцу, намереваясь купить у него брусок мыла.

— Сколько стоит брусок?

— Четыре су.

Это было на одно су больше, чем Сальваторе рассчитывал потратить на мыло. Он предлагает три су, но его предложение презрительно отвергают.

— Ну и иди к черту со своим мылом! — произносит Сальваторе и поворачивается спиной к торговцу.

Торговец, в ответ на эту одну-единственную дерзость, вынимает нож и, бросив его в ребенка, оставляет на его бедре порез глубиной около полутора дюймов.

Ребенок возвращается домой не прихрамывая, не плача и не жалуясь.

Все убийства в Неаполе вписываются в эту короткую историю.

В Неаполе убийство человека всего лишь взмах рукой.

II

Дорогие читатели!

В Неаполе есть квартал, который называют кварталом Ювелиров.

Этот квартал служит излюбленным местом прогулок для грабителей, подобно тому как галерея Шеве служит излюбленным местом прогулок для чревоугодников. Чревоугодники пускают в ход органы зрения перед тем, как поупражнять органы вкуса. Грабители пускают в ход органы зрения перед тем, как поупражнять органы осязания.

Те из ювелиров, что не ночуют в своих магазинах, по вечерам, не доверяя ни дубовым ставням, ни железным решеткам, ни засовам, ни висячим замкам, относят к себе домой как драгоценности из своих витрин, так и дневную выручку.

И вот несколько дней тому назад, а точнее сказать, несколько вечеров тому назад, один из таких ювелиров шел к себе домой, поручив своему факкино нести сундучок с драгоценностями и дневной выручкой.

В тот вечер, как и всегда, для пущей безопасности он шел следом за факкино, не отставая от него ни на шаг, вместе с тремя своими приказчиками.

Подойдя к развилке двух улиц, факкино двинулся по той из них, по которой он обычно не ходил и которая удлиняла путь шагов на тридцать. Хозяин сделал факкино замечание, что он ошибся дорогой.

— Да нет, — ответил тот, — это самый хороший путь.

Хозяин, которому было безразлично, по какой улице идти, двинулся следом за ним, и они без всяких происшествий добрались до дома.

На другой день повторилась та же история. Факкино упорствовал в желании идти по той же улице и в итоге пошел по ней. Хозяин особо не возражал, поскольку было всего лишь восемь часов вечера, но в Неаполе — и мы покажем это со всей очевидностью — время не значит ровным счетом ничего. Кроме того, несколько лавок были еще открыты и отблески их света падали на улицу.

Внезапно из какого-то проулка выскакивают два человека: один из них платком затыкает рот факкино, другой вырывает у него из рук сундучок. Следом за ними появляются четверо других, которые удерживают хозяина и приказчиков, и, наконец, еще четверо встают у порога лавок, дабы не позволить прийти на помощь тем, кого грабили, хотя такая предосторожность была излишней: в Неаполе никогда никому не приходят на помощь.

Один из лавочников испугался настолько, что час спустя его обнаружили забившимся в камин.

Пока хозяин, почти разоренный, рвал на себе волосы, факкино преспокойно заявил ему:

— Синьору ясно, что мне тут больше делать нечего, так что я ухожу.

И он действительно ушел.

Ювелир возвратился к себе домой, рассказал о случившемся родным, и те посоветовали ему подать заявление в полицию; но он лишь покачал головой в знак сомнения, полагая такой путь недостаточно надежным. В Неаполе в полицию обращаются лишь в том случае, когда уже и не знают, к кому обратиться, подобно тому как потерявшие всякую надежду больные, от которых отказались врачи, обращаются к знахарям.

Так что ювелир покачал головой и отправился к своему приятелю, человеку чрезвычайно толковому, по роду занятий мяснику. Тот посоветовал ему немедленно отправиться к факкино домой и задержать его.

Они вдвоем тотчас же явились туда и застали факкино наедине с женой: сидя за столом, он ел макароны с томатами.

Мясник сгреб негодяя в охапку, невзирая на его уверения в невиновности и крики его жены. Вы думаете, наверное, что он отвел его в полицию? Именно так поступили бы вы, но вы находитесь во Франции, а во Франции есть полиция; Неаполь же — и Вергилий сказал это за две тысячи лет до меня — страна теней.

Мясник отвел факкино в монастырь Сант’Агостино алла Цекка, где задержанному предстояла встреча с неким знакомым ему каморристом, который должен был допросить его. Каморристу заранее вручили двести пиастров, что чуть больше восьмисот франков.

Факкино оставили наедине с каморристом.

Вначале факкино отпирался, но в конце концов признался во всем, а именно, что он узнал двух грабителей: того, кто зажал ему рот, и того, кто вырвал у него из рук сундучок. Тот, кто зажал ему рот, был водоносом в квартале Ювелиров, другой — его братом.

Два дня подряд после ограбления водонос не исполнял своих обязанностей: он был навеселе.

Полицию известили о случившемся, и она, получив таким образом необходимые сведения, арестовала факкино и обоих братьев. Увидев факкино в квестуре, тот, кто зажимал ему рот, произнес, обращаясь к нему:

— Поскольку ты нас заложил, тебе остается лишь одно: на своих двоих идти на кладбище, чтобы избавить носильщиков от заботы тащить туда твой труп.

Второй арестованный отпирался, заявляя, что он ничего не знает, поскольку не присутствовал при ограблении.

— Однако, — заметил его брат, начиная раздражаться, — мне кажется, что я был там не один.

После этого полупризнания и этого полудоноса всех троих обвиняемых посадили в Ла Викарию.

Ну не забавно ли, что те, кого ограбили, должны сами задерживать грабителей и препровождать их в полицию?

III

Дорогие читатели!

Нашу сегодняшнюю хронику мы разделим на две части так, как разделяют банные заведения: на мужскую половину и на женскую половину.

И хотя начинать с мужчин несколько невежливо, ибо принято считать, что мужскому полу присуще благородство, начнем мы все же с него.

Два английских матроса, которые позавчера вечером уснули пьяными и одетыми, вчера утром проснулись протрезвевшими и напрочь голыми. Причем, когда мы говорим «напрочь», понимать это нужно в полном смысле слова.

Произошло это, естественно, в общественном месте.

Если бы такое происходило лишь с англичанами, можно было бы сказать, что подобные происшествия являются актами мести, ведь англичане, помимо Мальты, прибрали к рукам немало чего и у бывшего Королевства обеих Сицилий; однако неаполитанские воры уважают своих земляков нисколько не больше.

Позавчера, под портиками церкви Сан Франческо ди Паола, был пойман на месте преступления некто Сальваторе Петрозино, который со всей возможной осторожностью стаскивал башмаки с ног спящего лаццароне. Зачем лаццароне башмаки? — спросите вы меня.

Не имея возможности дать вам более правдоподобный ответ, скажу так: чтобы у него их украли.

В итоге Сальваторе Петрозино прибрал к рукам башмаки, а полицейские стражники прибрали к рукам Сальваторе Петрозино.

Вспомним того древнегреческого скульптора, который изваял свою Венеру, собрав воедино красоту каждой из тех пятидесяти юных гречанок, что позировали ему. Микеле де Грегорио, вероятно, намеревался создать творение такого же рода, ибо позавчера он вышиб дверь одного из банных заведений, чтобы единым взором охватить сразу пятьдесят красавиц.

К несчастью для него, какой-то ревнивый муж или брат, не понимая, как далеко любовь к искусству может завести нынешних Праксителей и Пигмалионов, метнул с той сноровкой, какая отличает неаполитанских пращников, камень в голову назойливого охотника подсматривать и уложил его на мостовую.

Ранение оказалось серьезным.

Вследствие денежного спора точно таким же метательным снарядом сапожник по имени Либорио трижды ударил по голове своего друга Паскуале Сильвио.

Паскуале Сильвио бездыханным подобрали с земли.

Позавчера адвокат Меоло, придя искупаться в банном заведении Зимнего сада, проявил неосмотрительность и не переложил шесть дукатов из жилетного кармана в купальные трусы.

Вернувшись в свою кабинку, он обнаружил, что его жилет лишился шести дукатов. В связи с этим совет портным, которые занимаются пошивом купальных трусов: приделывайте к ним два кармана — один для кошелька, другой — для часов. Куда лучше плавать со своими часами и деньгами, чем после плавания не обнаружить ни того, ни другого.

В тот же день Никола Валенте, который, после того как его обвинили в убийстве, на протяжении нескольких недель находился в бегах, был арестован национальными гвардейцами 8-го легиона, одного из самых рьяных в деле поддержания общественного порядка. В такое время, как наше, каждому полезно быть в какой-то степени карабинером.

Опять-таки позавчера один из тех монахов, что по собственному разумению толкуют Евангелие и, вместо того чтобы отдавать кесарево кесарю, а Божие Богу, замышляют от имени Бога заговоры в пользу кесаря, раздавал в зале, примыкающем к церкви Сан Карло аль Арена, австрийские монеты простому люду, объясняя ему, что двуглавый орел является символом спасения Италии. Его схватили прямо во время этой раздачи и, обнаружив в запасе у него поддельные паспорта, препроводили его в тюрьму.

И снова позавчера, возле Иммаколателлы, на братьев Антонио и Гаэтано Фашелло напала банда из четырех или пяти грабителей, которые избили их палками, после чего у одного из них отняли восемнадцать карлино, а у другого — три дуката.

Позавчера две женщины, Тереза Капуано и Марианна Сарно, начали с ссоры, а затем пустили в ход камни.

Обе серьезно ранены.

Сражение происходило в небольшой улочке квартала Пендино.

Если и можно надеяться, что где-нибудь на свете царит мир, то скорее всего такое происходит в монастырях. Где-то, возможно, так оно и есть, но не в Неаполе.

Позавчера в церковном приюте Санта Мария Маддалена аи Кристаллини произошла драка между монахинями и некой Марией Риччарди.

Ее унесли с серьезным ножевым ранением.

Позавчера, в три часа пополудни, в Монте Кальварио, одном из городских кварталов, где женщины отличаются особой вспыльчивостью, случилась не просто драка, а настоящая битва.

По причине ревности две сестры, Каролина и Кармела Маурино, бросили вызов сестрам Франческе и Кармеле Ромео.

На бой каждая из четырех драчуний явилась в сопровождении целой свиты подруг.

После оскорбительных выпадов, принятых в подобных случаях, противные стороны сошлись врукопашную и комедия превратилась в трагедию.

Сражение велось холодным оружием, как вдруг в рядах сражавшихся раздался пистолетный выстрел.

Звук этот положил конец бою.

В итоге сестры Каролина и Кармела Маурино тяжело ранены: одна — бритвой, другая — пулей.