Неаполитанские хроники

«ХОРОШАЯ НОВОСТЬ»

Дорогие читатели!

В Турине есть нечто такое, чего вы не знаете, а я знаю, поскольку мне приходится это знать. Там есть газета, которая называется «L’Espero».

В переводе «L’Espero» означает «Вечер».[25]

Эта одна из газет школы Демокрита и Панглосса, то есть всегда довольная всем. Кабинет министров Кавура уходит в отставку, уступая место кабинету министров Раттацци, — она довольна. Господин Кавур умирает, уступая место г-ну Риказоли, — она снова довольна. Господин Риказоли подает в отставку и уступает место г-ну Раттацци: она довольна как никогда прежде.

Вам, дорогие читатели, такого рода газеты неизвестны. Во Франции их, слава Богу, нет. Но что поделаешь, за границей они есть.

И вот что мы прочитали в № 209 газеты «L’Espero», владелец которой — Демокрит, а главный редактор — Панглосс:

Никогда еще не было в Неаполе так весело и спокойно. Народ наслаждается жизнью. У народа много работы, так что живет он хорошо, и из всех уст несется единодушный крик: «Да здравствует Виктор Эммануил! Да здравствует Италия!» До чего же глупы наши враги! Эти опровержения распускаемой ими лжи должны образумить их и дать им понять, что единство Италии обеспечено».

«Никогда еще не было в Неаполе так весело и спокойно» — вы слышите, так ведь? Это хорошая новость, и вы можете поверить в нее тем более, что она пришла из Турина, то есть от правительства, а кто осведомлен наилучшим образом, как не правительство?

А раз так, господа неаполитанцы, то что значат эти заплаканные лица? К чему эта гримасничающая маска, заимствованная у Гераклита? Разве вы не видите, что народ наслаждается жизнью? Ах, вы этого не видите! Ну так он наслаждается ею в душе.

«А куда подевался импровизатор с Мола? — спросите вы меня. — Куда подевалась тарантелла, которую отплясывали на каждом углу? Куда подевались веселые вечеринки на водах Неаполитанского залива?»

Выходит, вы принимали все это за веселье. Но вы заблуждаетесь.

Прежде у лаццарони сердце было слева, а печень справа; сегодня сердце и печень поменялись местами, как в комедии «Лекарь поневоле» Мольера. Именно это и делает их веселье грустным. Подобное различие незаметно и необъяснимо в самом Неаполе, но оно заметно из Турина, и с помощью подзорной трубы новейшего образца «L’Espero» объясняет его так:

«Народ наслаждается жизнью».

Я охотно верю, что народ наслаждается жизнью! Он возродил, если и не придумал заново, старую игру. Он более не играете в морру, не играет в шары, не играет в карты — все эти игры были безнравственными. Нет, он играет в ножи: это отличная игра; цель ее состоит в том, чтобы воткнуть в противника клинок на глубину от двух до шести дюймов. Тот, кто получает удар ножом, не смеется вовсе, однако тот, кто наносит его, смеется безудержно, а когда хотя бы один из двоих смеется, жаловаться не на что. И «L’Espero» излучает довольство, «L’Espero» смеется, «L’Espero» наслаждается жизнью; на что жаловаться Неаполю? Да здравствует «L’Espero»!

«У народа много работы», — продолжает «L’Espero».

О, это другое дело, но позволительно ли поинтересоваться у «L’Espero», какого рода работой располагает народ?

Веселье и грусть обсуждать не приходится. Вполне может быть, что тот, кто выглядит плачущим, смеется в душе, а тот, кто плачет в душе, выглядит смеющимся; тут все зависит от выражения лица, а лаццарони, как известно, лучшие притворщики на свете.

Но работа, синьор «L’Espero», это нечто материальное, осязаемое, явное; работающих и работу можно увидеть.

Прежде в Неаполе работали на железнодорожном вокзале; больше там не работают. Прежде работали на улице Салита дельи Студии; больше там не работают. Прежде работали на Корсо Витторио Эмануэле; больше там не работают. Так где, скажите на милость, теперь работают? Ответьте, синьор Муниципалитет, ответьте, синьор Авета. Да, народ работает, но где он работает?

В карманах прохожих, в дверных замках соседей, в витринах ювелиров.

Вы добавляете, синьор «L’Espero», что «живет он хорошо».

Еще бы! В этом у нас нет сомнений. Живет-то он хорошо, но вот работает плохо.

«До чего же глупы наши враги!» — продолжает «L’Espero».

О, вот это уже смешно! Оказывается, у «L’Espero» есть враги! Интересно узнать, какое общественное положение занимает человек, числящий себя врагом «L’Espero»? Враги есть у быков, а не у лягушек, ибо быки имеют рога, а у лягушек есть только голос, да к тому же, по правде сказать, крайне противный!

«L’Espero» продолжает:

«Кавалер Авета, квестор Неаполя, выказывая непоколебимую твердость и в то же время нисколько не отступая от строжайшей законности, осуществляет блистательный надзор за общественным порядком. И в этом я придерживаюсь мнения, совершенно отличного от мнения г-на Александра Дюма и его «Независимой газеты», которая, возможно, смотрит на все сквозь зеленые очки, а лучше сказать, сквозь призму какого-то личного интереса».

Упаси нас Бог сказать что-нибудь дурное о кавалере Авете!

Поспешим заявить, что в той недавней истории, где речь шла всего-навсего о том, чтобы укокошить нас, дабы повеселить народ Неаполя и укрепить единство Италии, г-н Авета вел себя по отношению к нам чрезвычайно учтиво; однако для того, чтобы руководить полицией, требуется не учтивость, а некий особый дар, некая врожденная способность.

Брийа-Саварен говорил, что поварами становятся, а жарильщиками рождаются; так вот, точно так же, как жарильщиками рождаются, префектом полиции нужно родиться. У нас во Франции было несколько деятелей такого рода: это г-н де Сартин, г-н Ленуар, Фуше из Нанта, Карлье. И они вписали свои имена в анналы Франции.

«L’Espero» утверждает, что «Независимая газета» смотрит на все сквозь зеленые очки; но «L’Espero» ошибается: зеленый цвет — это цвет надежды, а мы, определенно, видим все далеко не в таком цвете.

«А лучше сказать, — добавляет «L’Espero», — сквозь призму какого-то личного интереса».

Ну вот, наконец-то преступление раскрыто! Наш личный интерес состоит в том, чтобы критиковать г-на Авету. Мы заримся на его место, мы заримся на его жалованье в шесть тысяч франков, мы хотим стать квестором Неаполя. Но если мы хотим не этого, то чего мы тогда хотим? Скажите это прямо, синьор «L’Espero».

Хотя нет, мы скажем вам это сами; вот чего мы хотим, а точнее, вот чего мы не хотим.

Мы не хотим, чтобы у генерального прокурора, да еще прямо на улице, воровали часы, ибо выглядит это как насмешка над правосудием, что само по себе является дурным примером.

Так, в частности, проходя по улице Чистерна дель Ольо, г-н Де Нардис, генеральный прокурор апелляционного суда, внезапно заметил, что у него украли часы вместе с цепочкой.

Довольно дерзко для воров, не правда ли, синьор «L’Espero», покушаться непосредственно на тех, кто должен выносить им приговор?

К счастью для г-на Де Нардиса, какой-то сотрудник квестуры заметил кражу и, узнав потерпевшего, счел необходимым исполнить свой долг. Он приказал задержать вора. Желаете узнать имя задержанного? Его зовут Раффаэле Сантомарко. Итак, было приказано задержать вора, и в кармане у него обнаружили часы и обрывок цепочки.

Угадайте, что в ответ сказал вор? Ставлю тысячу против одного, синьор «L’Espero», что не угадаете, как говаривала г-жа де Севинье, чрезвычайно остроумная дама, которую вы наверняка не знаете. Вор ответил, что он нашел цепочку и часы на земле и искал г-на Де Нардиса, чтобы вернуть ему пропажу.

Но, поскольку ответ этот не выглядел убедительным, честного, даже чересчур честного Раффаэле Сантомарко препроводили в тюрьму.

Чего мы не хотим, так это чтобы на улицах города, средь бела дня, случались происшествия вроде тех, о каких мы намерены вам рассказать.

В таверну, которую содержит Гаэтано Капуччо, пришла поужинать вместе со своим любовником дама легкого поведения по имени Винченца Валлетта. Называть имя любовника незачем. Дабы доказать вам, что мы знаем, как его зовут, приведем его инициалы: Э.С.

Какой-то солдат 61-го полка, войдя в ту же таверну чуть позднее и узнав Валлетту, решил подойти к ней; но, поскольку она сделала вид, что не знает его, он стал ждать ее на улице. К нему присоединилось несколько его товарищей, и, когда Валлетта вместе со своим любовником вышла из таверны, солдаты погнались за ними. У любовника тоже были друзья; вместе с ними он бросился на солдат. Завязался бой: с одной стороны в ход пошли штыки, с другой — кинжалы. Солдаты потерпели поражение, несколько из них были тяжело ранены и доставлены в больницу.

Излишне говорить, что никто из виновных арестован не был.

Чего нам не хотелось бы, так это новых краж.

Вчера, под вечер, синьор Руджеро Ромеро прогуливался в квартале Вомеро. На беднягу напали и украли восемь дукатов, лежавших у него в кармане.

Вы скажете мне, что с его стороны было ошибкой носить в кармане восемь дукатов и что он поступил чересчур рискованно, выйдя из дома в семь часов вечера.

Будьте покойны, такое с ним больше не повторится.

Чего нам не хотелось бы, так это чтобы воровали прямо в квестуре.

Так, к примеру, вчера жена нашего слуги Донато Минуччи пошла повидаться со своим арестованным мужем. Прямо в квестуре у нее украли зонт. Понятно, что украденный зонт — пустяк, но это не промах воров: кроме зонта, у нее ничего нельзя было украсть.

Нам не хотелось бы вот чего.

Позавчера, играя на улице, двенадцатилетний мальчишка запустил кукурузным початком в pizzicagnolo[26] (продавец pizze, разновидности выпечки), стоявшего у своей лавки в доме № 149 по улице Санта Мария ин Портико.

Pizzicagnolo держал в руке один из тех тяжелых ножей, какими режут колбасу. Задетый кукурузным початком, он недолго думая метнул нож в мальчишку, которому удар пришелся в ногу; к несчастью, острое лезвие перерезало ему артерию. При виде крови, хлынувшей потоком, семья ребенка разразилась громкими криками и вознамерилась захватить лавку. Продавец, который был родом из провинции, бросился бежать через территорию Газометра и, убегая, крикнул:

— До скорого, ухожу к разбойникам!

В доме на углу второго переулка Санта Мария ин Портико проживает врач, на которого городские власти возложили обязанность бесплатно пользовать больных в квартале Фуори Гротта, примыкающем к району Кьяйя. В число этих больных входил бывший каторжник, отбывший на каторге срок за тройное убийство.

В благодарность за помощь, которую оказывал ему врач, больной посылал ему всякого рода подарки, так что этот бесплатный пациент стал для него одним из самых выгодных пациентов. Это навело врача на мысль сделать так, чтобы болезнь бывшего каторжника длилась как можно дольше. Однако первым утомился больной. Он послал за другим врачом, чтобы проконсультироваться у него, и тот, в силу того христианского милосердия, какое распространено среди представителей свободных ремесел, заявил, что больной доведен до смерти, но не болезнью, а врачом и что умирающему нужен лишь священник.

— Стало быть, никакой надежды больше нет? — спросил больной.

— Ни малейшей, — ответил врач, — и звать меня во второй раз незачем.

Больной решил, что перед смертью он должен отомстить. Он спрятал в постели острый нож и в тот момент, когда первый врач, пришедший к нему с очередным визитом, приблизился к его кровати настолько, что оказался в пределах досягаемости, нанес ему два удара ножом: один — в плечо, другой — в бок.

Обливаясь кровью, врач бросился бежать со всех ног, добрался до кордегардии квартала Фуори Гротта, обратился за помощью к национальным гвардейцам, рассказал им о том, что произошло, после чего сел в коляску, велел отвезти его домой и лег в постель, где находится по сей день, хотя и не в смертельной опасности, но будучи серьезно раненным.

Национальные гвардейцы отправились к больному и прямо на тюфяке доставили его в кордегардию, но там у него началась такая чудовищная кровавая рвота, что командир подразделения, опасаясь, что арестованный может умереть прямо в кордегардии, приказал отнести его обратно домой.

И, в заключение, чего мы не хотим, так это чтобы на дверях церквей, под заголовком «церковные уведомления», вывешивали следующие объявления:

«23 числа текущего месяца в приходской церкви Сан Либорио алла Карита прихожане будут с великой пышностью и благоговением отмечать праздник святого заступника. Церемонии будет предшествовать молитвенное трехдневное бдение, в ходе которого, в полночь, неаполитанский священник дон Раффаэле Акампора выступит с речью. В день праздника состоится торжественная месса, и за час до полуночи похвальное слово произнесет неаполитанский священник дон Луиджи Коппола.

Всех верующих просят принять участие в празднике, дабы заручиться покровительством святого, защищающего в особенности от мочекаменной болезни и других похожих недугов, и получить отпущение всех грехов, посетив вышеназванную церковь между первой и второй вечерней».

Не станет ли Сан Либорио знахарем, способным лечить любые болезни, подобно Санта Беретте, фигурировавшей в судебном процессе над Ченатьемпо?

Если «L’Espero» хочет всего того, чего не хотим мы, пусть так и скажет, и мы будем знать, что нам о нем думать!

Ну а теперь, если не возражаете, давайте выйдем вместе с вами за пределы городской черты.

Неаполь — это город, щедро одаренный небесами; так вот, культура разбоя в здешней провинции находится на том же уровне, что и в столице. Если бы барон Дюпен провел статистический обзор бывшего Королевства обеих Сицилий, он мог бы окрасить все его округа в один цвет.

Цвет крови.

В провинции, помимо того, что там происходят заурядные поджоги, грабежи и убийства, свидетельствующие о некой вторичности культуры разбоя, существует знаменитое акционерное общество Society del Riscatto: правление его, вероятно, располагается в Неаполе, но его разветвленная сеть простирается от мыса Реджо до границ Папской области и от Пиццо, преданнейшего города, где был расстрелян Мюрат, до Кротоне, древнейшего города, где родился атлет Милон.

Society del Riscatto, то есть Общество вымогательства, интересно тем, что оно было основано без всякого акционерного капитала. Ходят упорные слухи, что определенные средства вложил туда бывший король бывшего Королевства обеих Сицилий, но никто не говорит, что он получает с этого дивиденды.

Деятельность Общества сводится к тому, чтобы похитить какого-нибудь человека — мужчину, женщину или ребенка — и отправить письмо следующего содержания:

Как видите, все крайне просто. Так что Общество работает исправно и дела у него идут превосходно.

Мы уже рассказывали вам историю г-на Куоколо, неаполитанского торговца кожами, похищенного средь бела дня и выкупленного за пятьдесят две тысячи франков, и историю сына г-на Майнольфи из Червинары, ребенка, выкупленного за двенадцать тысяч франков; так вот, все это примеры промысла, о котором мы поговорим с вами сегодня и который в большом ходу на Кавказе.

Во времена Екатерины II свет, по утверждению Вольтера, шел к нам с Севера; сегодня он идет с Востока.

Однако порой, то ли испытывая временные денежные затруднения, то ли по ошибке, Общество стреляет по своим; вот что, к примеру, произошло совсем недавно.

Есть на свете некий господин, который носит красные чулки, вместо того чтобы носить черные или белые, и является прелатом, вместо того чтобы быть адвокатом, судьей, журналистом, торговцем, земледельцем, промышленником, военачальником, поэтом, историком или кем-то еще, приносящим пользу.

Этого господина зовут Франческо Педичини, и он является архиепископом Бари.

Как и монсиньор Монтьери, епископ Соры, о котором мы поговорим позднее, он был большим другом Фердинанда II и его сына.

Прежде он занимал пост епископа Оппидо; Фердинанд II, желая вознаградить г-на Педичини за рвение, назначил его архиепископом Бари. Он был одним из тех преданных людей, что оставались подле Фердинанда II в дни его последней болезни, несмотря на физическое отвращение, которое больной король вызывал у окружающих. Слава ему за это! Преданность всегда прекрасна.

Когда шестьдесят епископов, действуя сообща, покинули свои епархии, чтобы не подчиняться революции, г-н Педичини, архиепископ Бари, поступил так же и удалился в Визотано, на свою малую родину.

Такое куда лучше, чем приносить клятву, как это сделал г-н Ченатьемпо, получать деньги от короля Виктора Эммануила и одновременно строить против него заговоры. Господин Педичини, напротив, спокойно сидел на месте, за что мы осыпаем его похвалами.

Так вот, у монсиньора Педичини, архиепископа Бари, есть дядя, дон Томмазо Педичини, которому уже за шестьдесят.

У разбойников достало дерзости, без всякого уважения к его родству с архиепископом Бари, похитить дона Томмазо Педичини прямо в его саду, где он прогуливался, и увести его в горы.

За его освобождение потребовали достаточно большую сумму.

Если бы это был отец или брат монсиньора Педичини, то, вероятно, достойный прелат не тянул бы с выкупом, но ведь речь шла всего лишь о дяде, а с дядей, как известно, особо не церемонятся. Так что племянник решил, что с выкупом можно повременить.

Но, пока он тянул время, однажды утром ему принесли отрезанное ухо, к которому была прицеплена бирка со следующим текстом:

Отдадим должное монсиньору Франческо Педичини: выкуп был отправлен незамедлительно.

Спустя три дня дон Томмазо Педичини возвратился.

Подобно Малху, он отделался лишь одним ухом; к несчастью, рядом не было Иисуса, чтобы поставить отрезанное ухо на место.

На дороге в Беневенто разбойники остановили дилижанс.

В дилижансе находился г-н Росси, глава налоговой службы Беневенто.

Господин Росси имел при себе тысячу дукатов наличными и полис на триста дукатов.

Полисами в Неаполе называют банковские вексели на предъявителя, которые индоссируются так же, как коммерческие вексели, учитывая то большое доверие, каким банк пользуется у населения.

После трех суток пребывания в горах г-н Росси был освобожден. Те деньги, какие он имел при себе, разбойники сочли достаточным выкупом.

Как только г-н Росси оказался на свободе, в голове у него была лишь одна мысль. Поскольку разбойники забыли принудить его индоссировать полис, г-ну Росси следовало как можно скорее вернуться в Неаполь и воспрепятствовать выплате трехсот дукатов.

Черта с два! Разбойники опередили его.

Один из них отыскал брата г-на Росси и, предъявив ему полис, заявил:

— Сударь! Я получил от вашего брата, казначея в Беневенто, этот полис, однако он забыл поставить на нем передаточную подпись. Так вот, если вы индоссируете его вместо вашего брата, вы сможете избавить меня от долгой и опасной поездки, ведь, по слухам, на дороге там полно разбойников. Я буду крайне признателен вам за эту услугу.

Брат г-на Росси индоссировал полис, и разбойник тотчас же получил по нему деньги. Остался ли он признателен брату г-на Росси? Это мы увидим, когда тот в свой черед попадет в руки этих господ.

Завершим эту короткую хронику событий вне города рассказом о злоключениях г-на Аббате, которые должны повлечь за собой любопытный судебный процесс.

Господин Аббате — городской архитектор, которому городские власти поручили осмотреть и оценить кое-какие работы, произведенные в туннеле на дороге в Салерно; и вот, когда при свете небольшого фонаря, поставленного на выступающий из стены камень, г-н Аббате вносил в блокнот какие-то цифры, он вдруг увидел отблески света на приставленном к его груди ружейном стволе.

Естественно, он хотел отстранить от себя этот ствол, но человек, державший в руках ружье, произнес:

— Хоть одно движение, хоть один крик, и ты покойник! Следуй за мной.

Господин Аббате молча повиновался, не делая никаких движений помимо тех, что были совершенно необходимы для исполнения полученного им приказа.

Его вывели из туннеля и препроводили в небольшой лесок, где находились трое других разбойников, а затем заставили углубиться в горы.

От семьи г-на Аббате потребовали выкуп в размере тысячи дукатов за его освобождение.

Семья заплатила.

Поскольку г-н Аббате находился при исполнении служебных обязанностей в тот момент, когда его похитили с целью выкупа, он считает, что городские власти обязаны вернуть ему тысячу дукатов, которые были выплачены разбойникам за его освобождение.

Мы полностью присоединяемся к мнению г-на Аббате.