Неаполитанские хроники

РАЗБОЙНИК БИДЗАРРО

Дорогие читатели!

Разбойник, которому его бешеный и вспыльчивый характер доставил прозвище Бидзарро, был современником Такконе и его достойным соперником. О нем рассказывали всякого рода ужасы, и, среди прочего, говорили, будто у него было два пса, которых он кормил человеческим мясом.

Эта ставшая известной всем подробность настроила против него местное население; национальные гвардейцы поднялись, как один, и дали клятву, что не сложат оружие до тех пор, пока Бидзарро не будет мертв. Несколько раз они вступали в рукопашную схватку с главарем разбойников и его бандой, и, поскольку Бидзарро неизменно терпел поражение, банда его усыхала после каждого боя: жирели лишь его псы.

Через какое-то время рядом с Бидзарро остались лишь два его приспешника и молодая женщина, которая любила его и никогда с ним не расставалась.

И вот, оказавшись после долгого бегства окруженным со всех сторон, он решил, что обретет надежное убежище в некой пещере, известной только ему самому. Соответственно, он отпустил двух своих товарищей, оставив подле себя лишь женщину и ее ребенка.

Пещера и в самом деле была превосходно скрыта от всех взоров. Вход в нее был настолько тесным, что попасть туда можно было лишь ползком на животе, а когда вы оказывались внутри, щель эту почти наглухо закрывали колючий кустарник, мох и плющ.

Однако ребенок жестоко страдал от этой бродячей жизни; он был болен, беспрестанно плакал, когда не спал, и жалобно кричал даже во сне.

— Женщина! — то и дело говорил разбойник. — Да уйми ты своего ребенка! А то ведь, ей-Богу, можно подумать, что нам послал его не Всевышний, а дьявол, чтобы выдать меня нашим врагам.

Женщина давала ребенку грудь, но ее иссохшая грудь не могла утолить его голод, и несчастный ребенок продолжал кричать и плакать.

И вот однажды вечером, когда женщине, несмотря на все ее старания, так и не удалось унять ребенка, а собаки своим рычанием выказывали беспокойство, как если бы поблизости бродил дозорный отряд, разбойник поднялся и, не произнеся ни слова, схватил ребенка за ногу, вырвал его из рук матери и размозжил ему голову о стену пещеры.

Первым побуждением женщины было вцепиться в горло этому зверю и задушить его, но бессознательная жажда мести удержала ее от такого шага.

Смертельно побледнев, но не издав ни звука, она поднялась, подобрала мертвое тело ребенка, завернула его в свой фартук, положила себе на колени и, дрожа с головы до ног, с лихорадочным блеском в глазах, принялась машинально убаюкивать ребенка, как если бы он еще был жив.

Утром разбойник вышел на разведку и взял с собой собак.

И вот тогда, пустив в ход нож, она вырыла в пещере яму и похоронила в ней ребенка, а на нее положила свою подстилку, чтобы собаки не выкопали труп и не сожрали его, что они непременно сделали бы, будь он похоронен снаружи.

Бессонными ночами бедняжка шепотом разговаривала с ребенком, от которого ее отделяли лишь ворох дрока и тонкий слой земли.

Затем, почти беззвучно пообещав себе отомстить за это бедное дитя, она вспомнила своих родителей, которых бросила ради этого человека, свою полную опасностей жизнь, которую ей пришлось вести, повсюду следуя за ним, и страдания, которые ей довелось претерпеть, не издав ни единой жалобы; и она подумала, что наградой за все это стало убийство ее ребенка и, скорее всего, станет и убийство ее самой, если ее бессилие в свой черед нанесет ущерб безопасности убийцы.

Однажды ночью, когда Бидзарро спал, утомленный долгой вылазкой, которую он предпринял, чтобы раздобыть какую-нибудь еду, женщина, лежавшая без сна, как уже повелось, на могиле своего ребенка, прошептала несколько слов, прозвучавших как обещание, поцеловала землю, поднялась на ноги и тем шагом, каким ступают призраки, подошла к разбойнику. Она склонилась над ним и прислушалась, пытаясь понять, действительно ли он спит, по размеренности его дыхания убедилась, что сон его крепок, выпрямилась, подняла с земли карабин разбойника, лежавший рядом с ним и полностью заряженный, проверила, есть ли порох на полке и в исправном ли состоянии кремень, поднесла ствол к уху спящего и, не раздумывая, выстрелила.

Бидзарро даже не вскрикнул, но от выстрела его подбросило, и он упал лицом вниз.

Женщина взяла в руки нож, отрезала убитому голову, завернула ее все в тот же фартук, еще обагренный кровью ее ребенка, взяла два пистолета разбойника, засунула их за пояс, выбралась из пещеры и направилась в сторону Козенцы.

Но не сделала она и ста шагов, как псы, сторожившие снаружи, с налитыми кровью глазами и вставшей дыбом шерстью бросились на нее. Они чувствовали, что с хозяином произошло какое-то несчастье и виновница случившегося несчастья — эта женщина.

Однако двумя пистолетными выстрелами она уложила обоих.

Не встречая более никаких препятствий, не останавливаясь ни на минуту и не позволяя себе в пути ни пить, ни есть, вечером следующего дня она пришла в Козенцу, явилась в резиденцию губернатора и попросила разрешения увидеться с ним.

Губернатор имел приказ генерала Маньеса принимать посетителей в любой час дня и ночи, если вопрос касался разбоя.

Ему доложили, что какая-то женщина пришла сообщить ему свежие новости о Бидзарро, одном из главных разбойничьих атаманов.

Губернатор вместе со своей семьей сидел за обеденным столом.

— Пусть войдет, — сказал он.

Женщина вошла.

— Вы принесли мне новости о Бидзарро? — спросил губернатор.

— Я принесла вам нечто получше, — ответила она. — Я принесла вам его голову.

И, ухватив голову Бидзарро за длинные волосы, женщина положила ее, сплошь замаранную кровью, на обеденный стол.

Жена и дочери губернатора испуганно вскрикнули и, побледнев, отодвинулись от стола вместе со своими стульями.

— Эта голова стоит тысячу дукатов, — промолвила женщина. — Велите заплатить мне эти деньги.

Губернатор поднялся из-за стола, подошел к секретеру и заплатил ей тысячу дукатов.

Унося с собой вознаграждение, женщина удалилась из обеденного зала тем же шагом, что и вошла туда.

В 1840 году, в ту эпоху, когда генерал Маньес рассказывал мне эту историю, то есть спустя тридцать лет после описанных событий, эта женщина еще была в живых, обитала в Милито и, снова став женой и матерью, доставляла счастье своему мужу и двум своим детям.