Неаполитанские хроники

I

Сегодня я намерен рассказать вам разбойничью историю.

В этом нет ничего удивительного: как всем известно, я только что приехал из Неаполя.

Я дал нашему другу Анри де Эму фотографию синьоры Монако, и он сделал для нас рисунок с изображением этой любопытной особы, который вы видите на первой странице нашего рассказа.

Но кто такая синьора Монако?

Если вы соблаговолите выслушать вначале историю синьора Монако, то скоро узнаете и историю его милейшей супруги.

Пьетро Монако родился около 1828 года в семье бедных поденщиков; следственно, ему было около тридцати пяти или тридцати шести лет, когда он был убит своим ближайшим помощником. Родом он был из Маккьи — деревни, расположенной недалеко от Козенцы.

В юности, ничем особым не примечательной, он был скорее добрым малым, нежели шалопаем. Родители, чересчур бедные для того, чтобы заниматься его образованием, не научили его ни читать, ни писать. В возрасте двадцати одного года он пошел в солдаты, семь лет служил в армии, с приближением Гарибальди дезертировал, вернулся домой и женился; затем вместе с добровольцами-гарибальдийцами отправился к Капуе, где сражался с таким мужеством, что был произведен в младшие лейтенанты.

Когда отряды добровольцев расформировали, он возвратился в родные края.

В начале 1861 года у него случилась ссора с одним помещиком из Серра Педаче, которого он считал своим врагом. У калабрийцев ненависть всегда смертельна: Монако устроил засаду на пути своего врага и застрелил его из ружья. Вслед за тем он бежал в горы, где и остался, занявшись грабежами на большой дороге.

Как мы уже сказали, Монако был женат; он женился на юной девушке по имени Мария Оливерио; к несчастью, еще до их свадьбы старшая сестра Марии Оливерио была любовницей Монако; эта любовная связь никогда не прерывалась, и, даже будучи в бегах, Монако по три-четыре раза в неделю возвращался под покровом ночи в деревню, но к свояченице, а не к жене; та все знала и страшно ревновала, но, несмотря на всю свою бдительность, никак не могла застигнуть их врасплох.

В итоге синьора Монако устала от ревности к сопернице и решила избавиться от нее. Она дождалась ближайшей отлучки мужа, спрятала у себя под подушкой веревку и пригласила сестру прийти и составить ей компанию; та приняла приглашение.

Сестры вместе поужинали; обе изображали на лице приветливую улыбку. После долгого разговора старшая сестра отправилась спать первой, пригласив синьору Монако последовать ее примеру и лечь в постель. Под предлогом, что ей не спится, Мария Оливерио взялась за шитье, надеясь, что сестра уснет и, пока та будет спать, она сможет убить ее; но сестра, напротив, все никак не засыпала.

Эта страшная комедия рано или поздно должна была подойти к концу; синьора Монако не раздевалась, уже давно выискивая глазами какое-нибудь оружие, и, наконец, увидела стоявший у очага топор; она схватила его и набросилась на сестру; завязалась страшная схватка; понадобился тридцать один удар топором, чтобы лежавшая в постели женщина испустила дух. Но, хотя она была уже мертва, сестра продолжала наносить ей удары и остановилась лишь на пятьдесят втором; несчастная была изувечена до неузнаваемости.

Каждый удар сопровождался ругательством или богохульством; впоследствии Мария Оливерио сама рассказывала о случившемся, причем обстоятельно и с явным удовольствием, и ее рассказ позволил узнать мельчайшие подробности этого страшного убийства.

Совершив месть, Мария Оливерио укрылась у своей матери, Джузеппины Скарчеллы, жившей вместе со своей сестрой Магдалиной Скарчеллой, по прозвищу Terramoto («Землетрясение»); эта женщина, тетка Марии, и сама была разбойницей, равно как разбойником был ее муж, от которого она унаследовала это страшное прозвище и который был расстрелян за семь или восемь лет перед тем. Считавшаяся сообщницей своего мужа, она вышла из тюрьмы лишь после того, как Гарибальди высадился в Калабрии. Женщины посовещались между собой и решили бежать в Ла Силу, что и было исполнено.

Оставалось помирить супругов; против всякого ожидания, хотя она была еще замарана кровью своей сестры и заявила, что сделает то же самое с любой другой женщиной, в которую влюбится ее муж, Пьетро Монако встретил ее весьма благожелательно.

II

На протяжении двух или трех месяцев после этих событий Пьетро Монако оставался второразрядным разбойником, но затем, униженный таким положением и чувствуя в себе силы быть главарем, создал собственную банду.

Банда пополнялась тем легче, что женское присутствие придавало ей определенную поэтичность и живописность, чему разбойники не чужды; в итоге за короткое время в нее вошло от тридцати пяти до сорока матерых разбойников; в некоторых обстоятельствах ее численность доходила до пятидесяти человек, поскольку к ней на короткое время присоединялись крестьяне, занимающиеся разбоем от случая к случаю и именующиеся мирными разбойниками.

Никоим образом не имея притязаний стать тем, кто занимается разбоем из идейных побуждений, Монако вступил в борьбу с обществом.

Монако и его отряд укрылись в Ла Силе, считающейся неприступным убежищем, и оттуда посылали грозные вымогательные письма помещикам, вынуждая их снабжать банду оружием, провизией, одеждой и деньгами.

Ла Сила — это самая высокая гряда Апеннин в Северной Калабрии, это нечто вроде крепости со стенами длиной около двухсот миль и почти неприступной благодаря своим природным валам, которые покрыты густыми колючими кустарниками; но если вам удастся преодолеть эти преграды, оставив позади лощины, скалы и пропасти, вы обнаружите своего рода земной рай — живописные, обширные и плодородные равнины, орошаемые множеством ручьев и усеянные сельскими виллами, которые укреплены, словно блокгаузы, и окружены стенами с зияющими бойницами. Эти дома именуют case difensive.[50] Они принадлежат богатым помещикам, между которыми, к несчастью, не существует никакого братства; если на одного из них нападают разбойники, остальные, вместо того чтобы броситься ему на помощь, безучастно наблюдают, как он обороняется в одиночку. Это связано с тем, что помещики, вследствие либо земельных споров, либо соперничества в спеси, почти всегда находятся во вражде.

Зимой все покидают эту дачную местность, становящуюся непроходимой даже для разбойников, которые переходят на те склоны гор, что обращены к Ионическому морю, и, защищенные от западных и северных ветров, обретают там второе лето.

После нескольких схваток с регулярными войсками и с национальной гвардией известность Монако выросла; ссылаясь на насилие и расправы, он расстреливал всех солдат и офицеров национальной гвардии, попадавших ему в руки; его жена, прославившаяся не меньшей жестокостью, присутствовала при этих казнях и приветствовала их. Двумя последними жертвами Монако стали отец и сын, тот и другой офицеры. Их распростертые мертвые тела были найдены неподалеку друг от друга; на теле сына лежали два скрещенных ружья, а у их перекрестья — листок бумаги, на котором было написано: «Месть Монако».

Однако, поскольку сам Монако писать не умел, это свидетельство его ненависти мог передать современникам и потомкам другой разбойник, его секретарь, дезертировавший из армии, где он служил в 1-м полку морской пехоты.

III

Одной из вылазок Пьетро Монако, принесших самую большую славу его имени, стало похищение епископа Тропеи, монсиньора Де Симоне, когда тот прогуливался по соседству с капуцинским монастырем в Акри.

Двадцать седьмого августа 1863 года Пьетро Монако, его жена, которая была рядом с ним во всех походах, и его сорок разбойников засели в засаду недалеко от монастыря, намереваясь похитить тех, кто надумает прогуливаться в этой стороне; впрочем, все, кто прогуливался рядом с монастырем, были уверены в собственной безопасности, ибо никому не могло прийти в голову, что в полукилометре от города с двенадцатитысячным населением его жителям может что-то угрожать.

Группа из восьми человек, вышедшая из города и направившаяся к монастырю, попала в засаду.

В эту группу входили монсиньор Де Симоне, один из его каноников, господа Фальконе, отец и сын, господин Баффи-младший и трое других особ.

Разбойники окружили их и, довольные такой добычей, повели в горы; к счастью, неподалеку оказались два карабинера; единственное, что было в их силах, это последовать за разбойниками; именно так они и поступили, не испугавшись угроз и выстрелов и наказав другим горожанам, прогуливавшимся возле монастыря, возвратиться в Акри и известить о случившемся войска и местные власти, а сами бросились вслед за разбойниками, оставляя по пути заломы, чтобы берсальеры могли отыскать дорогу, по которой шла банда.

Один из карабинеров получил пулю в плечо, но, тем не менее, продолжал идти вслед за бандой с тем же упорством, что и его товарищ.

Надежда их, разумеется, заключалась не в том, что им удастся освободить пленников, а в том, что стрельба, которую разбойники вели по ним, привлечет внимание берсальеров; и, в самом деле, их самоотверженность, столь естественная и столь благородная, была вознаграждена: отряд из двадцати пяти берсальеров, поставленных в известность прохожими, которых карабинеры повернули обратно в город, поспешил на звуки выстрелов. Все знают, каким стремительным шагом идут на врага эти превосходные солдаты, и, хотя Монако и его банда подгоняли пленников настолько грубо, что г-ну Фальконе-старшему прикладом сломали ребро и старика пришлось посадить на осла, берсальеры догнали разбойников на расстоянии ружейного выстрела от Ла Силы, куда те в разгар жаркой перестрелки углубились, следуя по известным лишь им тропам, и скрылись во мраке.

Берсальеры обнаружили в какой-то лачуге разбойника с перебитым позвоночником, но никаких сведений получить от него не смогли: он испустил дух в ту минуту, когда они вошли в дверь.

Помимо того, им стало известно, что два разбойника были ранены: один в руку, другой в бедро; тот, что получил ранение в руку, был вынужден подвязать ее платком; тот, что получил ранение в бедро, опирался, чтобы идти, на одного из своих товарищей. Берсальеры и карабинеры вернулись в Акри, намереваясь на другой день возобновить погоню.

IV

Старший сын г-на Фальконе, человек решительный, известный своей честностью и отвагой, майор национальной гвардии и командир нескольких местных отрядов, находился в это время в Камильятелло, главном городе Ла Силы Гранде, подле храброго майора Пинелли, одно лишь имя которого наводит ужас на разбойников.

Майор Пинелли командовал 25-м батальоном берсальеров.

Стоило сыну г-на Фальконе сообщить майору Пинелли горестную новость, донесшуюся до него, можно сказать, на крыльях ветра, и он тотчас обрел в нем поддержку не только друга, но и командира отряда; и в самом деле, майор тотчас же отправил на поиски пленников то небольшое подразделение берсальеров, каким он вправе был распоряжаться; к счастью, нашлись люди, которые видели разбойников и могли примерно указать место, где те находились; чтобы дать представление о том рвении, с каким отважные берсальеры, словно получив в наследство от быстроногого Ахилла его золотые поножи, отдаются подобной охоте, достаточно сказать лишь одно: по прошествии пятнадцати часов им удалось догнать разбойников; при виде солдат банда рассыпалась на мелкие группы, каждая из которых уходила от опасности самостоятельно; берсальеры, со своей стороны, пустили в ход тот же прием, и случилось так, что один из них, по имени Ронкетти, оторвался от своих товарищей, заблудился и, двинувшись наугад, наткнулся на шестерых разбойников, которые вели трех пленников. Хотя Ронкетти был один и карабин его был разряжен, он бросился на разбойников и, схватив карабин за ствол, стал орудовать им, как дубиной. Жена Пьетро Монако, которую Ронкетти принял за мужчину, одной из первых получила удар по голове и, вся в крови, обратилась в бегство; другой удар прикладом избавил Ронкетти от чересчур сильно теснившего его противника, который упал к его ногам, словно подкошенный; остальные просто разбежались. Один лишь Пьетро Монако попытался оказать сопротивление, но, в свой черед получив ранение, был вынужден последовать за своими товарищами, после чего пленники оказались на свободе. Монако шесть раз выстрелил из револьвера в Ронкетти, но так и не попал в него; впустую использовав все шесть пуль, он думал теперь лишь о собственном спасении.

Ронкетти отыскал всех трех пленников, которые, пытаясь бежать, бросились в разные стороны; это были: епископ, его викарий и г-н Фальконе-отец. Собрав их вместе и заслоняя их собственным телом, он перезарядил карабин, подобрал ружья, усеявшие поле боя, и вернулся к тому месту, где должен был лежать поверженный им разбойник, но тот, всего лишь оглушенный, успел прийти в себя и обратился в бегство; и тогда, поскольку в Ла Силе делать ему больше было нечего, Ронкетти препроводил освобожденных им пленников в Камильятелло.

Извещенный о случившемся, генерал Орсини тотчас же выступил в поход, намереваясь воспользоваться смятением, в которое ввергла разбойников столь смелая атака, однако догнать их не удалось.

Больше о Пьетро Монако ничего не было слышно вплоть до 18 октября: в тот день стало известно, что главарь банды должен приблизиться к Акри, чтобы получить выкуп за четырех пленников, захваченных на прогулке возле этого города и все еще остававшихся в руках разбойников.

Осведомленный о том, где Монако и пять его сообщников должны были дожидаться выкупа за пленников, генерал Орсини отправил туда военный отряд, который, располагая точными сведениями о местоположении разбойников, обрушился на них столь яростно, что один из шестерых был убит, а другой очень тяжело ранен, и, когда спустя три дня его тело обнаружили, оно уже начало разлагаться; двум другим, хотя они тоже были тяжело ранены, удалось бежать; солдаты со всем пылом преследовали их и в итоге захватили денежную сумму в размере двух тысяч двухсот пиастров (одиннадцать тысяч франков), кофейный сервиз с серебряным кофейником, чашками и ложками и, наконец, два великолепных наряда: один — мужской, другой — женский. Наряды эти принадлежали супружеской чете Монако; судя по их богатству, изяществу и живописности они вполне заслуживали быть отправленными в Турин, куда, в самом деле, их и отослали.

Спустя неделю, 26 октября, произошла стычка между национальной гвардией городка Сан Джованни ин Фьоре, присоединившейся к карабинерам, и бандой Монако, усиленной отрядом другого разбойничьего главаря, Скардамальи, под начальством которого был двадцать один человек. Фортуна и на сей раз выступила противником разбойников; у них захватили тысячу четыреста сорок три пиастра, шестьдесят буханок хлеба, сыры, сладости, крепкие алкогольные напитки и множество других вещей, обнаружить которые во владении разбойников было крайне удивительно.

Деньги были переданы в руки властей, которые должны были раздать их солдатам, принимавшим участие в экспедиции; съестные припасы солдаты распределили между собой сами.

Во время боя несколько пленников, находившихся в руках у разбойников, в том числе и те, за которых выкуп уже был выплачен, бежали.

V

В те же октябрьские дни три разбойника из банды Монако послали письмо капитану Дорне, командовавшему отдельным отрядом в городке Челико делла Сила, и дали ему знать, что если он соблаговолит отправиться ночью, в одиночку, в штатском и без оружия в Аква Фредду, то они явятся на переговоры с ним.

Капитан Дорна не колебался ни минуты; когда стемнело, он надел штатское платье и отправился в указанное место.

Там он застал трех вооруженных до зубов бандитов: Де Марко, ближайшего помощника Пьетро Монако, и двух других разбойников из его банды, Челестино и Марраццо.

— Чего вы хотите, — поинтересовался капитан, — и зачем позвали меня?

— Капитан, — ответил Де Марко, — мы хотим сказать вам, что готовы явиться с повинной, но понятно же, что, если мы сдадимся просто так, нас приговорят к каторге лет на пятнадцать; мы не хотим ставить никаких условий властям, но у нас есть желание оказать стране большую услугу, которая сможет обеспечить нам, когда мы сдадимся, снисхождение со стороны военного трибунала.

— Скажите сами, что вы желаете сделать, — промолвил капитан Дорна, — и, полагаю, я вправе заверить вас, что снисхождение будет соразмерно услуге.

— Мы еще не приняли окончательного решения в отношении того, что нам следует сделать, — ответили разбойники, — но у нас есть желание или захватить всю банду целиком, или отравить ее, или уничтожить каким-либо иным способом.

Капитан Дорна предоставил разбойникам полную свободу отыскивать такие средства, вновь заверив их, что, если они окажут стране большую услугу, суд примет это во внимание.

Сын богатого местного помещика, захваченного Монако и подвергавшегося издевательствам с его стороны, узнал о предложении Де Марко отравить всю банду, свел с ним знакомство и предоставил в его распоряжение большое количество стрихнина в порошке. Разбойник присоединился к своим товарищам, находившимся в то время в лесу Боско ди Патире. К сожалению, ему не было известно, что стрихнин плохо растворяется в холодной воде; он передал яд Марраццо, которому было поручено сходить за водой к роднику; Марраццо просто-напросто подмешал к воде стрихнин, но тот выпал в осадок; первые два разбойника, выпив воду, никакого недовольства не высказали; третий счел ее горькой и обратил на это внимание своих товарищей. Пока те ее пробовали, Марраццо, опасаясь попасть под подозрение, поднялся и отошел на несколько шагов в сторону, а затем, видя, что разбойники не интересуются им, воспользовался их беспечностью и дал тягу. Сдавшись властям, он рассказал о том, что сделал.

Поскольку попытка отравления провалилась, Де Марко и Челестино остались в банде. Те три разбойника, что выпили отравленную воду, тяжело заболели: у двоих язык, десны и полость рта были поражены чем-то вроде цинги, у третьего начались боли в желудке; но если подозрения и возникли, то пали они на Марраццо, а Де Марко и Челестино никоим образом не коснулись.

В начале декабря, числа 10-го или 12-го, Пьетро Монако отправился вместе со своей бандой в окрестности Козенцы; подозревая, что яд передали Марраццо какие-то помещики, жаждущие отомстить ему, главарь банды поклялся, что все они поплатятся за это, и, желая достичь поставленной цели, принял следующее решение: покарать виновных по правилу «око за око», то есть отравить их.

VI

Вот как Монако намеревался взяться за дело.

Вечером 23 декабря он захватит теснину в горах, через которую проходят все сельские жители в радиусе пятнадцати лиг от Козенцы — помещики, арендаторы, cafoni,[51] — направляясь в этот город, чтобы запастись провизией, которую в ночь на Рождество предстоит съесть за ужином, и купить гостинцы, которые в этот день предстоит подарить близким. Рождество в Неаполе заменяет одновременно Новый год с его подарками и день Царей-волхвов с его семейной трапезой.

Завладев тесниной, Монако захватит всех, кто направлялся в город или возвращался оттуда, свяжет их веревками и, отведя на некоторое расстояние, оставит под охраной части своего отряда, а сам вместе с остальными разбойниками отравит всю без исключения провизию, которая из рук путников перейдет в его руки.

Но посредством какого яда собирался он проделать эту смертоносную работу? Разбойники, рассказавшие о чудовищном замысле своего главаря, этого не знали.

Затем, когда провизию начинят отравой, пленников возвратят и, вернув им окорока, паштеты и сыры, отпустят на свободу, предоставив яду действовать беспрепятственно и наугад. Тем хуже для тех, кто отведает отравленную пищу!

И действительно, 23 декабря, около шести часов вечера, Монако захватил теснину и приготовился взяться за дело на рассвете следующего дня, однако Де Марко и Челестино понимали, что если они позволят главарю банды осуществить этот страшный план, то никакого прощения от властей им не будет.

И потому они решили той же ночью привести в исполнение уже давно вынашиваемый ими замысел и убить Пьетро Монако; однако сделать это всего лишь вдвоем, находясь среди тридцати разбойников, было задачей нелегкой.

В десять часов вечера Монако, его жена и семь разбойников укрылись в какой-то хижине, намереваясь переночевать там; остальные члены банды отыскали себе другие укрытия.

Челестино был в числе тех семи разбойников, которым предстояло провести ночь в одной лачуге с Монако.

Де Марко, будучи заместителем атамана, должен был стоять на часах с десяти часов вечера до двух часов ночи; затем, до шести часов утра, дежурить предстояло сержанту.

Де Марко взял двуствольное ружье и встал на часы у двери хижины.

Когда все уснули, он вошел внутрь помещения и легонько коснулся ноги Челестино; тот, с присущей любому разбойнику чуткостью дикого зверя, образ жизни которого он ведет, без единого движения проснулся, открыл глаза, узнал Де Марко, понял, что час настал, медленно поднялся, одной рукой взял свое ружье, другой — ружье Монако и бесшумно вышел из хижины.

Все три ружья были двуствольные, так что у Челестино и Де Марко в запасе было шесть выстрелов.

Разбойники лежали на земле, устроившись на подстилке из сухой каштановой кожуры; Монако, растянувшийся у двери, отчасти перегораживал вход.

Де Марко и Челестино хватило двух слов, чтобы сговориться; тот и другой приставили стволы своих ружей к груди атамана, поскольку приходилось опасаться, что одно из двух может дать осечку, и одновременно нажали на спусковой крючок.

Прогремели два выстрела.

Монако резко подбросило вверх, но затем, с широко открытыми глазами, он замер в неподвижности.

В ружьях у Де Марко и Челестино оставалось по одному заряду, и они наугад выстрелили в лежавших разбойников; Марии Оливерио, которая мгновенно проснулась и попыталась подняться, пуля раздробила левое запястье.

Дверь лачуги была настолько низкой, что выбраться из нее можно было лишь ползком; Де Марко, держа в руках последнее заряженное ружье, не давал никому выйти наружу, в то время как Челестино перезаряжал два других ружья.

Между тем загоревшиеся от выстрела пыжи воспламенили сухую каштановую кожуру, и из хижины повалил густой дым.

Поскольку стены ее были сделаны из плетеного тростника, разбойники очень скоро проделали в одной из них отверстие и выбрались наружу, не догадываясь, что напали на хижину два их товарища, а не берсальеры или солдаты-пехотинцы; они даже не подумали встать лицом к опасности и, не оглядываясь, бросились бежать.

Де Марко и Челестино отступили на небольшой холм и с вершины его наблюдали за своими убегающими товарищами.

Хижина продолжала гореть; они приблизились к дверям и увидели труп Пьетро Монако, на который уже оседала охваченная пламенем крыша. Затем Де Марко и Челестино направились в город, рассказали о том, что им удалось сделать, поведали о замысле Монако и о той опасности, от какой они избавили жителей Козенцы и ее окрестностей, и отдались в руки властей.

Поскольку их словам не поверили, они привели городское начальство и солдат к еще дымящейся хижине, под обломками которой был найден полусгоревший труп Монако.

Некий помещик из окрестностей Козенцы, имевший более чем серьезный повод ненавидеть главаря разбойников, отец молодого человека, давшего Де Марко стрихнин, чтобы отравить разбойников, отрезал от трупа Монако голову, а закончил тем, что приказал высушить ее в печи, и теперь держит ее в качестве пресс-папье на своем письменном столе.

VII

Мы сказали, что все разбойники бросились бежать врассыпную, не оглядываясь; однако перед этим у Марии Оливерио, хотя у нее было раздроблено запястье, хватило времени, сил и присутствия духа снять с тела мужа пояс, набитый патронами, и закрепить его на себе.

Она побежала в ту же сторону, что и Антонио Монако, ее деверь.

Ей удалось догнать его, они вместе спрятались в лесу и стали дожидаться темноты, чтобы отыскать какое-нибудь пристанище.

С наступлением ночи они направились к одному из тех уединенных строений, какие в здешних краях именуются башнями; башня эта находилась неподалеку от Маккья Сакры, и в ней жил какой-то старик; Антонио Монако и Мария Оливерио ворвались в башню; старика, который был захвачен врасплох и не мог оказать никакого сопротивления, связали; его уложили на пол, и зажгли сосновую лучину, чтобы осветить комнату. Свет позволял беглецам наблюдать за стариком, чтобы он не сбросил с себя путы и не сбежал.

Мария и ее деверь провели ночь в хозяйской кровати, и, если верить старику, ни недавняя смерть мужа, ни тяжелая рана не помешали молодой вдове немедля справить вторую свадьбу.

Три дня спустя Мария Оливерио явилась к местным властям и попросила дать ей, под ее честное слово, охранную грамоту; привел ее священник; она просила позволения беспрепятственно отправиться в Ла Силу, где были спрятаны ее деньги, и обещала вернуться через три или четыре дня, чтобы отдаться в руки властей; ей поверили на слово, и отпустили ее, но она так и не вернулась.

Позднее стало известно, что это ее мать, речь которой не была лишена дикой поэзии, отговорила дочь сдаваться властям, сказав ей, что нужно быть безумной, чтобы, будучи свободной в горах, словно птица в небе, поменять эту свободу на тюремные кандалы.

Мария Оливерио присоединилась к своим бывшим товарищам и продолжила разбойничать вместе с ними.

Мы подходим к концу этой длинной истории.

Девятого февраля 1864 года Анджело Больони, капитан 57-го пехотного полка, обнаружил в лесу Боско ди Каккури пещеру, в которой, как ему стало известно, скрывались разбойники; пещеру тотчас же окружили, и завязался жаркий бой.

Пещера была почти неприступна; попасть туда можно было лишь ползком, прижимаясь к земле; два солдата, которые первыми попытались проникнуть в нее, были убиты.

Последовавшего за ними телохранителя барона Барракко постигла та же участь.

В итоге осаждающие ограничились тем, что блокировали вход в пещеру; и тогда бандиты, в попытке выбраться из нее, столкнулись с той же трудностью, что и солдаты, пытавшиеся проникнуть туда.

Один за другим они пытались вылезти наружу, и один за другим были ранены.

Наконец, они сдались; их было четверо, и среди них оказались Антонио Монако, брат Пьетро Монако, и Мария Оливерио, его жена.

Мария Оливерио и трое ее сообщников были препровождены в Катандзаро и переданы в руки военного трибунала, который в ближайшее время будет судить их.

Марию Оливерио обвиняют в нескольких убийствах.

P.S. — Из телеграфической депеши нам стало известно, что Мария Оливерио, жена Пьетро Монако, приговорена к двадцати годам каторжных работ.