Восемь пятиметровых бревен легли в ряд, стянутые веревкой. Свет от костра был достаточен для грубой работы, а при разметке и пропиливании пазов Матвеич ставил Дика вместо канделябра. Американец послушно светил с обеих рук хорошими аккумуляторными фонарями. Команды врача он исполнял, понимая то ли интуитивно, то ли по жестам, но поводов для рычания не давал. Лена сидела спиной к костру, глядя на суету вокруг плота. Скалывая тупым подобием долота дерево из трапециевидных поперечных пропилов, врач вдруг услышал:
— А где вы всему этому научились?
— Лена, обращайся на ты, так проще! Или — Саша. Эх, черт, бензин кончается! И что я в бутылки не набрал, еще бы литра два…
— Я не могу, вы старше, и вообще… А что, без бензина никак?
— Осталось чуточка, но вдруг потом не хватит? Лен, на воде развыкиваться некогда, надо кричать, коротко и по существу. Сделай усилие, скажи мне — ты, ну!
— Ты… где этому научились, Александр Матвеевич? — с трудом выдавила девушка.
— В походах, — охотно ответил врач. — Я со школы был заядлым туристом, потом все шесть лет института шарахался по сложным маршрутам, даже горным туризмом увлекался. Вот и насобачился…
— В смысле — насобачился?
— Собаку съел, и не одну. На ездовую упряжку хватит, однако!
Девушка улыбнулась:
— Вы странный врач, необычный…
— Ты, — поправил Матвеич, осторожно заколачивая в первое бревно подготовленную жердину.
— Ты, — согласилась Лена, вместе с Диком прижимая второе бревно.
Две грубовато затесанные поперечины довольно плотно вошли в чисто запиленный «ласточкин хвост». Для прочности Матвеич сделал на каждое бревно скрутки из «самолетной» веревки, а в особо важных креплениях — вязальной проволокой. Треноги для передней и задней греби туго вколотил в заготовленные места, связал вверху репшнуром, оставив свободные концы для узла. Для вещей сделал по центру узкий полутораметровый помостик, собрав его из прямых стволиков, «костром» уложенных и привязанных шнуром к четырем внутренним колышкам, глубоко вбитых между бревнами.
Уже в первом часу ночи закончил работу. Еще раз прислушался, нет ли поблизости ойротов — ничего не обнаружил. Американец давно спал, но девушка сидела у костра, сжавшись под плащом.
— Лена, пора спать, пошли!
— Вы… ты мне поможешь? — робко спросила она. — Я боюсь.
Тут врач, кажется, понял причину, и растерялся, не зная, как сказать об этом. Повисло неловкое молчание, в котором шум ревущего потока стал слышен отчетливо.
— Давай, я поставлю фонарь вон там, а второй повешу здесь, чтобы свет был в две стороны. Сам стану лицом к свету. Мне ничего не будет видно. Годится?
Лена кивнула. Создав необходимые условия для интимного занятия, Матвеич демонстративно взял в руки карабин, повернулся в укромному уголку спиной и стал ждать. Минут через пять сквозь шум нескончаемого стука капель по капюшону и рев потока послышался голос:
— Спасибо, и — извините.
— Лен, послушай, — негромко сказал Матвеич, словно Дик мог их услышать, — не надо извиняться. Я врач, понимаешь, ВРАЧ! Меня ничем не удивишь и не смутишь. Для меня нет ничего удивительного или позорного в физиологии. Я не только обязан заглядывать к больному во все отверстия, но еще и должен исследовать его выделения. Кстати, если у тебя менструация, могу дать тампоны. У меня есть в укладке. Как и туалетная бумага. А чтобы ты не смущалась, признаюсь тебе, что тоже какаю и писаю… От страха иногда даже и в штаны…
Девушка фыркнула. Ободренный врач продолжил:
— Знаешь старый анекдот, как обучали чукчанок трусы носить и туалетом пользоваться? Это, дескать, тепло — простывать не будете, и гигиенично — кучки повсюду не валяются. Вот одна попробовала, надела. Идет, и тут ее приспичило. Она в туалет заскочила, кухлянку задрала, меховые штаны скинула, и облегчилась. Встает, оглядывается, кучки нет. Выходит и говорит встречной подруге: а правы врачи, и впрямь — тепло и гигиенично!
— Не смешно, — огорчила Матвеича девушка, — неэстетичный анекдот.
— Леночка, но я не могу так серьезно относиться к этим вопросам, мы же говорили о профессиональной деформации…
— Пойдемте спать…
— Ты, — напомнил врач.
— Пойдем, — согласилась Лена и шмыгнула в палатку.
Врач отошел в сторонку, постоял у кустика, вздохнул. Ладно, хоть разговаривает. Были случаи, когда любовницы после посещения его врачебного кабинета переставали видеть в нем мужчину. Он относился к таким поворотам философски — женщин много, будет у него другая. Но эта девушка слишком нравилась ему…