Неизбежность

Что «жизнь прошло насквозь»... И. Козлов

Интерес художника к тем или иным идейно-нравственным и социально-политическим проблемам действительности, выбор литературных героев, наполнение произведений определенным жизненным материалом в большой, если не в решающей, степени зависят от биографии художника, от того, что, говоря словами Александра Твардовского, «жизнь прошло насквозь». Это почти закон, во всяком случае, для художника, живущего тревогами и заботами времени, своего народа.

Под действие этого закона подпадает и творчество Олега Павловича Смирнова (род. 27 ноября 1921 г.). Два больших события определили его человеческую и писательскую судьбу, в сущности, сделали писателем: участие в Великой Отечественной войне и последовавшая вслед за нею почти десятилетняя служба в пограничных войсках. Правда, писать он начинал еще и до этих событий и не на темы, которые уже в течение трех десятилетий являются главными в его творчестве, а на другие. Но, по большому счету, это была лишь проба пера, своеобразная проверка своих литературных возможностей.

Во время гитлеровского нашествия на нашу страну Олег Смирнов служил рядовым, сержантом, лейтенантом, командиром взвода, военным журналистом. После разгрома гитлеровских захватчиков в составе своего соединения он едет на Дальний Восток, где в августе 45-го советские войска сокрушили Квантунскую армию японских империалистов, долгое время нависавшую над нашей Родиной дамокловым мечом, особенно опасным в годы войны с немецкими захватчиками, ведь Япония была тогда частью пресловутой оси Берлин — Рим — Токио.

Журналистскую работу в армейской печати Смирнов справедливо рассматривает как подступы к работе писательской: человеку способному журналистика дает немало в смысле наблюдения над жизнью, познания ее сложностей, изучения человеческого характера.

Послевоенную службу в погранвойсках О. Смирнов проходил в частях Забайкальского округа — с этого плацдарма недавно шел с наступающими войсками по степям и пустыням Монголии, через Хинган. Округ был богат боевыми традициями, ведь страна здесь граничила с Маньчжурией, отторгнутой в свое время у Китая японскими самураями, да и сам чанкайшистский Китай не отличался дружелюбием к нашему социалистическому государству.

Героями первых военных рассказов Смирнова были пограничники, с пограничной темой он и вступил в литературу. Его и сейчас справедливо считают одним из ведущих авторов этой темы. В подтверждение этого можно назвать такие его повести, как «Барханы», «В отрогах Копетдага», «Июнь», «Зеленая осень»... Пусть действие их происходит не на востоке, а на юге, западе и на других участках многотысячекилометровой государственной границы, суть не в этом, суть в том, что происходит на границе, которую автор со временем мог наблюдать повсеместно.

О границе О. Смирновым написана не только проза. В годы своей молодости он выпустил в Чите два поэтических сборника — «Часовые мира» и «На восточном рубеже». Уже в этих сборниках отчетливо и концентрированно выразился его взгляд на пограничную действительность как на героическую, где все напряжено возможностью внезапной беды и готовностью отразить ее.

Или вот строки из стихотворения «Застава»:

Запросто... В картинах и эпизодах пограничья, нарисованных писателем в «Барханах», «В отрогах Копетдага», в «Зеленой осени», не встретишь ложной патетики, повествование ведется без восклицательных знаков, но на той ноте, которая способна зазвучать внезапной тревогой, грозной опасностью.

Солдат мужает в повседневном труде, в самоотверженном выполнении своего воинского долга. В нашей литературе давно заявила и прочно утвердила себя концепция: основу формирования героической личности — и в мирное время, и на войне — составляет труд. Этой концепции Олег Смирнов следует как в произведениях о границе, так и в произведениях о Великой Отечественной. Тема войны обрела с годами в его творчестве звучание не меньшее, если не большее, чем тема границы, что, как уже упоминалось, следует объяснить особенностями биографии автора, участника войны.

В повестях и романах Олега Смирнова о войне: «Июнь», «Поиск», «Девичья слобода», «Обещание жить», «Гладышев из разведроты», «Северная корона», «Прощание», «Эшелон», «Неизбежность» — затронуты разные периоды великой битвы с фашизмом, герои их несут на себе отпечаток художественной индивидуальности, но общим во всех произведениях (и это характерно, более того, принципиально для позиции автора) является героический аспект изображения событий и человека. Да и какой иной, в сущности, аспект может избрать художник, долженствующий раскрыть освободительный смысл справедливой войны?! Тем более что героический аспект совсем не ограничивает сферы проявления героической личности, многогранности ее деяний; героический аспект скорее предполагает разносторонность показа характера, особенно в произведении синтетической художественной формы, каким является роман. Героическое лишь главенствует над всем другим, определяет поведение и поступки человека в конкретных обстоятельствах бытия, отношение к окружающим людям, критерии его оценок, в том числе и самооценки, и т. д.

Пожалуй, с особой отчетливостью это выказалось в романе «Прощание», наиболее крупном произведении писателя, примечательном в первую очередь обстоятельным проникновением в психологию героев, и прежде всего героя главного — лейтенанта Скворцова. Скворцов из когорты пограничников, начальник заставы, первой принявшей бой с гитлеровскими захватчиками в то роковое утро 22 июня, затем командир партизанского отряда. Роман многопланов, широк охват его действия, события на заставе и в партизанском отряде вписаны автором в события всей войны — ее начального периода с характерными особенностями времени. Произведение перерастает рамки пограничной и партизанской тем, это роман о народной войне.

В короткой статье о творчестве Олега Смирнова несколько обстоятельнее, чем о других его произведениях, следует сказать о романе «Неизбежность».

Роман посвящен разгрому советскими войсками Квантунской армии японских империалистов в августе 1945 года. Тема эта на карте нашей литературы не осталась «белым пятном». Слишком велико, исторически значимо это событие, приведшее к полной капитуляции Японии, чтобы советская литература оставила его вне своего внимания. Конечно, тема победы на Дальнем Востоке далеко не исчерпана и, вне сомнений, она заинтересует еще не одного художника слова. События той поры отображены в повестях и романах Г. Маркова «Орлы над Хинганом» и «Моя военная пора», И. Герасимова «Туда и обратно», Евг. Осокина «В семнадцать мальчишеских лет», Р. Палехова «Сияние над Большим Хинганом», А. Котенева «Грозовый август» и «Последний перевал», А. Иванкина «Последний камикадзе», М. Колесниковой «Гадание на иероглифах», в стихах П. Комарова, С. Смолякова, Н. Савостина... В ряду этих произведений роман Олега Смирнова «Неизбежность» занимает видное место.

В замысле романа весьма ощутимо авторское намерение раскрыть события августа 45-го года масштабно, в возможно более полном их охвате. Такое изображение способно отчетливее донести до читателя мысль: почему мы добились победы над столь сильным противником в столь короткий отрезок времени? Облекая эту мысль в художественные образы, писатель показывает, что Квантунская армия капитулировала вследствие того, что оказалась не в силах противостоять советским войскам, обретшим большой боевой опыт в войне против гитлеризма, оснащенным первоклассной техникой и возглавляемым опытными, талантливыми командирами и военачальниками. Это подлинная правда истории.

Авторский замысел панорамного изображения войны во многом определил внутреннюю архитектонику произведения, композицию, состав действующих лиц. Написанный в основном в форме хроники, роман показывает события как бы с двух точек: с самой высокой — полководческой, и с той, с которой война видится непосредственному исполнителю боевых приказов — солдату и командиру среднего звена. Глаз полководца обозревает всю панораму, стратегию войны, глаз же того, кто всегда на переднем крае, в боевых порядках, способен видеть самые мельчайшие подробности фронтовых дней и ночей, пот и кровь, обжигающий огонь сражений. Совмещение этих двух точек, двух углов зрения придает общей картине масштабность, наполняет ее подробностями, деталями фронтовой действительности. Соответственно этому и подбор действующих лиц романа: реальные исторические личности и герои вымышленные.

Стратегия войны раскрывается прежде всего через образы маршала А. М. Василевского, главнокомандующего советскими войсками на Дальнем Востоке, и маршала Р. Я. Малиновского, командующего Забайкальским фронтом, — на действиях этого фронта автор сосредоточивает основное внимание: по этим дорогам проходил тогда он сам. Рассказ о советских маршалах, их военных судьбах ведется от третьего лица, а боевая жизнь в низовых подразделениях — от первого лица — лейтенанта (впоследствии старшего лейтенанта) Петра Глушкова. Следует попутно заметить, что подобный прием чередования героев-рассказчиков характерен для творческой манеры Смирнова, так написаны, в частности, повесть «Барханы» и роман «Эшелон».

Подавляющее место в «Неизбежности» отведено рассказу Глушкова, точнее, рассказу от имени Глушкова. Своеобразие этого героя и в том, что на страницы «Неизбежности» он «пришел» вполне сложившейся личностью: с ним читатель основательно познакомился уже в «Эшелоне», события которого связаны с войной на западе. Но в новом романе он не просто информатор происходящих на Дальневосточном театре военных действий, а характер развивающийся, обретающий в ходе выполнение своего воинского долга новые идейно-нравственные качества. В плане художественном Петр Глушков — самый выпуклый образ романа, больше других удавшийся автору.

В «Неизбежности» много картин многокилометровых маршей, что достаточно оправдано и верно отражает своеобразие той войны, когда стремительность движения войск нередко становилась сестрой победы. Это картины маршей по голой степи, песчаной пустыне под беспощадно палящим солнцем, целыми часами без глотка воды: места бевродные, а доставлять воду на самолетах — дело непростое, тем более что авиация должна подвозить горючее для танков, самоходок, автомашин... «Раскаленная земля, раскаленное небо. Воздух обжигает легкие, дышать невмоготу. Металл обжигает пальцы, если невзначай дотронешься до автомата. Кажется: сквозь подошвы песок и галька жгут...» Это земля Монголии. Достоверность описанного, думается, подтвердит каждый участник тех событий.

Такие марши уже сами по себе подвиг, подвиг выносливости, воли, мужества. А тут еще, до подхода к Большому Хингану, — воздействие врага с воздуха, на самом же Хинтане — сопротивление самураев, засевших в хорошо оборудованных дотах в труднодоступных проходах.

Жизненный и нравственный опыт автора, его цепкая память войны помогли воссоздать во всей трепетности эпизоды и сцены встреч китайского населения с Советской Армией. Трудящиеся Китая видели в наших солдатах освободителей. Чувства и помыслы их были искренни. Эпизоды и сцены эти не просто дань истории, в них правда о гуманизме Советского государства; добрые дела не исчезают бесследно, даже если злые силы прикладывают руку к тому, чтобы предать их забвению...

В романе, в той его линии, которую условно можно назвать «солдатской» (то, что увидено глазами Петра Глушкова), немало шуток, юмора, без чего автор не мыслит солдатского быта, солдатской жизни. И это соседство веселого и драматического (порой и трагического), переплетение героического начала с бытовым, счастья и горя, радости и беды — все это идет от подлинной, непридуманной жизни. Правдивость, достоверность — сильнейшие качества «Неизбежности».

«Полководческая» линия в романе — прибегнем и на этот раз к условному термину — в изобразительном отношении иная, здесь больше строгости, суровости. В образах Василевского, Малиновского, Плиева, военачальников МНР немало живых черточек их самобытных, неординарных натур. Следует подчеркнуть принципиальное значение этой линии для романа. Именно она, как уже отмечалось, позволяет раскрыть масштабы хоть и быстротечной, но большой по размаху и по своей сути войны.

Немало страниц романа отведено изображению противника. Это или отдельные лица, или группы людей, фанатически сопротивляющиеся советским войскам, встречаются среди них — и нередко — смертники, камикадзе, носители самурайского духа, словом, автор создает коллективный портрет врага. Но один персонаж этого лагеря предстает весьма индивидуальным. Я имею в виду главнокомандующего Квантунской армией генерала Ямаду. Мы обстоятельно знакомимся с ним в наиболее драматические минуты крушения его военной карьеры, крушения всего японского империализма. Сколько в этом истом самурае ярости, ярости бессильной, к тем, кто пленил его и его войска, лишил всякой надежды на возвышение и процветание самурайской Японии. Ямада пытается постичь суровую реальность свершившегося и заставить себя увериться в том, что история обратима, что настанет пора...

Впрочем, имперские мечтания Ямады в заключительных сценах романа близки тому, что вершат ныне в Стране восходящего солнца реваншистские силы. Вершат не без участия, а с прямой помощью империалистов США, стремящихся в замышляемой ими войне превратить это островное государство в свой непотопляемый авианосец, в своего союзника...

Роман «Неизбежность» — и в этом его актуальность — напоминает империалистическим агрессорам о грозных для них уроках Истории. Нас же, советских людей, он призывает к постоянной высокой бдительности.

И. Козлов