Некромантия. Практическое пособие

Междуглавие

— Что ж, приношу свои извинения, — колдун поклонился, но глухой черный плащ с капюшоном сделал его жест театральным и напрочь лишил искренности, которая, однако, звучала в голосе.

— Извинения приняты, — произнес из такого же капюшона молодой красивый голос. Его обладатель устроился на высоком табурете в темноватом углу совмещенной с кухней столовой и, благодаря плащу, сам сейчас походил на тень, только кисти рук с нечеловечески белой кожей, выглядывающие из длинных манжетов и попавшие в круг света на столешнице выдавали в нем живое существо. И голос, конечно же.

— Мне нравится твоя интуиция. А интуиция у магов, как правило, сродни прорицанию. Ты был рядом с местом событий, считаешь, проводник осознал себя?

— Не уверен, но процесс в любом случае уже запущен, так что это неизбежно.

Черномаг и сам был там, но юному союзнику не обязательно знать об этом, пусть порадуется своей значимости, потешит самолюбие, будет усерднее и тщательнее выполнять задуманное. А сцена была на загляденье. Вообще, удачный выдался вечер: и хлеб, и зрелища. Он, конечно не ожидал, что один из старейшин дома Фалмари явится Нодлут лично следить за процессом расследования. Кто бы мог подумать, что бедолага, волею судьбы попавший в жертвенный круг, окажется из высших. Но нет худа без добра. Инквизиция роет, дозор бегает, общественность волнуется, эльфы, как всегда, — страдают, одухотворенно, возвышенно и на весь мир. Все при деле.

Проводник себя проявил — это очень хорошо. Это прелесть, как хорошо. Теперь дело за малым и самым сложным — ждать.

— Будут какие-то особые указания, уважаемый? — осведомился своим дивным голосом союзник.

— Постарайся быть ближе к проводнику. По возможности. И соблюдая осторожность.

— Еще ближе? — съязвил он.

— Наблюдай, — продолжил колдун, проигнорировав выпад. — Если что-то понадобится, я свяжусь.

Уходя, нелюдь столкнулся у входа с третьим и не слишком вольным участником кружка заговорщиков. Они церемонно раскланялись и разошлись, один прочь, второй внутрь. Вошедший тоже занял место в углу. Глупцы, если бы суть можно было спрятать обычной тенью… Но тешить себя иллюзиями, так приятно.

— Снова будете корить меня за отсутствие должной конспирации, коллега?

— Нет, это бесполезно. И с чего вы взяли, что мы коллеги?

— Полно, вы же не глупец. Во всяком случае не настолько, как хотите казаться.

Мужчина в ответ поднял вверх раскрытые ладони во всемировом жесте капитуляции.

— Зачем же вы пришли, если не собирались? — спросил колдун.

— Я нашел проводник, видел. И знаю, кто это, — ответил тот и переплел пальцы. На одном блеснул зеленой искрой черный изумруд, камень был хорош, но не так, как его собственный.

— Отличная новость! И что же вас беспокоит?

— Последний рунный круг получился излишне мощным, это могло негативно повлиять на самоидентификацию проводника.

— Проводник был в поле печати, процесс запущен, что вам не нравится?

— Отклик был слишком сильный.

— Все спишут на ритуал на крови, остаточный след практически идентичен.

— Вы там были.

О, сколько укора в голосе. И обиды, что принесенная новость уже не новость. Он бы усмехнулся, но под капюшоном не видно лица, поэтому пожал плечами.

— Конгрегация уже опечатала место, и их эксперты перебирают там каждую пылинку, — нудел магистр.

— Они и два других круга нашли, что с того? Даже после контакта с проводником, круг уйдет в тень, как и два других, и все, что они там найдут — просто место, где принесли в жертву эльфа. К тому же ритуал призыва проводили на крови другого эльфа, это так смешает энергетический след, что ни одна душа не распутает.

Наверху что-то упало, раздались едва слышные шаги и топоток, как будто кошка вприпрыжку промчалась из одного угла комнаты в другой.

— Мы не одни? — полюбопытствовал гость.

— Моя мавка завела себе кота, — ответил колдун и рассмеялся. Это и правда звучало забавно, словно один питомец завел себе другого, своего собственного.

— Эта тварь еще здесь? — Черномаг был уверен, что на лице соратника поневоле появилась характерная брезгливая гримаса. — Какой от нее прок?

— Никакого, как и от ее кошки. Но она забавная. Изображает живую и старается угодить.

— Вы ее кормите?

— Зачем? Она самостоятельная. И осторожная. И у нее всякий раз разные кошки, — снова рассмеялся колдун и подумал, что раз у него сегодня такое хорошее настроение, можно было бы и порадовать своего “питомца”.

— Избавьтесь от нее, мой вам совет, а то выйдет погулять, как эльф, который, как, вы уверяли, не встанет, хотя я предупреждал, и приведет вместе со своей жертвой отряд магнадов вам к парадному входу.

— Спасибо, коллега. Я приму ваш совет к сведению. И круги проверю. Еще раз. Отправьте мне примерное время ваших актов вандализма против надзора. Постараюсь совместить. Не хотелось бы, чтобы тестовую активацию заметили. И за новости тоже спасибо.

Черномаг подождал, пока эта все же увлекшаяся общей затеей жертва шантажа покинет дом, запер дверь и отправился наверх, на чердак, проведать свою мавку. Может же он расслабится, раз у него такое хорошее настроение и все идет, как задумано?

Эльфик был такой глупый, не понимал ничего совсем, если и она была такая глупая, когда пришла оттуда, то колдун еще хорошо с ней обращался. Она знает, когда обращаются хорошо, а когда — плохо. Когда плохо — нечего есть и кругом оковы жгучие. Но она не хотела с эльфиком плохо. Он просто еще глупый. Но она научит его, как правильно. Учила. А тот человек был плохой и света в нем было чуть. Она давно не брала ни у кого свет весь до капли, но эльфику было нужно, а живой был плохой. Разве хороший станет так делать? Звать девочкой, а потом за угол пихать и платье портить? Даже тот свет, что она взяла у этого живого был горький. Она его весь эльфику отдала. У него своего совсем мало осталась, крошка, зернышко, капля, соленая капля, которая не дождь и не радость.

Она тогда сразу еще, когда только нашла эльфика, испугалась, когда забыла, как идти к дому. Будь одна, спросила бы у живого, как когда-то учил колдун, но эльфик… Его нельзя было оставлять. Глупый, пойдет сам искать свет, а он тогда не умел брать так, чтобы не весь.

Кошка помогла. Спросила у других кошек. Хорошо, когда есть у кого спросить. Когда-нибудь она сможет спрашивать у эльфика, когда он не будет такой глупый и не будет путать слова. Она сама иногда путала, но эльфик совсем не умел. Зато она теперь его немножко слышит. Раньше не слышала. Лучше бы как раньше, и весь его свет был с ним. Чем так… Чем так… Чем капли, которые не дождь и телу больно дышать. Только волосы остались, как были, как свет с неба. Снаружи холодный, но внутри — искра. Хорошо, что есть. Не было бы, она бы ушла из злого места одна. Теперь не одна. И кошки, и не одна. Она научит. Учит. Получается. Только бы колдун не нашел. А то снова отберет.

Получилось спрятать. Она не знала, как это — прятать от колдуна, но так хотела, что рукам стало горячо и слово придумалось — fanwa. Слово в голове рисовалось не так, как говорилось. Рисовалось рукой и пальцами, а говорилось светом. И колдун не заметил. Она сказала слово и упала вуаль. Это слово тоже было красивое. У слова было лицо и глаза, как темная вода, и волосы, как огонь, и крошки-зернышки по коже, красиво. Эта живая говорила fanwa светом и пропадала в зеркале, а потом появлялась и смеялась. Когда смеются, это радость, она знает. Хотелось быть, как эта живая.

Приходилось часто уходить. Света нужно было много. Кошки помогали, но эльфику не хватало, он хотел сам идти искать свет и уговорить его подождать было тяжело. Ему нельзя ходить одному, живые боятся. Как-то у нее получилось много света. Она не брала силой, нет. Там просто его было много. Маленькие живые, дети, очень светлые. Можно стоять рядом и получится радость и свет. Это называлось ярмарка, а там, где маленькие живые дети — карусель. Теперь она знала много слов. Одна маленькая дала ей сладкое, еду. Как яблоко. И сказала вкусно. Вкусно, это когда еда и радость сразу. Еще показала зеркало. Было интересно смотреть. Захотелось стать как та живая, у которой крошки-зернышки на лице и волосы, как огонь. Подумала так, и света стало меньше, а тело больше и удобнее. Платье смотрелась странно и волосы остались, как были, но были крошки-зернышки, а еще слова. Их можно было собрать. Бусы. Носят на шее. Красиво. И слова собирались. И она сама спросила у маленькой живой: “Красиво?” А та смеялась и прыгала, и света снова стало много.

Она понесла свет эльфику, чтобы отдать. А он ушел. Сам. Не дождался. Зачем… Зачем… Искала долго, день и еще, и еще много, нашла, а он… он… Он забрал свет. Совсем забрал. У маленького живого и еще у двух людей. Глупый! Глупый! Ругала, как колдун, злыми словами, держала жгучим, сама, из света делал жгучее и держала. Просила, не ходи, оставь. Убежали. Один живой большой и один… ребенок. Плакала и держала светом. Прогнал. Позвал оттуда тени и ждал, когда уйду. Сказал: “Придут другие как. Память. Злое за злое всем. Не для жизни забрал. Чтобы не жил тот. Как придут такой. Оттуда. И другой. Младше. Человек не. И другой.” И еще сказал: “Уходи жди. Долго нет. Помощь. Как я. Кто слышит.” И еще сказал: “Иди, Алассе.”

Живая с огнем в волосах знала такое слово и поделилась памятью: alassë — это радость.

Опять ждала. Долго. Приходили кошки и помогали ждать. Кошки хорошо умеют ждать. Тепло. Вспоминала волосы, как свет с неба. Вспоминала теплую искру. Видела сон. Руки теплые гладили и звали Алассе и как-то еще, но проснулась — забыла. Не пришел. Тогда стала искать сама. Его и того, кто услышит. Теперь было имя. Теперь она была живая.