Жила-была девочка ведьмомаг и у нее не было друзей, только одна подруга, и та внезапно замуж вышла, уехала в свадебное путешествие и позвонить и пожаловаться на нервы стало некому. Плакаться в жилетку Геттару, особенно после его выходки на венчальном торжестве, было совсем никак. Я полдня ответственно грызла проклевывающиеся синие когти и истерила по поводу найденного папой у меня в спальне компромата. Выйти на улицу можно было бы только с ведром на голове — волосы дыбились и искрили, а еще лопатки зудели. Я чесала спину ведьминским жезлом и бродила по дому как фамильное привидение.
Прошло несколько дней. Папа пропадал в магистрате и ни словом, ни знаком не дал понять, что видел записи в планшете. С Эфарелем мы иногда виделись в отделении, один раз домой предложил подвезти после смены. Был молчалив, бросал косые взгляды, полные невыразимой тоски, но с объятиями и поцелуями не лез. Хотя, кто полезет с поцелуями к девице, от которой за версту разит склепом и на мантии какие-то подозрительные потеки. Как он меня в магмобиль пустил в таком виде…
Просто я с близнецами, учениками мастера Става, играла в карты. Когда явились непонятно где шатавшиеся наставники, бросившие нас на первом этаже недостроенного особняка, то застали эпическую картину: на мне рубашка и сапоги были, а на близнецах — нет.
— Ливиу, почему ты из любого дела вечно устраиваешь балаган? — вздохнул Холин, а Став брови сдвинул.
Ребята похватали свои одежки, я не отставала.
— Кто хоть выиграл? — спросил некромант, наблюдающий за процессом одевания. В основном моим, отчего у меня пальцы в пуговицах путались и тесемки выскальзывали.
Ученики Става молча указали на меня, я возгордилась, но рано. Презентом за победу стал визит в отрытый в процессе стройки древний склеп с не менее древним жильцом.
Упыристый обитатель, восставший непонятно когда и неясно, при каких обстоятельствах, выбраться из каменной ловушки не смог. Когда ретивые строители обрушили угол склепа, он почуял тягу к свободе и свежей крови, и, не будь дурак, цапнул одного умственно-одаренного, догадавшегося сунуть конечность в непонятную дыру. Видно, звонили в надзор сразу несколько рабочих, вот и вышло две заявки на стыке районов.
Вход мы с близнецами откапывали втроем, а войти пришлось мне.
— Иди побеждай, победитель, — заявил Холин и уселся рядышком на сложенные штабелем доски с выражением крайней заинтересованности.
Ну, что сказать… Было не то, чтобы весело, но не скучно точно. Сначала упырь за мной бегал, потом я за ним. Склеп оказался просторным, стены местами были украшены попытками твари выбраться, а еще он куда лучше меня ориентировался в своем жилище. Не знаю, сколько бы мы там вдвоем носились — место позволяло, если бы не истомившиеся от любопытства близнецы. Ребята, полезшие меня проверить, помогли загнать паразита в угол, и я в очередной раз попробовала договорится с “тленом”.
— Перед лицом своих товарищей, — заунывно тянула я наверху десятью минутами позже, а товарищи, в ветшающих на глазах одежках стояли рядом, готовые в любой момент начать прикрывать сокровенное, — торжественно клянусь больше никогда и ни при каких обстоятельствах не пользоваться магической формулой распада некроматерии, в обиходе именуемой “тлен”, и ее производными в присутствии иных разумных.
Став прятал смех в стриженой бороде, Холин кивал в такт, упырь остервенело бился в стенку барьера у выхода из склепа. Тварь нисколько не пострадала, разве что слегка потеряла в массе, усохнув до костяка, но это только добавило не-мертвому подвижности и злобы.
Потом оба мастера внезапно решили перекусить и отправили близнецов за мясным пирогом, а заодно и за новыми штанами в начарованном Холином мороке. Я заныкалась за штабель.
— Э, Мар, — заговорил Став, — ты же, вроде, с иллюзиями не очень.
— Ну, значит сразу побегут за штанами, — философски заметил некромант и, словно в подтверждение его слов, с улицы раздался возмущенный женский вопль. — А ты, гениальная, вылезай и пойдем.
— Куда?
— Как куда? Работу доделывать.
Холин парой пассов шуганул тварь вглубь склепа. Там все еще болтались оставленные мною и близнецами светляки. В их свете черные ленты “темных оков”, которыми некромант спеленал упыря, казались щелями-провалами за грань, словно пространство пошло трещинами.
— Показывай уже, — сказал мастер.
— Что показывать?
— Могущество. Или считаешь, что здесь недостаточно темно? — И погасил светляки.
Я крепко зажмурилась и снова открыла глаза. Среди неодаренных есть миф о том, что если сделать так в темной комнате, то сможешь видеть. Все верно, но это сработает, только если ты маг. Чтобы видеть ведьмачье волшебство, мне нужно прищуриться и посмотреть искоса. Чтобы увидеть темное, достаточно просто снова открыть глаза.
Сколько у тьмы оттенков? Вот это мутное в резких росчерках — упырь. Я вижу его и чувствую чем-то, что тянется вне меня куда-то дальше. За грань? Росчерки обегают меня и теряются в пространстве там, где прячется другая тьма, касающаяся меня краешком сознания.
— У тебя нет “тлена”, ты в склепе с древним упырем, ослабевшим от голода, но не менее опасным, — урчит тьма совсем рядом, — что будешь делать?
— Подчинить и оборвать связь с силой грани, — шепчу я, потому что любой звук разносится так, словно склеп вдруг сделался больше раз в десять и не склеп уже, а огромный каменный зал. С мерзким сухим потрескиванием трутся друг о друга обтянутые кожей кости — упырь дергается в путах, пытается выбраться, выворачивая суставы, скрипит измененными зубами.
— Подчиняй, — шепчет тьма, я складываю пальцы и тут же получаю по рукам. — Это не только что восставший не-мертвый и не конструкт, это старая тварь, у него структура сознания, как у живого. Вас разве учили подчинять живых?
— А вас?
— Семейный секрет, — тьма улыбается, и мне становится не по себе.
— Что же мне делать?
— Убей, — равнодушно отзывается мрак и неуловимо заполняет собой весь этот склеп-пещеру. — Придави силой и оборви связь. Это не должно существовать.
Мое тело словно не принадлежит мне, потому что прежде, чем я успела подумать, с рук сорвались темные ленты и опутали упыря поверх таких же лент мастера. Мои отличаются, они жемчужно-серые на изгибе, такие же, как тлеющая искра в кольце с маминым камнем. Следом зеленой звездой разгорелся перстень Холина, и я почувствовала за спиной алчную бездну грани. Голод, вот что связывает древнюю тварь с межреальностью, и мне страшно, потому что такой же голод просыпается внутри меня, бьется и пульсирует…
— Успокойся, дыши медленно. Ты у порога. Восемьдесят процентов практикующих некромантов работаю именно так, за шаг до, и никогда его не пересекают. Что слышишь?
— Зов. Голод. Свой и его.
Чей сильнее?
— Мой… Мастер Холин…
— Убей. Оборви его голод, приглуши свой. Нет, не там. Прямо на пороге, — прошептала тьма из-за спины, я подтянула тварь ближе к себе, и его страх снова оказаться во мраке за гранью разбудил во мне хищника.
Рука вытянулась крылом с костяными перьями, жгуче острыми на кромке и в один небрежный взмах оборвала пуповину не-жизни. Мертвое сердце, которое я держала другой рукой, дрогнуло и распалось прахом. Но в этот миг, невероятно долгий, я увидела себя стоящей на серой дороге между двумя арками, свитыми из тьмы и синего огня… Нет, не арками, пульсирующими треугольниками, зеркально отражающими друг друга. Но потом другая тьма, знакомая и теплая, обняла меня со спины, переплела свои пальцы с моими, не боясь пораниться об острые кромки костяных перьев и запела, тягуче и сладко.
Свет ударил по глазам.
— Холин! Вот что ты за тип. Чуть отвлекись, как ты уже нору себе нашел потемнее и обжима… обживаешь. Вы пирог есть будете или этого сперва доглодаете?
— Став, — спокойно сказал Холин, отпуская мои руки, — не пугай мне ученицу.
— Эту, пожалуй, напугаешь. Она сейчас сама, кого хочешь, напугает.
Гном развернулся и ушел, светляк остался. Мои руки почти по локоть были в чем-то черном и липком, на мантии брызги и потеки. На Холине, что странно, ни пятнышка. Упырь с дырой в грудине изломанной уродливой куклой валялся на полу склепа. Кажется, меня сейчас… А нет, нет, нормально. Вдох, выдох.
— Доедай и пойдем, — выдал некромант.
Ой, нет, кажется все же…
— Вы нарочно!
— Еще бы. Ладно, так и быть. Попробуй “тлен” еще раз.
Зря он это сказал… Зато сразу перехотелось есть. Причем всем.
Как я уже говорила, домой меня тогда отвез Эфарель. И даже руку подал, когда я из магмобиля выходила, несмотря на странные потеки на одежде, пятна на коже и черные лунки под ногтями. У двери он чуть придержал меня за плечи, склонил голову и попросил прощения за непозволительное собственническое чувство, за ударившее в голову вино, за то, что потерял контроль. И за то, что не случилось, но могло, если бы Холин не вздумал вернуться и отец не пришел. Все равно ничего было не изменить, да и помнила я произошедшее весьма смутно, поэтому — простила. И простилась. А уходя, сжала его пальцы. Альвине, наверняка, воспринял это как жест ободрения, но на самом деле до меня просто дошло, кто еще поднимался ко мне, кроме папы. И от мысли “что, если…” перехватило дыхание, будто могильным камнем придавило.
Так, не дыша, я вошла в комнату, где обнаружилась мавка, отшатнувшаяся от меня, словно это я была нежитью, а не она.