Ночной пасьянс

19

В июле темнеет поздно, матово-сиреневые сумерки длятся долго. Солнце давно село, но ровный его отсвет впитался в небо, на котором неподвижно висела скоба блеклого месяца. Тишина и беззвучие, не шелохнется ветер, обмерли листья. Крутые своды старых домов, купола церквей и стреловидные уступы костельных башен гравюрно впечатаны в светлую высь.

А двое ждали, когда стемнеет. Сидели в парке на скамье перед озерцом. Плавающие днем лебеди укрылись на краткий сон в маленьком углублении берега под свесившимися почти до самой воды ветвями ивы. Не спала только огромная чугунная лягушка на середине озера, выбрасывающая из своего рта струю позванивавшей воды, от которой по поверхности расходились вялые круги.

Они молча курили. Все было оговорено заранее — немногословно и даже как-то лениво, поняли друг друга с первых фраз.

— Ты все взял?

— Да.

— Ломик надежный?

— Посмотри, — открыл большую черную сумку.

Тот смотреть не стал, откинулся на спинку скамьи и с наслаждением вытянул ноги, сильно напрягая мышцы.

Когда совсем стемнело, они поднялись и двинулись к центру города. С башни старинной ратуши, где теперь помещался горисполком, в ночную тишину куранты уронили три мягких музыкальных удара — без четверти двенадцать. Блеклый серпок луны, словно выгнутое лезвие бердыша, пропоров кроны деревьев, застрял где-то в ветвях далекого лесопарка.

Они шли по узким улочкам, много веков назад вымощенным тяжелой выпуклой брусчаткой, стиснутыми невысокими домами, почти каждый значился памятником архитектуры XIV–XVI веков. Автомобильное движение здесь было перекрыто — в этом коридоре из древнего камня едва ли удалось бы проехать, тем более разминуться.

— Как в кино, — сказал один, задрав голову и разглядывая дома.

— Первый раз видишь, что ли?.. Тоже мне… Будет тебе сегодня кино, многосерийное.

Улица называлась Армянская. К XVI веку армяно-грегорианская православная церковь вынуждена была заключить унию с Ватиканом, потеряв таким образом свою самостоятельность, возник католический армянский архиепископат, дом которого сохранился при Армянском соборе, куда и направлялись сейчас двое. Собор стоял в конце улицы. Кажется в 1364 году тут была создана епархия всех армян Руси и Валахии. Теперь здание, никем не охраняемое, кроме таблички на стене, указывающей, что этот памятник архитектуры охраняется законом, постепенно разрушалось. Калитка во внутренний дворик оставалась всегда открытой — входи, кто хочешь, и делай, что хочешь. Открытой была и узкая деревянная дверь на тяжелых кованых петлях, ведшая в подземелье под зданием, где в отсеках находились теперь складские помещения каких-то городских организаций и учреждений…

По длинной каменной лестнице они спустились в подземелье, в лицо дохнула плотная многовековая сырость.

— Зажги свечу, — сказал главный.

Во тьме извели несколько спичек, наконец взлетел огонек, успокоенно вытянувшийся на свечном фитиле. Две двери — одна против другой, — ведшие в отсеки, бывшие когда-то то ли кельями, то ли местами захоронения, были заперты на ржавые щеколды, на которых висели вполне современные замки.

— Дай ломик, — приказал главный.

Он всунул толстый стальной прут меж дверью и щеколдой, уперся ногой в стену и сильно потянул на себя. Раздался хруст вырванного из заклепок металла, на землю упал замок.

— Тоже мне сейф, — засмеялся тот, что держал свечу.

Они вошли в отсек. Вдоль стены стояло несколько ящиков.

— Тащи сумку.

Загрузились быстро, приблизились ко второй двери. Тут пришлось повозиться. Один из них кашлянул и погасла свеча.

— Я читал, что на фронте простуженных, когда шли за «языком», в разведку не брали, — сказал главный.

— Сейчас зажгу. — Он долго чиркал спичками. — Отсырели, что ли?

— Тут кислороду мало.

Щеколда была плотно прижата к двери и вогнать ломик не удавалось. Пришлось всунуть его в замочную скобу и попробовать вырвать ее из гнезда. Но это был надежный лодочный замок.

— Да ну его к черту! Идем отсюда, — сказал тот, что держал свечу.

— Заткнись, — сипло дыша от натуги, отозвался напарник. Наконец сообразил: воткнул стальной прут в дужку щеколды и с силой несколько раз подналег. — Вот так, — сказал, выдирая дужку из двери. — Ну, что тут на закуску? — засмеялся, распахивая дверь.

На полу стояло три или четыре плотно заколоченных ящика. Это были старые немецкие из-под снарядов ящики, сохранившие свой серо-зеленый цвет и даже черную маркировку через трафарет. Поверху шли слабенькие, чуть ли не из жести петли, но в них — никаких замков, просто закрученные на несколько витков куски хрупкой алюминиевой проволоки.

Они вскрыли два ящика без всяких усилий, но в них оказалось вовсе не то, на что рассчитывали.

— Труха, — сказал разочарованно главный. — Идем. Гаси свечу.

Вышли во тьму коридора, и в этот момент откуда-то к их ногам метнулся кружок света от карманного фонарика. Глянув в конец подземелья, где шли к выходу каменные ступени, они увидели в дверном проеме человеческую фигуру. Укоротив длину луча, словно подтянув его к себе, человек светил уже под ноги и медленно спускался.

— Бежим в конец! Но тихо, — прошептал главный.

Взявшись за две ручки тяжелой сумки, стараясь прижиматься к стене, они, крадучись, достигли тупикового конца коридора и спрятались за широкий выступ фундаментной кладки. Осторожно выглянув, увидели, что неизвестный и нежданный посетитель вошел в один из отсеков. Находился там долго, все время фонарик не гас, и слабое свечение падало оттуда в коридор, словно отрезая им дорогу к бегству.

— Курить охота, — прошептал один.

— А может спеть чего-нибудь хочешь, вголос?

— Ладно тебе.

Фонарик на какое-то мгновение погас, неизвестный вышел, послышались неуверенные шаги, снова вспыхнул луч, теперь человек светил на ступеньки, поднимаясь к выходу. Наверху осторожно скрипнула прикрытая им дверь, и наступила тишина…

Минут через пятнадцать они покинули свое укрытие. Закурили, жадно затягиваясь, и подхватив сумку, двинулись к лестнице.