Ночной пасьянс

6

Соседка Богдана Григорьевича — Теодозия Петровна Парасюк, была женщиной тихой, одинокой, услужливой, богомольной. Она исправно ходила в церковь Петра и Павла всю свою жизнь, с тех пор, как ее туда в первый раз привела покойная тетка, когда Теодозия перебралась из села в город. Она блюла все религиозные праздники и посты, знала Ветхий и Новый Заветы, но подолгу могла слушать комментарии к каждому из их сюжетов, которые пространно разворачивал перед нею не без лукавства Богдан Григорьевич. И тогда жизнь Иисуса Христа, всех святых, апостолов представала перед Теодозией Петровной как жизнь обыкновенных людей, они обретали плоть, рост, цвет волос и глаз, становились тучными или худыми, обладали характерами, узнаваемыми ею по тем знакомым, с которыми Теодозию Петровну сводила в разное время жизнь. «Господи, да ведь это наш начальник смены Удовиченко!» — восклицала она, слушая очередной рассказ Богдана Григорьевича о каком-нибудь муже из Святого Писания. У Теодозии Петровны имелись небольшие сбережения и, выйдя на пенсию, она первым делом купила хороший цветной телевизор, заплатила пятьдесят рублей, чтоб ей поставили специальную антенну с усилителем для приема двух программ варшавского телевидения. Телевизор она могла смотреть беспрерывно, он был для нее окном в огромный, порой пугающий мир, захватывающий своим многообразием, нередко казавшийся ей инфернальным, ибо вся ее примитивная жизнь накопила несколько стереотипов, зиждилась на одномерной информации, а многолетнее общение с невидимым Богом не вносило вариантов в миропознание, поскольку еще две тысячи лет назад семь заповедей вобрали в себя навсегда незыблемые законы бытия для всех и для каждого. Особо любила Теодозия Петровна смотреть передачи из Варшавы, посвященные пасхальным и рождественским праздникам. Она наливала себе чай, клала пухлые руки на кружевную дорожку, прикрывавшую темный полированный стол, и млея от восторга, смотрела и слушала так проникновенно, словно соучаствовала.

Было у Теодозии Петровны еще одно увлечение — раскладывать пасьянсы. Она знала их множество, могла по два-три часа заниматься этим с таким усердием, сосредоточенностью и терпением, будто берясь в очередной раз за карты, была озабочена грядущей судьбой всего человечества.

В этот майский вечер Теодозия Петровна была обеспокоена. Она знала, что Богдан Григорьевич ушел на какую-то вечеринку, видимо, важную, он даже надел свой парадный костюм, сшитый еще по моде конца пятидесятых годов, который доставал из шкафа раз в пять лет, и что самое удивительное, повязал галстук. Беспокойство Теодозии Петровны имело одну причину: как он под хмельком доберется домой. И хотя это его состояние никогда не превышало привычной и разумной черты, и уловить его мог только человек, хорошо знавший Богдана Григорьевича, все же Теодозия Петровна волновалась: праздник, выпившего народу на улицах будет немало, а время позднее…

И часто отрываясь от телевизора и поглядывая на часы, она подходила к окну и осторожно отодвинув тюлевую занавесь, всматривалась в темную улицу, где фонарь горел только на трамвайной остановке, которая тут была уже конечной, а дальше — лесопарк и по другую сторону его Туровское кладбище… Чтобы успокоить себя, Теодозия Петровна достала из комодика колоду карт и стала раскладывать пасьянс…