Ночной пасьянс

40

Юрий Кондратьевич Кухарь продумал, как он считал, весь предстоящий разговор с Щербой, и потому, распахивая дверь прокуратуры, был спокоен. Но когда поднялся на этаж, где был кабинет Щербы, вдруг всего облило потом, как бывает в обмороке. Идя по коридору, где одна за другой белели красивые филенчатые двери с табличками фамилий, встречаясь с сотрудниками прокуратуры, которые попадались навстречу, входили в эти двери и выходили из них и равнодушно-деловито шествовали по своим де лам, даже не задерживаясь взглядом на Кухаре, как на обычном посетителе, каких сюда приглашают немало, он впервые понял, куда пришел и к кому идет сейчас. Но о чем-либо думать-передумывать уже было поздно. Лишь упрямо и жестко, как в отчаянии, шевельнулось в нем прежнее: «Нет, брата в обиду не дам. Тимофей не заслужил, чтоб я его предал! Не дам позорить нашу фамилию!..»

Напротив кабинета Щербы на тяжелой скамье сидел молодой человек.

— Вы сюда? — спросил его Кухарь.

— Да, — кивнул тот.

— Там есть кто-нибудь?

— Не знаю.

Кухарь открыл дверь, вошел, плотно прикрыв ее за собой; сказал:

— Здравствуй!

Не вставая, Михаил Михайлович кивнул:

— Садись.

— Миня, ты знаешь, зачем я к тебе пришел?

— Догадываюсь… Одну минутку, — Щерба подошел к двери, распахнул и громко, чтоб Кухарь слышал, сказал сидевшему на скамье Олегу: — Товарищ Зданевич, через пять минут я вас приму.

— Тот самый что ли, щенок его? — нахмурился Кухарь.

— Тот самый… Слушаю тебя.

— Ты можешь это дело похерить? Прикрыть его за давностью! Спустить на тормозах! Я в долгу не останусь, Миня.

— Не могу.

— Не хочешь? Мстишь?

— Ты дурак, Юрка. На, почитай, — и он протянул ему фотокопию протокола.

Прочитав, Кухарь бросил ее на стол:

— Филькина грамота… Зачем тебе это нужно?

— Это нужно не мне, а обкому партии.

— Прошло столько лет, какой смысл все опять ворошить?

— Сын Зданевича хочет реабилитации отца.

— А я не хочу, чтоб пачкали моего покойного брата, заслуженного человека. И родственники расстрелянных тоже этого не допустят. Ты это понимаешь? Я подниму всех старых партизан из отряда брата! Я член бюро обкома, кое-какими возможностями обладаю.

— Твое дело. Мне равно безразличны и покойный Зданевич, и твой брат. В данной ситуации во всяком случае.

— Ты уже сочинил справку?

— Да. Она на подписи у прокурора области.

— Напрасно ты поторопился. Все-таки мы знакомы почти с детства. Мог бы предупредить, — сказал Кухарь, вставая. — Зря ты, Миня. Брат мой ничего худого тебе не сделал…

Кухарь удалился, не попрощавшись.

«Все! — подумал Щерба. — Враг номер один! Теперь он свое лицедейство отбросит… Из него полезет настоящий Юрка тридцативосьмилетней давности… А-а, черт с ним!»

По тому, как вышедший из кабинета человек посмотрел на него, Олег понял: происходившее в кабинете каким-то образом имело к нему отношение. Он взволновался и, когда вошел, пытался по лицу Щербы что-либо угадать, но тот был невозмутим…

— Я пригласил вас, Олег Иванович, чтоб сообщить: все, что от меня требовалось, я закончил. Может быть, мне не следует этого делать, но хочу ознакомить вас со справкой, которую прокуратура отправляет в обком. На этом наша миссия окончена. Всем остальным будут заниматься там, — Щерба не уточнил, что он имел в виду под «остальным» и протянул Олегу копию справки.

И пока Олег читал, Щерба, следя за его злым лицом с раскосо прорезанными глазницами, подпертыми высокими скулами, додумывал мысль, оборванную вчера приходом Сергея Ильича.

— Годится! — ухмыльнувшись, возвратил бумагу Олег.

— У меня к вам все же вопрос, Олег Иванович. Каким образом вам удалось достать фотокопию протокола?

— Это к делу не относится. Важно, что она есть. Есть и оригинал.

— А знаете, я вас вынужден огорчить: папку, где лежал этот оригинал, похитили. Есть заявление директора облархива.

— Ну и что? — равнодушно сказал Олег, но Щерба заметил, как натянулась кожа на его сжавшихся челюстях, как нервно прокатились под нею желваки.

— А то, что подтвердить подлинность фотокопии будет сложно. На каком же основании вы утверждаете, что папка с оригиналами в архиве?

— Прослышал.

— От кого?

— Уже не помню.

— Двадцать четвертого июля некто спускается в подвал Армянского собора, похищает папку с документами отряда «Месть». Зачем, как вы думаете?

— А откуда мне знать? Может это люди Кухаря, братца покойного, чтоб уничтожить.

— Логично. Но тогда непонятно, каким образом вам удалось заполучить фотокопию. Вам, кому она больше всего нужна. Тоже ведь логичный вопрос.

— Решать эти ребусы — ваша профессия.

— А я и решил: папку похитили вы. Спустились с фонариком в подвал. Сперва фонарик держали в правой руке, затем переложили в левую, а правой держались за стену, чтоб не упасть. И были крайне удивлены, а потом обрадованы, обнаружив, что дверь в отсек выломана, а ящики кем-то вскрыты. Вам сделали фотокопию, и вы тут же отправили папку заказной бандеролью владельцам, потому что узнали, что архивы из подвала уже убраны.

— Я про это ничего не знаю! — Инерция лжи дошла до упора.

Щерба понял это и сказал:

— Зачем вы себя путаете? Зачем вам нужны были эти сложности? Узнав, что документы есть, тут, в облархиве, под рукой, вам проще было сообщить об этом в обком, нам, наконец, чтоб мы затребовали.

Какое-то время Олег молчал, сидел, набычившись, затем произнес:

— Я никому не верю. Вы внимательно прочитали бумаги? Пленку прослушали? Да этот Кухарь, брат того, бывшего председателя парткомиссии, на уши стал бы, чтоб протокол никто не увидел, никакая прокуратура! Они бы все замарафетили. А мне нужна была гарантия — фотокопия на руках…

— И вы совершили хищение. И надо возбуждать уголовное дело.

— И сколько мне дадут? — угрюмо спросил Олег.

— Да ничего вам не дадут, — махнул рукой Щерба. — Дело будет прекращено по малозначительности. Ущерба вы никому не нанесли… Вы что, все эти годы не знали, что папка здесь, в архиве?

— Ее здесь не было. Она находилась в спецхране соседней области. Ее недавно передали… Мне на глаза попала опись. Никто не знал о ее существовании. Кому нужны сейчас эти бумажки?.. Я могу идти?

— Идите.

— А фотокопию и кассету? — спросил Олег, стоя уже у двери.

Щерба достал из ящика фотокопию, повернулся к столику, где рядом с графином с водой, стоял магнитофон, хотел извлечь кассету, но поразмыслив, сказал:

— Оставьте мне еще на день-другой. На всякий случай, — он не стал объяснять, на какой, подумав про себя: «Вдруг шеф, подписывая справку, захочет еще раз взглянуть на фотокопию протокола, а, может, и послушать магнитофонную запись». — Я вам позвоню, зайдете заберете… Телефон, который вы мне дали, какой организации принадлежит?

— Облархиву.

— Ах, вот что! — невольно вырвалось у Щербы, он тут же вспомнил, как удивился, увидев тогда в коридоре Зданевича. — И кем же вы там работаете?

— Фотолаборантом.

— Как просто! — засмеялся Щерба и покачал головой. Он мельком глянул на пальцы Олега, необычную их желтизну, удивившую при первой встрече, и только сейчас понял — химикаты…

«Что ж, в чем-то он прав, — подумал Щерба, глядя, как Зданевич берется за дверную ручку. — Юрка Кухарь не отдаст без боя славу о покойном брате. Еще и потому, что она и его выгодно выделяет… Хлынет поток писем и от родственников расстрелянных, и от партизан-соратников Тимофея Кухаря, — в обком, в ЦК, в прокуратуру республики. И секретарь обкома недовольно спросит прокурора области: „Что же будем делать? Много шума“. А шеф сделает вид, что намека не понял. Не тот случай. Этот Зданевич уже не уступит. У него — козырь. Он тоже знает адрес ЦК и прокуратуры республики… Да, самосуда, — главного обвинения против капитана Зданевича — не было, он не принимал единоличного решения, и расстреляли действительно саботажников, а не двух героев-партизан, лучших людей Тимофея Кухаря…»

Продолжая думать об этом, Щерба открыл ящик письменного стола, чтобы убрать туда фотокопию, и увидел прозрачную коробку-футляр от кассеты. Он потянулся к магнитофону, чтобы вытащить кассету и поместить ее в коробочку, потому что надо было возвратить магнитофон в кабинет криминалистики. И тут из какой-то тьмы выпорхнул светлячок обособленной мысли. Мерцающие его крылышки мгновенно разрослись, заполнив своим светом все пространство, заслонив уже приоткрывшего дверь Зданевича, и по этому белому экрану промелькнула цепочка слов: «Архив — фотолаборант Олег Зданевич — фотокопия — архивы Шимановича — фотокопии его и рулончики фотопленки на столе и в столе».

Все это длилось долю секунды.

— Какая у вас зарплата, Олег Иванович? — спросил Щерба. По тону ответа на такой вопрос иногда можно в какой-то мере понять психологию человека, его отношение к деньгам, к бедности, к богатству.

Олег подозрительно поглядел на Щербу, удивленный этим неожиданным интересом. Но ответил.

— Не густо, — Щерба подошел к нему, вытащил пачку «Флуераша», предложил и сам закурил.

— Спасибо, я свои, — Олег достал из кармана «Орбиту».

— Женаты? — Да.

— И дети есть?

— Дочь.

— Приходится подрабатывать? «Левые» фотокопии? Что ж, дело житейское.

— Не занимаюсь, — хмуро ответил Олег.

«А вот это я постараюсь проверить», — мысленно решил вдруг Щерба и спросил:

— У вас машина есть?.. — и выдержав небольшую паузу, добавил: Все-таки отец покойный… мог…

— Стиральная, — насмешливо дернул губой Олег.

— Стиральная — тоже неплохо, смягчая напряжение, сказал Щерба. — Вы уж извините за любопытство.

«Брось ты меня натягивать, нашел фрайера!» — подумал Олег и сказал:

— Так я пошел, до свидания.