Ночной пасьянс

27

Инспектор уголовного розыска был зол. Сейф полон незаконченных дел: разбой, квартирные кражи, четыре угона автомашин, этапирован рецидивист, заявивший уже в колонии, что три давних нераскрытых грабежа совершил он, хотя сел по другим делам, а когда этапировали сюда, выяснилось, что это самооговор. Есть любители прогуляться в родной город хоть таким путем. И тут на тебе — опять возникли мальчишки, упершие водку! Вроде закончил с ними, все ясно, передал следователю, тот написал уже обвинительное заключение, а все придется притормозить: заявление из облархива об исчезновении какой-то папки с бумагами. Мальчишек надо будет опять допрашивать. Отпущенные до суда под личное поручительство родителей, они сейчас сидели в коридоре, испуганно гадая, что произошло, почему милиция вновь заинтересовалась ими.

Надежда Францевна впервые посещала милицию. Поразило убожество кабинета, цвет и обшарпанность стен в коридоре, слишком громкие голоса в дежурке, грохот сапог по грязному полу, смешавшиеся запахи хлорки, табачного дыма, пота. Сидевший напротив нее человек в штатском, которому на вид можно было дать лет сорок, то ли уставшим, то ли безразличным взглядом еще раз прочитал заявление, напечатанное Надеждой Францевной на бланке, перевернул его зачем-то, хотя на обороте бумага была совершенно чистой, и опять лицевой стороной положил перед собой.

— Что находилось в этой папке? — спросил он.

— Документы.

— Я понимаю, что не конфетные фантики, — усмехнулся он.

— Штабные документы партизанского отряда «Месть». Оригиналы. Я их не видела, но так значится в описи.

— Надо полагать, что для нынешних времен никакой военной тайны они не составляют?

— Думаю, нет.

— Кому же эта папка могла понадобиться?

— Это уж выясните, пожалуйста, вы, — Надежда Францевна поджала губы и осторожно, двумя пальцами прикоснулась к своим буклям, чуть подкрашенным в лиловый цвет.

— Кто мог знать, что именно хранится в этих ящиках?

— Кто угодно. Достаточно заглянуть в опись.

— Кто мог видеть опись?

— Любой наш сотрудник. Она не секретна. Но вряд ли у кого-нибудь возникло желание читать ее. Кроме, разумеется, тех, кому положено или того, кто, как видите, проявил к ней личный интерес. А так, — Надежда Францевна пожала плечами, — у каждого своих дел хватает.

— Кто работал с нею?

— Она размножена для всех отделов. Каждый выбирал то, что попадет в его отдел из вновь поступивших фондов.

— Куда вы собираетесь убрать ящики из собора?

— Мы уже перевезли их. Потеснились в одном хранилище и временно там разместили.

— Зачем вы поторопились? Хотя бы с нами посоветовались, — поморщился инспектор и подумал: «Там теперь столько „пальцев“! В одном городе ящики заполняли, заколачивали, грузили в машину, затем в вагон, здесь разгружали, перевозили, вносили в подвал, теперь опять грузили, перевозили, вновь разгружали, складировали… Какое количество людей к ним прикасалось, кроме мальчишек и того, кто взял папку!.. И где гарантия, что тот, кто взял, оставил свои пальцы?» — Вы, наверное, и пыль с ящиков смахнули, когда завезли на новое место? — спросил он. Вопрос был задан просто так, почти риторически, с горькой иронией. Не уловив его смысла, Надежда Францевна, воспринимавшая все серьезно, тем более в этом кабинете, сочла необходимым ответить исчерпывающе и определенно:

— При нашей тесноте, при нашем уровне технической обеспеченности, когда своей пыли хватает, я сама за всем проследила, приказала протереть каждый ящик…

— Я не сомневался, — с грустной улыбкой он по-своему оценил аккуратность директорши архива. — Ну что ж, Надежда Францевна, пожалуй, на сегодня все. Будем искать вашу драгоценную папку.

— Вы никогда не пользовались услугами архива? — Надежда Францевна поднялись.

— Не приходилось.

— Это заметно. Думаю, специфика вашей работы хоть однажды, но приведет нас к вам.

— Лучше не надо, — дружелюбно сказал он. Провожая ее, вышел в коридор и дождавшись, когда она скроется за поворотом, повернулся к двум недорослям, истомленным страхом и долгим ожидание на жесткой скамье перед его дверью… — Заходи, — сказал он старшему.

— Взяли вы водку. Так? Чего полезли во второй отсек? — усевшись, спросил инспектор.

Парень молчал.

— Зачем сломали вторую дверь, вскрыли ящики? Что искали?

— Просто… Думали, может там еще чего.

— Что именно «еще чего»?

— Ну, сгущенка… Конфеты…

— На сладкое потянуло?

Тот пожал плечами.

— Папку зачем взяли? Куда дели?

— Не брали мы… Кому она нужна? — хрипловато, сухим от волнения голосом ответил паренек. — Честное слово, ничего не брали.

— Ты свое «честное слово» для суда прибереги. Авось разжалобишь, постучал инспектор ручкой по бумаге. — Это тебе не школьное сочинение, а протокол допроса. — Может, кто попросил сделать одолжение, пообещал заплатить? Или как?

— А может кто-то, кроме нас… Допустим тот, с фонариком…

— Кто такой?

— А мы его не знаем… Витька хотел про него следователю рассказать, а тот и слушать не стал.

— В лицо видел этого, с фонариком?

— Мало. Один раз он посветил на что-то в руке, наклонился, тогда и видел… Когда спрятались за углом… Он вошел и стал по лестнице спускаться.

— Ну-ка, опиши, какой он.

— Обыкновенный.

— Высокий, низкий?

— Не, невысокий.

— Возраст? Твоему отцу сколько лет?

— Сорок.

— Так он старше отца или моложе?

— Не разглядел.

— Брюнет, блондин, лысый, волосатый?!.. Что, по слову из тебя тянуть надо, описать не можешь? — разозлился инспектор.

— Не нужен он мне был, запоминать его… Вроде такой, как отец у меня, плотный. Голова с волосами, с темными, — неуверенно ответил парень.

— Как он спускался по лестнице: быстро, медленно?

— Нормально спускался… Сперва фонариком далеко светил, потом поближе, как под ноги. Потом фонарик взял в другую руку…

— В какую?

— В другую, в левую, а правой за стену придерживался.

— И что дальше?

— Мы за угол убежали… Видели только, что свет долго горел в чулане, где те ящики.

— Что значит долго? Десять минут, час, два?

— Не. Минут сорок… А может, больше.

— Раньше видел его где-нибудь?

— Не.

— Что еще можешь добавить, вспомни.

— А что добавлять? Ничего я не знаю…

— Ладно, иди, посиди в коридоре. Пусть Лупол войдет.

Второй воришка ростом поменьше, щуплый, робко остановился у двери.

— Заходи, заходи, Виктор Степанович Лупол. Что такой несмелый стал? Когда водку брал и ящики вскрывал, был, небось, похрабрее… Садись… пока сюда, — сказал инспектор. — Про водку я уже все знаю, ты мне теперь расскажи, зачем папку с бумагами унесли? Тоже заработать захотели? От кого?

— Мы не брали! — отчаянно замотал он головой.

— А зачем ящики распотрошили?

— Не знаю, — едва прошептал.

— Смотри, что получается, Лупол: вы взломали ящики, тут же появляется человек, потом оказывается, что исчезла одна папка. Очень странное совпадение. Будто заказал он: вскрывайте, а я подоспею. А, может, не было никакого человека?

— Был!.. Был!.. Я видел его… Фонариком он светил.

— Описать его можешь?

— Высокий он, сильный…

— Возраст, лет ему сколько по виду?

— Старый, почти без волос…

— Расскажи, как он спускался по лестнице.

— Мы как увидели свет, выглянули… Он сперва посветил далеко, в конец подвала… Потом ближе, на ступеньки… Шагнул осторожно… И сразу на руку посветил, нагнулся… Тут я его лицо и запомнил: нос здоровенный и глаза большие, темные… Потом взял фонарик в левую руку, а правой все за стенку, как за перила… грохнуться боялся…

Паренек говорил что-то еще, а инспектор невесело думал, что несмотря на некоторые расхождения в показаниях юных правонарушителях ясно, третий человек в ту ночь в подвале был. И, похоже, с мальчишками не связан. Совпало. Они ему объективно помогли: вскрыли ящики, он пришел на готовое — бери. И взял… Видимо то, за чем шел…

Отпустив обоих, инспектор соединил скрепкой протоколы их допросов с заявлением директора архива и отправился на второй этаж к заместителю начальника райотдела по оперработе. Он понимал, что архивную эту папку пацанам, как думалось вначале, теперь не повесишь, придется заводить новое дело и искать ее. Но где? Кому и зачем она могла понадобиться?..