Огненный шторм

1

Хедли-на-Гудзоне, неделя перед Хэллоуином. Выпускной класс школы. Девять вечера. Что, надоели назывные предложения? Учительница английского говорила, что это мое слабое место. Но мне они все равно нравятся. Задают темп. Хотите темпа? Получите. Хотите, чтобы я подпустил жути? Читайте дальше, приятель.

Морозец начинает пощипывать. Вот-вот налетит зима и разобьет нас в пух и прах. Всего через месяц она будет уже суровее некуда, и в северном ветре так и чувствуешь предвестие холода. Холодом пахнет от рыжины и дыма разноцветных листьев. Запасайтесь носовыми платками. От холода сразу нос закладывает. Потуже замотайте шарфы. Доставайте прошлогодние перчатки. На окнах и дверях появляются хэллоуинские украшения. Выгибают спины черные кошки. Парят на метлах ведьмы. Скоро, скоро станет жутко, только не так, как вы думаете.

Знаете, что я тогда думал? Я думал, что живу в самом обычном американском городке и что у меня самая обычная жизнь обычного ученика выпускного класса. Имя? Джек. И что в нем необычного? Фамилия? Даниэльсон. Стандартнее некуда, правда? Род занятий? Ученик выпускного класса. Хобби? Девчонки, кино и скоростные автомобили — примерно в таком порядке.

Ах да, спорт забыл. Очень важно. Когда живешь в городке вроде Хедли, где такая крутая школа, лучше быть крутым спортсменом. Так что мне повезло. Шесть футов два дюйма. Мышцы. Бегаю и еще играю в сборной по американскому футболу. Светло-русые волосы, пронзительно-голубые глаза и интеллект выше среднего, особенно когда я делаю совсем уж отменные глупости. Да, еще обезоруживающая улыбка — я про нее уже говорил?

Обезоруживающая улыбка частенько достается некоей Пи-Джей Питерс. «Пи» — это, наверное, потому, что она Прехорошенькая. Или с Перчиком. Или Проницательная. Иногда — Претенциозная. Что это значит, поглядите, приятель, в словаре. Всегда — Прелесть. А «Джей» — Дуэлянтка, потому что мы вечно друг дружку подначиваем. Драчунья и Дерзилка. А еще — Довольная. Это после очень уж серьезных Достижений.

И вот мы сидим в ресторанчике «Хедли» в тот вечер, когда мы оба добились очень серьезных достижений. Пи-Джей победила в местном конкурсе рисунка — получила первое место за нарисованный тушью и пером портрет своей прабабушки, которой девяносто четыре года. В конкурсе участвовали настоящие взрослые художники, так что для школьницы это о-го-го.

А я только что удерживал мяч целых триста сорок ярдов за одну игру. Новый рекорд школы. Новый рекорд лиги. Неплохая работа. Отстояли честь школы. Ребята хлопали меня по спине: «Супер, Джек. Ты — супер. Молодчина».

Над дверью сверкают неоновые буквы: «Проголодался? Мы открыты!» Красные кожаные стулья. Пи-Джей прижалась ко мне и напоминает, что голову задирать нечего.

— И все равно ты чучело, — говорит она.

— Сама чучело, — усмехаюсь я. — Повежливее, мисс да Винчи.

Мимо нашего столика проходит человек. Длинный. Нескладный. Адамово яблоко торчит так, словно напрашивается, чтобы его выдернули. Уже поел. Уходит. Проходит мимо нашей школьной компании. На нас даже не глядит. Странно — мы ужасно галдим. Может, просто молодежь не любит.

Потом он поворачивает голову и смотрит. Прямо на меня. Полсекунды. Больше ни на кого. На меня. Как будто он меня знает. И я вижу, как глаза у него прокручиваются в глазницах. Вот — нормальные глаза. А вот зрачки пропадают. И что-то сверкает. Будто вспышка. Или сканер. Вспышка белого света, отливающего серебром. Потом свет гаснет, я моргаю, и этого типа уже как не бывало.

— Видала? — спрашиваю Пи-Джей.

— Что?

— Какие у этого дядьки глаза… Так и полыхнули!

— У какого дядьки?

— Только что тут был. Ну и глаза у него!

— Ну, знаешь, пора тебе завязывать с галлюциногенами!

Потом мы с ней вдвоем в моей машине, припаркованной на берегу. Мимо течет Гудзон. На небе висит осенняя луна — большая и какая-то сексуальная. Я считаю, что вечер очень даже подходящий. Но Пи-Джей на этот счет другого мнения.

— Ну давай! — умоляю я. — Самое время! Другого такого не будет!

— Нет.

— Ну почему «нет»?

— Я еще не готова.

— Да готова ты, Пи-Джей! А мне это очень вредно!

— Вид у тебя здоровее некуда.

— Да, сегодня принес команде четыре гола.

— И что?

— Судьба. Сегодня день голов.

Сморозил глупость. Пи-Джей сердится, шансов на победу не остается.

— Пи-Джей, ночь сегодня прекрасная. Мы скоро заканчиваем школу. Я тебя люблю. Ну Пи-Джей, ну пожалуйста, лучшего момента не будет!

— У нас будет уйма лучших моментов. Честное слово. Скоро. — Она нежно целует меня в щеку. — Прямо как глупенький щенок.

— Ты что это имеешь в виду?

— Ладно-ладно. Поехали.

— Эх, не знаешь ты, как я страдаю!

Везу ее домой. Мы целуемся. Страстно. Занавеска на двери отодвигается. Выглядывает папа Пи-Джей. Я машу ему рукой. Пи-Джей тоже ему машет и вылезает из машины. Я сижу и гляжу, как она идет к дому и исчезает внутри и большая парадная дверь закрывается.

Пи-Джей такая красивая. Такая умная. Такая забавная. Ждет подходящего момента. Девочки в этом разбираются. У них интуиция. Потерпи, Джек.

Подъезжаю к своему дому.

Папа меня ждет. И мама. Вид у них невеселый.

— Слышал об игре. Поздравляю.

— Спасибо, папа. Здорово было.

— Слишком здорово, — говорит папа.

— Ты чего?

Папа шагает по комнате. Мама застыла на месте. Оба нервничают.

— Ты чего? — иду на второй заход. — Я что-то пропустил?

— Я тебе говорил, что не нужно слишком выделяться, — отвечает папа. — Людям становится неприятно. Наживаешь себе врагов. Все завидуют.

— Кто мне завидует? — спрашиваю. — Сегодня лучший вечер в моей жизни! Все хлопали меня по плечу! Никто не завидовал. Все за меня радовались. Кроме вас. — Я начинаю повышать голос. — Какой родительский совет ты собираешься мне дать? Чтобы я специально проигрывал? Не старался?

Папа кривится. В разговор вступает мама.

— Иногда лучше держаться в тени, Джек, — говорит она. — А папа тебя любит. И хочет как лучше.

— Именно поэтому он велит мне не писать контрольные по математике лучше всех? Не делать слишком хорошие доклады? Не забивать слишком много голов? Мне вот кажется, что он хочет как хуже!

— Понимаешь, тебя показали по телевизору, — говорит папа.

— Да, видел, когда сидел в ресторанчике. Местные спортивные новости. А в чем проблема-то?

— Известность, — говорит папа — Популярность привлекает всяких мерзавцев. Ты сегодня ничего такого не заметил?

— Чего «такого»?

— Странного, — отвечает папа. — Чокнутых спортивных фанатов. Любвеобильных поклонниц. Чего угодно. — Он пытается обратить все в шутку. — Теперь ты такая звезда, нужно держать ухо востро.

— Нет, ничего странного я не заметил, — говорю. То есть пока не приехал домой. И мои родители не обломали мне весь кайф. За просто так. Но этого я не говорю. Только думаю. И тут я вспоминаю: — Да, была одна штуковина…

Оба, прямо скажем, насторожились.

— Сидел в ресторанчике с Пи-Джей, и тут этот парень как на меня глянет, и, честное слово, на секунду глаза у него пропали и что-то полыхнуло. Но больше никто этого не видел, так что, наверное, мне просто показалось…

Папа хватает меня за плечи.

— Он что-нибудь сказал?

— Кто?

— Этот человек!

— Нет.

— Но он смотрел прямо на тебя?

— Да, а что? Подумаешь…

— Какого он был роста?

— Длинный. Наверное, на дюйм выше тебя.

— А эта вспышка — цвет у нее менялся?

— Вроде да. Из белого в серебристый. А ты что, знаешь этого человека? Папа, что происходит?

Папа держит меня крепко-крепко, и мне становится страшно.

— Мы поехали, — говорит он маме.

— Сейчас? — говорю. — Уже к полуночи! Куда мы поедем? В полицию? Ничего не понимаю!

— Поезжайте, — говорит мама. Что тоже очень страшно. Потом она меня обнимает. А мама у меня не из тех мам, которые любят телячьи нежности. — До свидания, Джек, — говорит она. И на секунду мне кажется, что по щеке у нее катится слеза.

— Может быть, кто-нибудь объяснит мне, что, черт возьми, делается? — спрашиваю я.

— В машину, — говорит папа.

Он натягивает куртку и шагает в холодную тьму, а я бегу за ним. Ведь он же мой папа, в конце концов.