Огненный шторм

39

Три дня в открытой лодке под жарким солнцем.

У меня не осталось никаких враждебных чувств к этому предателю-псу. И вообще ничего не осталось. Ни последних сил. Ни надежды. Ни молитв. Мы смирились с судьбой. Теперь мы просто дрейфуем в нарисованном океане, ожидая неизбежного.

Ну вот, теперь мы умираем.

Я думал, будет хуже.

Так тоже не слишком приятно.

Все равно скоро конец. Эй, Джиско…

Что?

Принимаю твои извинения за то, что ты обманом заманил меня в сарай.

Рад слышать. Закончим это путешествие друзьями.

Конец наступает медленно-медленно. Но смерть уже занавесила нашу лодку чем-то вроде легчайшего полога. Я чувствую, как бахрома паутинкой щекочет мне плечи, как полог окутывает меня.

Только бы все поскорее кончилось. Наверное, нас отнесло далеко к югу. Кошмарная жара. Теперь нас уже не подсушивает. Обугливает.

Я обгрыз ногти до мяса. Джиско тоже. Если вы никогда не видели, как корпулентный пес пытается грызть ногти на задних лапах, то многое потеряли. Было так смешно, что я едва не улыбнулся.

Вообще на этой лодке улыбаться нечему. Умирать от жажды совсем не весело. Внимание постоянно уплывает куда-то, и одолевают безумные мысли о жизни и о том, как бы ее хоть чуточку продлить. Я даже подумывал, не попробовать ли пить собственную мочу. Где-то читал, что те, кому удавалось выжить после кораблекрушений, так делали.

Но рано или поздно наступает момент, когда уходить нужно красиво. Я не склонен опускать руки, однако бороться дальше бессмысленно. Я выбился из сил. Обгорел на солнце до пузырей. Язык у меня распух. Глаза закрываются. Так что я сдался. Джиско тоже.

Ему, правда, смириться труднее.

Кто бы мог подумать, что лапочку Джиско ждет такой бесславный конец? Я хотел стать отцом стольких щенков. Я хотел съесть столько бифштексов. Знаешь, каким я был очаровательным щеночком? Мама всегда говорила, что я лучший в помете.

Не сомневаюсь, щедро отвечаю я, хотя на самом деле такое едва ли возможно. Или помет был дьявольски неудачный. Но сейчас не время обзываться.

А папа всегда говорил, что меня ждут великие дела.

Ты-то по крайней мере знал своего настоящего отца.

Твоего я тоже знал. Однажды видел. Величайшая честь для меня. Это было как раз перед тем, как он попал в плен.

Мой отец в плену?

Когда он отправил тебя вместе с двумя опекунами в прошлое, энергетический выброс выдал его врагам. Скрыть такой выброс невозможно. Твой отец это предвидел. Но сделать ничего не мог. Ему надо было отправить тебя в прошлое ради спасения мира.

Я ничего не спас. Он отправил меня в прошлое ради того, чтобы меня всю жизнь обманывали, преследовали и били, а в конце концов бросили умирать в лодке посреди вонючего знойного океана. Если отец — такой великий человек, что же он сам не отправился в прошлое спасать мир?

У него слабое сердце. Путешествие во времени — тяжкое испытание.

Ты его выдержал. И Эко. И горм. Вся эта компания.

Технология усовершенствовалась, и переход стал гораздо легче. Но ты и твои опекуны — первые люди, которых отправили в прошлое. Было получено пророчество, что спасти мир можешь только ты. Темная армия смыкала кольцо вокруг тебя. Поэтому твой отец на самом деле хотел тебя спасти. Он знал, что тебя будут искать, чтобы убить. Поэтому и отправил тебя в прошлое с теми, кому доверял. Их задачей было прятать тебя, защищать, как можно дольше скрывать твое присутствие в этом времени. Сделать это можно было только одним способом — вырастив тебя в убеждении, будто ты обычный мальчик, который родился в этом мире.

Лежа на плавучем смертном одре, я думаю о своей метрике, которая лежала в папке со всеми документами семьи Даниэльсон. Высококачественная фальшивка — вплоть до печати штата Нью-Йорк.

Подложные фотографии в семейном альбоме. Мама на фоне зеленых стен родильного отделения. Вид у Нее усталый, в руках — сверток из голубого одеяльца. Рядом гордый папа.

Все это фальшивое, лживое, ненастоящее. Лежа в лодке, дожидаясь конца, я понимаю, что эти люди подделали мою личность. Изобрели новорожденного мальчика, который якобы родился в этом мире, как все.

А когда они выдумали этого мальчика, пришлось эту выдумку совершенствовать. Дело не только в том, что родители велели мне не выделяться. Теперь, с этой сторожевой вышки на дальней границе, мне видно, что вся моя жизнь была расчетливым враньем.

Мама покупала мне в точности такую же одежду, как и у прочих мальчиков в школе. То, как меня стригли, каких друзей советовали выбирать, каким спортом рекомендовали заниматься, — все это было посвящено единой стратегии: чем лучше я сольюсь с толпой, тем меньше шансов, что меня обнаружат.

Все это было не мое, а своего у меня не было ничего. Изящный маскарад.

Через час-другой я умру в этой лодке — и никто об этом не узнает, и никто не заплачет. Хуже того — я и не жил-то никогда.

С начала до конца Джек Даниэльсон, горошинка в стручке под названием Хедли-на-Гудзоне, был не я — не тот, кто я на самом деле есть.

А кто я есть на самом деле? С кем я мог бы дружить? Чего я мог бы достичь? Мне не дали это узнать, потому что на меня были другие планы. Теперь я никогда этого не узнаю.

Отец отправил меня на тысячу лет в прошлое, чтобы я прожил поддельную жизнь, и теперь я умираю, оставшись загадкой для самого себя.

Я закрываю глаза. Меня одолевает слабость.

Все напрасно. Я не спас этот будущий мир. Не сумел. Никого не спас. Ни маму. Ни папу. Ни Эко. Теперь вот Джиско. И Джек. Все мертвее мертвого. Непонятно ради чего.

Что же я должен был сделать? Спрашиваю Джиско. Даже мысли и те ослабели. Телепатический шепот.

С первого раза он даже не все разбирает.

Что, старина? Подкрути настройку.

В последний раз прошу — скажи мне правду. Из-за чего разгорелся весь сыр-бор? Что это за Пламенник такой?