Огненный шторм

23

Бунгало на краю болота — на шатких сваях, словно старая болотная птица. Уединенное и не вызывающее подозрений. С берега его не видно. Кругом нет никаких домов, да и людей тоже. Ни дорог. Ни причалов. Хоть шаром покати.

Да и обставлено оно тоже не сказать чтобы с вызывающей роскошью. Ни тебе джакузи. Ни спутникового телевидения. И вообще ни одного телевизора. Ни радио. Нет даже стереосистемы, чтобы послушать легкую музыку, греясь на солнышке.

Видимо, надо сказать спасибо за электричество и горячую воду.

Только одно высокотехнологичное исключение. В гостиной. Голубой куб. Как только мы входим в дом, Эко бежит к нему. Легонько его поглаживает, а потом охватывает обеими руками. Куб начинает светиться. Не светом. Аурой. Эко стоит рядом с ним несколько минут, окутанная голубым сиянием. Сосредоточенная. Как будто читает что-то всем телом.

— Это еще что такое? — спрашиваю я, когда она наконец отрывается от куба. — Солярий для тех, кому нравится голубая кожа?

Эко совсем не смешно.

— У тебя недостаточно научных знаний. Не поймешь.

— А ты попробуй.

Она вздыхает.

— Монитор экосистемы и радар безопасности.

Я пару секунд размышляю об услышанном.

— Дает сводку погоды и подсказывает, нет ли поблизости людей, которые нас ищут?

— Это ни к чему, — отвечает она. — Они есть и скоро нас найдут.

Да, Эко, оптимисткой тебя не назовешь.

Забрасываю ее вопросами — кто я такой, кто такие мои родители и какова моя роль в спасении будущего мира. Эко не отвечает. Обещает, что мы обязательно поговорим, когда придет пора.

— Скажи мне хотя бы, жива ли моя мать? — напираю я.

Эко пристально смотрит мне в лицо и в конце концов, смилостивившись, отвечает еле слышным шепотом:

— Полагаю, да. Когда я видела ее в последний раз, три месяца назад и на тысячу лет вперед, она была жива.

Жива, значит! Мира, которая то вспыхивает, то гаснет. Неожиданно хорошие новости от моей ниндзя. Может быть, когда-нибудь мы встретимся и выясним наконец отношения. Привет, мамочка, я твой сыночек, которого ты вынула из колыбельки и сунула в машину времени. С тех пор меня обманывают, преследуют, предают и раз десять могли убить. Спасибо. А ты как поживаешь, мамуля?

Осматриваю бунгало. Три этажа, крутые лестничные пролеты. Комната Джека — на втором этаже. Кровать. Письменный стол. Шкаф с чистой одеждой. Не последний писк моды, но в данный момент элегантность не так уж важна. Когда ударяешься в бега, не стоит недооценивать важность чистых трусов.

Кто все это сюда привез? Чей это дом?

Спрашиваю у Эко, но она уходит от ответа — примерно так же, как скатываются капли дождя со спинки болотной утки.

Болото тут, кстати, еще какое. Лежа в постели, я слышу птиц и целый миллион насекомых. Разве тут уснешь? Что я здесь делаю? На всем белом свете у меня нет ни одного человека, которому можно довериться, ни одной мысли, которой можно поверить. Кроме того, что вокруг меня смыкается нечто вроде сети. Даже в этой глуши. Погоня все ближе.

Наконец я проваливаюсь в дурной сон. Мне снится злобное лицо, которое я видел, когда прыгал с крыши на крышу на Манхэттене. Львиная грива седых кудрей. Сверкающий оскал. Хищные глаза налиты кровью. И голос — словно глухой рык голодного льва. Так и раскатывается по всему моему кошмару:

— Джек, Джек!

Я дома, в Хедли, сижу на заднем крыльце. Читаю «Дэвида Копперфилда». Вдруг среди кустов загораются алые глаза. Из темноты доносится голос:

— Джек, час пробил. Джек, выходи. От меня не скроешься, Джек. Сдавайся, Джек…

— Джек! — Бум! Бум! — Джек! Вставай!

Открываю глаза. Голос Эко. Что за ерунда? За окном темным-темно. Гляжу на часы. Полпятого.

— Еще же ночь…

— Одевайся. Завтрак готов.