Осколки зеркала

Три друга из Елисаветграда

Князь Гога, он же Жорж, виконт Николя, граф Арсений — так звали друг друга члены этого тесного дружеского кружка.

За этими высокими шутливыми прозвищами скрывались вовсе не аристократы, а беститульные молодые люди — Юра Никитин, Коля Станиславский, Асик Тарковский. Существовал еще и маркиз Рюэтти, личность которого остается для меня загадкой. Все друзья выросли в Елисаветграде, все пережили трагическое расставание с безмятежным, благополучным дореволюционным детством. Все были увлечены одной прекрасной дамой — Марией Густавовной Фальц. Все обожали поэзию и сочиняли стихи. «Ты лежишь подо мною распятая», — писал совсем юный Коля Станиславский, и друзья рукоплескали этим смелым строчкам.

Самым младшим из компании был Асик Тарковский, он же первый покинул родной город и переехал в Москву. Связь с друзьями юности, Николаем Станиславским и Юрием Никитиным, не оборвалась. На первых порах чужим и холодным городом была для папы Москва. Поэтому летят письма в Зиновьевск (так в 20-е годы звался Елисаветград, в котором родился один из известных большевиков — Зиновьев), продолжается манерная игра в титулованные персонажи, продолжается изысканная литературная игра.

Вот письмо папы к Николаю Станиславскому от 10 октября 1926 года:

            Прими уверения и прочее.
          

            Твой гр. А. Тарковский».
          

К письму прилагается упомянутая выше поэма, из которой видно, как весело и беззаботно (думаю, что это сильное преувеличение — а деньги-то откуда брались?) проходила юность друзей в нэпмановские годы.

Проходят годы, друзья мужают, женятся. У Арсения — сын, в проекте еще ребенок. «Восхитительная» Наталья, жена Юрия, родила ему дочь. Николай Станиславский породнился с Юрием Никитиным, женился на его сестре Татьяне. И Николай и Юрий уже не живут в родном городе. Но галантная игра в аристократов продолжается.

            Богодивный и прекраснейший!
          

Послание кончается словами:

            Тв(ой) А.
          

            Спешно сообщи мне Юрин севастопольский адрес».
          

Следующее из сохранившихся папиных довоенных писем к Николаю Станиславскому датируется датой знаменательной — 18 июня 1941 года. Через пять дней начнется война.

За годы, прошедшие со дня написания предыдущего письма, много воды утекло. От Юры Никитина ушла любимая жена. Его маленькая дочь так любила своего отца, что нового «папу», отчима, хотела застрелить из игрушечного ружья. Юрий уже жил в Киеве, преподавал художественное слово в Киевском театральном институте. Позже работал на Киевской киностудии вместе с Довженко. В 1938 году был арестован, обвинен в шпионаже, осужден на пять лет и отправлен в северо-восточный лагерь Магаданской области. Юрий Никитин был учеником также репрессированного знаменитого украинского театрального режиссера и педагога Леся Курбаса.

Сероглазый красавец, талантливый чтец-декламатор, Юрий Васильевич Никитин продержался в лагере два с половиной года. Он погиб в Бухте Нагаева в 1940 году в возрасте тридцати пяти лет.

С 38-го года поселилась в папином сердце глубокая скорбь по Юрочке Никитину.

— писал папа Станиславским в шестидесятые годы.

К Николаю Дмитриевичу Станиславскому (1905–1970), театральному режиссеру, заслуженному деятелю искусств Украинской ССР (кстати, Станиславский — это его подлинная фамилия, не псевдоним, как у знаменитого Алексеева-Станиславского), судьба была более благосклонна. В последние годы жизни он вместе со своей женой Татьяной Васильевной жил в Житомире, был главным режиссером Музыкально-драматического театра. Папа виделся со Станиславскими летом 1970 года. Он и Татьяна Алексеевна приехали в Житомир на машине после туристической поездки во Францию. Гостили на их даче в знаменитом Тригорье, связанном с именами Эвелины Ганской и Бальзака. А в октябре Николая Дмитриевича не стало.

После кончины Коли Станиславского папа стал думать о смерти. Он приехал ко мне и попросил меня взять старинный перстень, принадлежавший когда-то его отцу. Он не хотел, чтобы после его смерти эта семейная реликвия попала в другие руки. Я уговаривала папу носить кольцо и дальше, но он так настаивал, что я взяла этот перстень с условием, что по первому слову верну его папе. (Кто мог знать, что однажды папина жена, Татьяна Алексеевна, приводя в порядок свою прическу, выдвинет ящик моего туалетного столика, откроет коробку с моей бижутерией и обнаружит там папин перстень. Скандал! Папа исподтишка показывает мне кулак, я за спиной Татьяны развожу руками, мол, кому придет в голову, что она может рыться в моем ящике. Но перстень остался у меня, папа так и не взял его обратно.)

А весной 41-го года папа встречался со Станиславским в Йошкар-Оле — Николай Дмитриевич работал тогда в Марийском государственном театре.

И вот последнее предвоенное письмо папы к Николаю Дмитриевичу. Друзья еще молоды, но уже нет в этом письме и намека на галантную игру бывших «аристократов». Есть самоирония, грусть и любовь, которая не кончится и после смерти Станиславского.

            Милый, дорогой Коля!
          

какой? Может быть, пятилетие образования Марийской АССР? — М. Т.)

Твой А

В санаторий папа не попал. Мирная жизнь кончилась. До 16 октября 1941 папа оставался в Москве, где готовился в ополчение, потом попал в Чистополь, потом — на фронт. А фотография, изображение, где он вместе с Колей Станиславским снят в Йошкар-Оле, у папы появилась спустя много лет. Тогда он мне ее и подарил с надписью: