Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов

Подруга дорогая — ностальгия —

По бездорожью моего скитанья,

Ты для меня любовь и литургия —

Шагаешь рядом по путям изгнанья.

Прядешь нить совести от тех проталин —

В которых бьется скорбь родных развалин.

Рисуешь мной покинутые нивы —

Они пьянят сильней настоя меда,

Они с далеких лет в сознанье живы.

Разлука — лед, но ты — моя свобода!

И ты растопишь в холоде чужбины

Разлуки лед, словно в песках пустыни.

Ты — яркая звезда во мраке ночи.

На океанских волнах и в Канаде.

Средь разрушений римских твои очи

Сияли радугой и были мне отрадой,

В них видел я засеянное поле

Моих — и Черногорья, и Подолья.

Повсюду немота… А в дыме от кадила

Сидит всесильный царь — родитель наших бед.

Из-под короны взгляд — на подать и обет.

Не замечает кровь, что нашу дань обмыла.

Из-под короны взгляд: на купола, хоромы —

Пылает солнце в них. У нас же мрак всегда.

Он смотрит и на нас, бросая иногда

Из-под прикрытых век то молнии, то громы.

Уже не первый век сидит он, крест целуя,

Возводит на костях своих людей дворцы.

Что наша боль ему — богатств полны ларцы.

А мы кричим ему: хвала и аллилуйя!

Родной мой, отчий край далекий,

Ты богом и людьми забыт.

Лежишь, как ратник одинокий,

Израненный… но не убит.

Кругом разгуливает горе,

За упокой души трубя.

А ветер панихидой вторит

По нам, покинувшим тебя.

Сорвало нас, как листья с сучьев,

И бьет судьба в других краях.

Трудна скитальцев доля сучья —

Жить нищим на чужих хлебах.

Я жду конца…

Нет! Нет! Жду — боя!

Еще я жив и силы есть.

И я клянусь перед тобою:

Отца не запятнаю честь.

Приду к святым твоим могилам

И молча упаду в траву.

Напьюсь твоим простором милым

И оживу!

Кругом, как в зимней келье сердца,

Безлюдьем дышит пустота.

Ни слова молвить, ни согреться —

Стою часовней без креста.

Где храм звенел — развалин груды.

Повсюду заросли и вонь.

Иконы растащили люди,

В лампадах не горит огонь.

И боль в глазах от этой дали.

Ищу, с кем душу отвести.

Все серо. Небо в душной хмари.

Вой ветра — скорбный стон в груди.

Как мне дойти до края поля,

Вдохнуть зеленой красоты

И, позабыв недугов боли,

Взглянуть на темные кресты.

Услышать реквием трембиты —

Хранительницу доли гор,

И над могилами забытых

Луною высветить простор.

Пить терпкий плач влюбленным ухом,

Прижать к груди зарю сильней

И крепнуть мужеством и духом

Земли родимой, как Антей.

Чтоб превозмочь невзгоды смело,

Тревоги, грозы пережить,

Чтоб из глаз Каина сумел я

Слез покаяния добыть.

Прийти, обнять родного брата,

Освободить себя от пут,

Собрать все муки, все проклятья

И отнести на Божий суд.

Поразметали бури, громы

Нас по дорогам разных стран.

Тоскливо окнами хоромы

Глядят, как буйствует бурьян.

Гей! Гей!

Никто не знает, сколько боли

В сердцах усталых проросло.

Да, потрепало наши доли,

А счастье в сны лишь занесло.

Гей! Гей!

К забору не падем под небом,

Глотая пьяную печаль.

Кидают богачи нам с хлебом

Насмешки, брань… О, как их жаль!

Гей! Гей!

Года мы носим за плечами

В мешках и продолжаем жить.

Нет, мы не сделались рабами —

И вольными не смеем быть.

Гей! Гей!

Уши опустивши, смиренно хвост поджав,

Ко всем мы ластимся при встречах на дороге,

Юлим мы перед теми, кто: тю, тю! — сказав,—

Даже тогда, когда нас обругают строго.

Храним и день и ночь хозяйское добро,

Облаиваем всех, кто подойдет поближе.

Лелеем рабское пятно, как гусь перо.

Нас крутит жизнь в кольцо, сгибает ниже, ниже.

Мы, как собаки, рады кости панских ласк.

Скулим порой, что жизни путь у нас не близкий.

Но снимут с кола плеть — и в теле дрожи пляс,

Покорны вновь, как псы, и кланяемся низко.

Бывает, снятся нам весенние поля,

Но с поводка нас почему-то не спускают.

Мы и не против, нет… Мы лишь глядим, моля:

За что же люди нас медведями считают?

Кричите вы, что в песенном моем надрыве

Нет жизни, есть лишь плесенная гниль гробов.

Что на своей постылой, чуждой людям лире

Я воспеваю только стон и плач рабов.

Но я — сын времени. Боль моего народа,

Скорбь гневная его и дум усталых гуд

Звучат в моей душе сильнее год от года,

И песнь моя — их справедливый суд.

И я клянусь, покуда сердце бьется, буду

Не только в ожиданьях розовых мечтать —

Нет, нет! — я честным словом праведным повсюду

В бой за святое дело не устану звать.

И не учите вы, что петь мне подобает

И с кем я должен продолжать свой трудный путь.

Кругом кромешный мрак. Но сердце точно знает.

С кем надлежит мне быть…

Гнев — разрывает грудь!

Вы видели тот край, где царствует неволя?

Окутала народ обманом слепота.

Под крышей хилых изб ютится злая доля

И бьется крик людской: куда идти, куда?

Вы знаете ли этот забытый миром край?

Вы видели тот край, где смех и голос скорби,

Безумствуя, в слезах танцует на гробах,

Где свет — являет грех, народ бесчестьем горбит,

Где отчуждение, страх застыли на губах?

Вы знаете ли этот забытый богом край?

Вы видели тот край, где в облаках годами

Украдкой ходит солнце на тоненьких лучах,

Где зависти толпа пророков бьет камнями

И, буйствуя, богов ниспровергает в прах?

Вы знаете ли этот покрытый смрадом край?

Вы видели тот край, где ненависть в почете,

Где все живут в грязи, друг к другу охладев,

Где блеска красоты вы просто не найдете,

Где к милосердью клич встречает дикий гнев?

Вы знаете ли этот пропащий, бедный край?

Вы видели тот край, где водопадом тризна

Шумит, простой народ дурит страшней вина,

Где возмущенья взрыв — лишь белой пены риза?

Вы знаете, где эта треклятая страна?

О, это же моя забитая Отчизна!

Зал в свете канделябр. Все в пестроте цветов.

Тараса на руках сквозь зал несут из ложи.

Под ним сиянье лиц и море голосов.

Лихое декольте и строгий фрак… О, Боже!

Пришли Шопен и Григ. Здороваются с ним.

Сей праздник здесь собрал любимчиков салонов.

Стоит он между них, счастливым и немым,

Но мысленно он там — средь публики балконов.

Приветствует его оркестр и народ.

Тарас — в кругу великих украинских сынов!

Глядит на все шутя, кривит улыбкой рот:

«О, как же очутился я средь таких панов?»

А вдруг бы правда ты пришел сюда, поэт!

Ты всех любимей нам — но это лишь сладкий сон,

К тебе не подбежит задиристый эстет

И не поправит фрака, не скажет в нос: «Pardon».

Их поразил бы всех твой старенький кожух,

Вид грубоватых рук, мужицкие манеры.

Они враз закричали б: ты — вредней холеры!

И вновь загнали б в гроб… Им надобен — твой дух!

За столом зеленым с пьяной страстью

Шумит никчёмный нервный разговор.

Вы, беззаботно веря в свое счастье,

Снимая с душ забот ненужный вздор,

Играете над тихою рекой.

А люди стонут скорбью вековой.

В дрожащих пальцах тайный веер страсти —

Горят глаза, в сердцах бунтует кровь,

Принять готовые и карт напасти,

И боль судьбы — сулящую любовь.

Пас!.. Взятка!.. И — споткнулись, и — ушиблись.

Ничего не сделаешь — ошиблись.

И так — идет азартная забава,

Надеждой глупой полнится игра.

Здесь равнодушие живет без права,

Здесь завтра будет так же, как вчера.

Хотя земля уходит из-под ног —

Вновь карты, ставки… Помоги вам бог.

Смотрю на них: как загребущи руки,

Зуд алчности на бледноте лица.

В глазах дрожит невысказанность муки

Под маскою застывшего свинца.

Не знаю, плакать, что ли, мне сейчас

Иль жечь коленым словом этот класс.

Если б слышал я смех, что кинжала острей,

Что сердца режет холодом стали —

Я смеялся бы так, как сто тысяч чертей,

Чтобы вы о покое не знали.

А потом я скрутил бы увесистый кнут

И, чтоб кровью вы враз прослезились,

Отстегал бы вас всех, отстегал бы вас тут,

Чтобы вы и любви научились.

Если б видел я плач, что сердца леденит.

Как аккорды могучей сонаты,

Я ревел бы, как море, что скалы дробит.

Безутешней, чем малый дитяти.

И всю грусть, что за жизнь накопилась во мне,

Я собрал бы, как строчки канцоны,

И орал бы пророком, чтоб вас и во сне

Била дрожь надмогильного звона.

Если б знал я лицо, что поможет забыть

Все душевные боли и муки,

Поспешил бы я крест забытья положить,

Протянуть для согласия руки.

И простил бы вас всех, безрассудных слепцов,

Кто о голоде в церкви лишь судит;

И в бездонность души гнев запрятать готов

Со словами: «Опомнитесь, люди!»

Свиреп могучего Аттилы гнев.

Но рядом смерть — с лицом его раба.

Он понял это и окаменел:

Вот и его предрешена судьба.

Затих… В глазах — земля горит огнем;

В душе постылой — дрожь, смертельный страх.

Окончен карнавал. Обман кругом.

Лежат сокровища французские — всё прах.

Вдали — руины, слез кровавый дождь,

Проклятья, ненависть и дикий стон —

Все это на земле оставил вождь.

На доброе был неспособен он.

Такой от дедов получил завет:

Грабеж, насилие… Конец мечтам.

Тысячу лет пугали гунны свет.

Подвел черту всему Аттила сам…

Закончен эпилог Ягайлового сна:

Последний землекрад от нас ушел…

Судьба его коварна и грязна.

И пал еще один кровавых дел престол.

Читаю книгу сердца твоего.

Но что ты думаешь, я не узнал.

И не увидел в книге я того,

О чем с тревогой эти дни мечтал.

Ты предо мною грустная стоишь —

Оранжерейным тоненьким цветком,

Глаза туманит горестная тишь

О будущем иль, может, о былом.

В железной клетке держишь крик души,

Как в дым вулкана, прячешь тайны мук.

Не скрытничай, прошу тебя, скажи,

Про все скажи, ведь я твой верный друг.

Пойми, молчанье не заглушит боль,

Не зарубцуют ран росинки слез.

Не вечны наши дни с тобой… Позволь

Узнать, кто столько бед тебе принес?

Перед тобой — улыбки расцветают.

В тебе такая молодость огня,

Что у меня, как жалюзи спадают

Стальные с сердца, радостью звеня.

Ты для других — сокровище лихое

Своею солнцесильной красотой.

А мне твое сиянье неземное —

Как для цветка рассвет с живой росой.

Прошу, если я стану вдруг немилым,

Ты не спеши жестоким словом бить.

Позволь уж — хоть и буду я постылым —

Мне рядом тенью бессловесной быть.

Я мысли тайные, конечно, скрою,

Ища в глазах твоих веселый жар,

Чтоб, отразив его, тебя зажечь собою —

И малая искра родит пожар!

Спасибо я принес любимой:

За то, что нет страданьям меры,

За то, что я живу без веры,

Что одинок, как пес паршивый.

Будь счастлива, благодарю!

Тебя ни в чем я не корю.

И все же хоть один лишь день

Прими моих терзаний тень

И проживи его, как я.

И вдруг тогда, отбросив лень,

Ты вспомнишь, может, про меня —

И будь веселой, как весна!

Гуляй и смейся так, как я

С тобою лишь в мечтах гуляю

И без надежды страх скрываю…

Когда тебя встречаю я в трамвае

Средь безразличных и чужих людей,

Глаза невольно сразу прикрываю

И бессловесно выхожу скорей.

Спешу забыть, когда мы были рядом.

Те дни пьянили крепче, чем вино.

Я тщусь запрятать их смятенным взглядом

В завалы сердца, в темноту, на дно.

Пусть там лежат ненужными вещами.

Их блеск померк, уже не тот, что был.

Ищи веселья с новыми друзьями,

Меня ж забудь, как я тебя забыл…