Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов

Холодный шторм

в холодной злобе,

обвалами —

холодный гуд…

Все море

в бешеном ознобе.

Летит девятый

изумруд…

Ударит

в берег,

разгорится…

Он — пьяный гений

трех секунд —

над скалами

поднимет бунт

и вдруг угаснет,

разлетится

в ничто,

в ничто…

Таков

и ты,

поэт

сердечной маеты!

Огня! — Сверхчеловеческой любови!

Пусть в молодой груди вскипает кровь!

Беру тебя, беру, мой мир терновый,

В объятья солнечные!

Огневой

Могучей птицей облетаю ныне

Всю землю… И над людом простираю

Бескрайние крыла. — Придите все

Под их покров: коль не найдете рая,

Найдете пекло молодых объятий —

Всемирных, сильных… В них испепелятся

Жестокость, злоба… А инстинкт звериный,

Который скалится и жаждет крови,

В объятьях этих — тоже сгинет сразу,

Навеки сгинет — больше не воскреснет…

Как не воскреснет тот, кто упадет

В бездонный кратер, ненасытный кратер

Вулкана — запылавшего, как сердце!..

Огня! — Сверхчеловеческого буйства!

Любови пламенной! — Без слов, убитых

Губами евнухов… Губами тех,

Кто вместо сердца под шелками прячет

Вонючую отравленную яму

С могильными червями…

Так скрывали

Ублюдки рахитичные — потомки

Дегенератов с «голубою кровью»,

С гербами пышными, «красою рода»,—

Уродство язв

под золотом плащей!..

Огня! — Сверхчеловеческой любови!

Живое — сильным, мертвечину — сгнившим…

Любови буйной, солнечной (огня!),

Такой любови я желаю ныне,

Чтоб — сразу все живое охватила…

Чтоб только солнцем, только солнцем жить!

И добывать горячим потом счастье

Для сыновей и внуков… Для потомков

Далеких!..

Эй, огня, огня, — любови!

Пусть в молодой груди вскипает кровь!

Беру тебя, беру,

о мир терновый,

В объятья светлые! — В любовь мою

тебя кидаю, как в огонь пречистый:

Сияй! И очи всем несчастным исцели…

И ослепи того, кто выбрал темень —

Кто в яме прячется!..

Любови и огня!!!

Тяжко

идет

броненосец

в рейс.

Все дальше земля —

старый кабак…

На мостике

капитан.

На губах

тринадцать чертей…

У глаз его —

цейс.

В раздумье

морщится

хмурый лоб…

На траверзе

солнце

и синий чад.

Жерла орудий,

как жабы, глядят —

каждое в небо

вздымает зоб.

Жмурки безбрежья…

Клокочет даль.

По палубе —

дождика

теплый крап…

Звенят якоря.

На бакборте трап

тихо

и холодно

скрежещет о сталь…

Во мгле — океан

умолк и обмяк…

Внезапно — приказ:

— Повернуть!

— Вест! —

На траверзе

мачта

воздела крест,

на мачте

виснет

кровавый флаг…

Остер,

как кортик,

курса пунктир…

И рвет

смешок на губах

лейтенант.

На том корабле,

на остатках вант,

развешаны трупы…

— Как холодно!..

— Бррр!..

Все ближе

корабль…

Все страшнее…

И смрад

уже броненосцу

наперерез

несет

налетевший

легонький бриз…

— Повернуть!..

— Назад!..

Ушли далеко…

А по спинам —

мороз…

Как только

на палубу

сумрак

упал,

на баке

товарищу

рассказал

о «Летучем голландце»

рябой матрос…

На волны

дышал

ветра шалого мех…

Схватившись

за черный, холодный борт,

стоял капитан,

вдруг — рванулся, как черт,

и в спазмах

сквозь зубы

выцедил смех:

— «Летучий голландец»?!

— Ха-ха-ха!

— Ведь то — коммунаров

расстрелянный бриг!..—

Но тут пошатнулся…

И хохот —

вмиг

назад затолкал

в свои потроха…

В раздумье

морщится

хмурый лоб…

На траверзе

злато

и синий чад.

Орудия жабами

в небо глядят —

вздымает

каждое

скользкий зоб.

Жмурки безбрежья…

Клокочет даль.

По палубе —

дождика

легкий крап…

Звенят якоря.

На бакборте трап

холодно,

жутко

скрежещет о сталь.

Меж сердцем

и разумом

снова разлад:

я грустный итог подвожу…

Над пульсом,

над ритмом

английских баллад

в потемках вечерних

дрожу.

Хмельной мотылек

залетает в окно,

и в жилах моих — не кровь, а вино.

Я милой, чьи губы — как маковый цвет,

в стихах сочиняю привет:

О, что мне поделать?

Ты знаешь сама,

что ночь сантиментов — нема!

И чувство мое —

заколдованный круг…

А к лирике звездной — я глух!

Только к тебе

я любовью

томим!

Нет в мире

подобных фей!

Можно было б

коробки сластей

украшать

портретом твоим!

Губы твои,

Очи твои —

гнетущая красота!

Они — не мои,

они — ничьи…

они — миражи… мечта!

И все безнадежнее,

все слышней

секунд

безжалостный бой…

Что ж,

мучай меня!

И в кровь мою влей

полыни

терпкий настой!

Попробую стать безразличным —

и

умолкнут

губы мои…

Но так безрассудна и молода

крови моей

маета!

Вот завтра всю горечь

с души я сотру,

и ветер ее унесет…

Не стану стихи продолжать поутру,

а просто забуду

все…

Но милой, чьи губы — как маковый цвет,

уже сочинил я привет…

Хмельной мотылек тихо канул в окно —

в саду затерялся давно…

…Вот только у разума

с сердцем —

разлад:

печальный итог подвожу.

Над пульсом,

над ритмом

английских баллад

в тревоге

неровно дышу.