Парень моей подруги. Запрет на любовь

15

Срываться из дома к девочкам уже поздно. Разумнее будет поехать завтра сразу после занятий.

Нужно было еще с утра написать Маринке и спросить, как она, но я почему-то была уверена, что Соколов встретится с ней лично и придумает правдоподобно-звучащую историю из разряда «ты классная, но дело не тебе, дело во мне».

Никак не могу сконцентрироваться на книге. Накопленное за день напряжение не просто не отпустило меня, а сдавило тисками каждую мышцу. У меня болит поясница, позвоночник, тянет ступни. Мелькнула даже трусливая мысль остаться завтра дома, спрятавшись под одеялом. Я зла на себя и на Соколова. Правильно умные люди говорят: «Преисподняя полна добрыми намерениями». А еще: «За что боролись, на то и напоролись». Короче, народная мудрость с лихвой описывает мой случай.

Дождь стучит по стеклу всю ночь, мешая спать. А когда мне удается задремать, мне снится плачущая Марина.

На следующий день ее тоже нет в университете. Открываю сначала наш чат, потом личную переписку и снова убираю телефон в сумку.

Скрестив пальцы на удачу, ловлю перед занятием Олесю Игоревну в коридоре. Она из тех женщин, чей возраст невозможно вычислить. Ухоженная, в меру стервозная.

— Олеся Игоревна, здравствуйте. — Скачу рядом с ней, как кузнечик-огуречик. Она не смотрит на меня — плохой знак. Продолжает дальше цокать каблуками по жесткому полу.

— Что вам, Кузнецова? Семинар у нас в 305 кабинете, а не в коридоре.

— Да-да, кстати, отличное платье. Голубой вам к лицу.

Она иронично выгибает бровь и косится на меня — мол, говори уже, что тебе надо.

— Мы с Мариной Тропининой сегодня должны были исследование представлять, но она, к сожалению, заболела. Можно, мы, пожалуйста, на следующем занятии все сдадим? У нас все готово, честно. — Еще очень хочется приложить руку к сердцу для достоверности, но я сдерживаюсь.

Работа у нас еще не готова. Мы так и не успели доделать графики и написать вывод. Сначала эта драка дурацкая, потом свидание с Соколовым, теперь — страдания Маринки по «идеальным» отношениям, которые рухнули с моей помощью.

— Хорошо, но имейте в виду, не сдадите все в следующую субботу — не допущу к экзамену обеих. Сразу на пересдачу пойдете. Про автомат можете забыть уже сейчас.

— Спасибо. — Открываю перед ней дверь, пропуская вперед, и захожу следом.

Обидно, что хочется плакать. Я ненавижу социологию: молодой лектор читал материал так, что хотелось удавиться от скуки, но я продолжала дома горбатиться над плохо пропечатанными методичками. Писала доклады, поднимала руку почти каждое занятие именно для того, чтобы не париться потом с экзаменом. Все труды насмарку. Ладно, беру себя в руки, не все потеряно: я учила, поэтому сдать предмет мне не составит труда. Главное — Олеся Игоревна согласилась передвинуть нас, а могла бы и отказать.

С трудом досиживаю до конца занятий и захожу в приложение — посмотреть цены на такси. Хочу побыстрее добраться до девчонок. Очень надеюсь, что все не так плохо, как я себе представляю. Сначала думаю зайти в магазин, чтобы купить что-то сладкое и поехать оттуда, но тут же отказываюсь от этой затеи. Вряд ли эклеры смогут помочь Марине пережить боль и разочарование. Дождь плюс пробки равно двойной тариф. Закрываю приложение и выхожу на улицу. Стою под навесом и смотрю на второй день подряд плачущий город. Небо затянуто тучами. Пахнет свежестью и мокрыми цветами. Раскрываю зонт и осторожно спускаюсь по скользким ступеням.

Прямо перед мной резко тормозит черная машина, брызнув водой из-под колес. Стекло медленно едет вниз, и я вижу перед собой гладковыбритое лицо Соколова. Из салона тихо доносится музыка, какой- то джаз.

— Прыгай, Марго с косичками, прокачу с ветерком. — Доносится его голос сквозь пелену дождя.

Я смотрю на людей, набившихся под козырек остановки через дорогу, и решительно тяну дверь машины на себя. Ладонь и край свитера тут же промокают насквозь. Второй раз за неделю я сажусь в его машину. Прежде чем Влад отъезжает, я вижу в окно Лилю в бежевом плаще. Она стоит рядом с колонной, в руках — красный зонт. Лиля внимательно смотрит на машину Соколова. На секунду мы встречаемся взглядами, она горько усмехается. Я отворачиваюсь.

— Поехали кофе пить? — Весело спрашивает Соколов.

Простая серая толстовка, темные джинсы. Запах морского бриза дополняет ставшую почти привычной картину. У него очень необычный пигмент волос: холодный, светлый оттенок, а брови на несколько тонов темнее, почти темно-русые. Задерживаюсь на нем взглядом гораздо дольше, чем следовало. Глядя на него, я чувствую одновременно и волнение, и что-то смутно напоминающее предвкушение, и огромную, всепоглощающую вину. Внутри что-то ноет и мается. Я ни в чем больше не уверена.

Стрелка спидометра примерно-показательно замерла на цифре девяносто.

— Довези меня, пожалуйста, до площади Победы. — Игнорирую его вопрос о кофе.

Это совсем рядом. Оттуда смогу за пять минут добраться до квартиры девочек. Надеюсь, проскочим пробки. Вытираю ладони о джинсы и тихо спрашиваю:

— Почему ты расстался с Мариной сообщением? Почему не поговорил лично, Влад?

Легкость уходит из его глаз. Он смотрит на дорогу. Руки сжимают руль.

— А чтобы это изменило? Ты думаешь, от вида моей рожи ей стало бы легче? Расставание — это всегда больно. Неважно, каким способом.

— Что ты ей написал?

— Это останется между мной и Мариной. Я выполнил условие: расстался с ней, как только проводил тебя домой, и сделал это очень мягко и вежливо.

Прикрываю глаза. На меня накатывает паника.

— Зачем ты вообще все это затеял? — Поворачиваюсь к нему всем корпусом и хватаю за плечо. — Тебе не нужны ни она, ни я. Тебе никто, не нужен, Влад. Ты же эгоист. Ты, вообще, кем-нибудь, хоть на мгновение, дорожил в своей жизни? — Перехожу в режим загнанной в угол истерички.

Я переоценила себя. Думала, что раз я живу головой, а не эмоциями, как Марина, то мне виднее, а значит, я смогу ей помочь. Только вот о помощи она меня не просила.

Соколов сильнее сжимает руль. Водит нижней челюстью и пялится на красный свет светофора, отражающийся в грязной луже.

— Я так и думала. — Отпускаю его плечо.

— Я предупреждал тебя, что из себя представляю. — Он поворачивается ко мне, и я снова вижу перед собой холодного циника, готового к нападению. Он высокомерно вздергивает подбородок. — У тебя был выбор. Ты легко могла рассказать все Марине и никуда со мной не идти. Но ты пошла, потому что я тебе нравлюсь.

— Лучше нам с тобой больше не видеться. — Выдавливаю сквозь ком в горле. — Давай просто все забудем. Нам даже напрягаться не придется. Ведь не было ничего? Вот тут меня высади, пожалуйста.

Он паркуется у тротуара. Дождь стучит по крыше. Льет так сильно, что не справляются дворники. Они просто гоняют воду по стеклу.

— Это все, что ты мне хочешь сказать? — Его глаза — ледяные озера, глубокие и беспощадные к любому, кто в них угодит. Я тянусь к ручке, но он резко хватает меня за кисть и сжимает ее. — Ты трусливая, лживая идиотка, которая возомнила себе, что все и обо всех знает. Может, ты по выходным с Господом богом чаи гоняешь? — Спину и затылок обдает холодом. Ощущение, будто он только что вылил на меня ушат грязи.

— Мне больно. — Пытаюсь выдернуть руку, но безуспешно. Дергаю снова и снова, а он сжимает сильнее. — Пусти! — Рычу я. Силы не равны. Он вцепился в мою руку, как хищник в тушку убитого зайца. Смотрит, не моргая. Дергаю снова, а потом кусаю его за ладонь.

— Ау!

Соколов трясёт в воздухе рукой. Смотрит на руку с отпечатком моих зубов, а потом переводит сердитый взгляд на меня. Я пользуюсь моментом и выскакиваю из его машины, хлопнув дверью. Зонт я оставила валяться в салоне под ногами, поэтому бегом припускаю к Тасиному дому через дворы. Слышу, как рассерженно визжат шины. Поворачиваюсь: его машина скрывается за поворотом, мигнув фарами. Надеюсь, на этом все, — пугливо думаю я.

В подъезд забегаю вымокшая насквозь. С волос и одежды течет. Консьержка поджимает губы и отворачивается.

Тася встречает меня в уютном вязаном платье без макияжа. Не могу понять ее состояние: то ли растерянная, то ли испуганная. Это наша первая встреча после воскресной размолвки.

— Привет, — она целует меня в щеку.

— Привет… Тась, ты прости меня… — Пытаюсь сформулировать извинение, но слова не складываются.

Я всегда гордилась тем, что не осуждаю людей, а в прошлый раз обидела ее именно таким способом. Написать сообщение проще, чем посмотреть человеку в глаза. Думаю, именно поэтому Соколов выбрал такой способ расставания. Внутри все еще плещется неприятное послевкусие от нашей поездки.

— Да, забыли. — Машет она рукой. — Все хороши были. Марго, я за Маринку переживаю.

— Как она? — задаю дурацкий вопрос. Ну, как она может быть, в самом деле? Пляшет бачату, наверное.

— Хреново, уже не знаю, что делать. — Мы проходим на кухню. Я занимаю высокий, барный стул. Тася приносит мне мягкое, бежевое полотенце. — Она не жрет ничего, сегодня ночью уже вторые сутки будут. Все время плачет и лежит, отвернувшись к стене. Я попыталась ее пару раз поднять, так она в меня лампой запустила, прикинь?

Я молчу и сушу полотенцем волосы, пряча глаза. Вина дерет душу до крови. А если бы Влад переспал с ней и бросил, неужели было бы лучше? Она обязательно переболеет и справится, Марина сильная. Меня разрывает на части. Если бы я была бы ребенком, то могла бы прийти к папе и спросить, как лучше поступить, и кто прав. А совершеннолетие предполагает, что с чувством вины тебе приходится справляться самостоятельно.

— Она и так ничего не ест. Выпьет смузи из зеленой дряни на завтрак, а перед сном яблоко или морковку съест. Это весь наш прием пищи — зашибись! — Расстроенно всплескивает Тася руками. — Кофе будешь?

Я киваю. Стягиваю мокрый свитер, жду, пока машина перемелет зерна, и спрашиваю:

— Когда к тебе твой приедет?

— На счет этого не переживай: он в Москву на неделю улетел. — В кухне пахнет свежемолотыми зернами. Тася ставит на стол две белых кружки, ломает плитку темного шоколада. — Что с Маринкой делать будем? Мне еще Лена звонила, пьяный бред несла. Представляешь, как узнала, что Маринка у меня живет, так начала с нас деньги требовать, нормально? Дочь года полтора дома не живет, а она очухалась. Ненавижу.

— Тась, почему ты мне раньше не рассказала, что у Марины РПП? (прим. — расстройство пищевого поведения). Я бы с папой поговорила. У него сто процентов кто-то из коллег на этом специализируется.

Тася грустно смотрит в окно

— Потому что дура. Повелась на ее уговоры. Она боялась, что ты узнаешь. — Тася забирает у меня мокрый свитер и вешает его на батарею. — Марина очень зависит от твоего мнения.

Удивленно дергаю головой.

— В смысле?

— Ей очень важно, что ты о ней подумаешь, Марина равняется на тебя. — Тася видит мое лицо и улыбается. — Нет, ты не подумай. Просто, она считает тебя сильной, уверенной, целеустремленной. Ей важно тоже так выглядеть в твоих глазах. Знаешь, как она потом переживала, что повелась на уговоры твоей мамы, и Олег пришел на день рождения. Весь мозг мне вынесла. Боялась, что ты обидишься.

Меня как будто чем-то тяжелым по голове огрели. Я всегда принимала Марину такой, какая она есть. Зачем пытаться выглядеть в моих глазах лучше, чем она есть на самом деле?

— Я никогда не замечала этого.

— Поэтому Марина не хотела, чтобы ты узнала о ее слабости. — Продолжает Тася свою мысль. — Мне кажется, она сама не до конца понимает, что у нее проблемы.

— Она же всегда нормально ела в столовой и в кафе.

Тася пожимает плечами.

— Или делала вид, что ест. Я боюсь, как бы сейчас ситуация не усугубилась.

Я пялюсь в стол и рисую на нем пальцем невидимые узоры.

— Сейчас я попробую поговорить с ней, а ты иди в магазин за курицей. Сварим ей бульон.

— Может, лучше вина?

— Тась.

— Ладно-ладно. Бульон, так бульон. Только варить сама будешь. — Морщит она нос.

— А сегодня вечером я поговорю с папой и попрошу его договориться о бесплатной консультации для Марины. Все будет хорошо. — Говорю я не для Таси, а для себя.