Парень моей подруги. Запрет на любовь

25

— А вы что, с Мариной поругались, что ли? — Спрашивает, кажется, в десятый раз у меня Олег. Он «случайно» увидел меня в столовой, спросил для приличия разрешения и плюхнулся напротив, не дожидаясь ответа.

Я качаю головой.

— А что тогда вместе не обедаете? Мне кажется, вы раньше поодиночке не передвигались.

Я неопределенно пожимаю плечами. Меньше всего я хочу сейчас обсуждать с ним эту тему. Я вообще не хочу ни с кем разговаривать.

— Она тоже какая-то странная ходит. — Олег задумчиво почесывает подбородок и возвращается взглядом ко мне.

Господи, ну, что он пристал? Не отвечает человек — значит не хочет. Докопался. Почему я не лезу к другим людям с дурацкими вопросами и уважаю их личное пространство? Раздраженно ковыряю влажную запеканку. Чай остыл. За окном — дождь. Голова болит второй день. Тупая боль окольцевала черепную коробку и давит, проверяя ее на прочность. Жизнь перевернулась с ног на голову и вообще не радует.

Сегодня утром на семинаре мы должны были разделиться по парам, чтобы опросить друг друга и определить тип личности. Я с глупой надеждой повернулась к Марине, но она окинула меня таким презрительным взглядом, что слезы моментально обожгли глаза. Я отвернулась и часто заморгала, чтобы позорно не заплакать прямо на занятии. Я, к несчастью, узнала, что моя Марина может быть жесткой и бескомпромиссной. Она не оставила мне ни единого шанса, чтобы реабилитироваться в ее глазах. Она не то, что больше не разговаривает со мной, даже не смотрит в мою сторону. В группе девчонки уже что-то заподозрили на наш счет и стали перешёптываться. Как это обычно бывает: кто-то что-то видел, кто-то додумал.

— Придешь ко мне в пятницу на днюху? — Слышу бодрый голос Олега. — Родители на дачу уезжают: у мамы плановая высадка редиса и свеклы. Так что квартира в моем распоряжении. Будет лампово. В настолки поиграем, отдохнем, поболтаем, потанцуем. — Олег играет бровями.

— Что, прости?

Столовая наполняется студентами. Когда я пришла, здесь было от силы человек пять, а теперь практически нет свободных столов. Время обеда — половина первого. Стучат приборы. Пахнет гречкой и чем-то жареным. Голоса сливаются в общий гул, усиливая головную боль. Жмурюсь и делаю глоток остывшего чая.

— Марго, — Олег заглядывает мне в глаза. — Я не пойму, что с тобой такое… бледная какая-то. Ешь, хватит запеканку ковырять. Уже обратно в творог ее превратила.

Мне хочется послать его в задницу с непрошенными советами, но привитое мамой уважение к семье Поповых не позволяет мне этого сделать. Поднимаю на него глаза. Он ест вареники с вишней, обильно макая их в сметану. Уголок губ запачкался. Придвигаю к нему салфетницу и отстраненно рассматриваю его. У Олега ухоженные руки с аккуратными ногтями, красная, клетчатая рубашка, чистая кожа. Он ловит мой взгляд и игриво улыбается, обнажая зубы:

— Ну, так придешь?

— Я не знаю, Олег, сессия скоро, да и настроение не очень. Извини. — Отодвигаю от себя поднос с посудой и проверяю на телефоне время. Еще нужно пережить три пары.

— Так тогда обязательно нужно прийти. Развеешься, как следует. Я могу и Марину тоже позвать, если хочешь. Я, кстати, на стрижку записался.

— Почему, кстати? — Намеренно игнорирую его предложение касательно Марины. Чувствую, что, если начну развивать эту тему, то заплачу или швырну в кого-нибудь поднос.

— Тебе же моя прическа не нравится, вот я и решил постричься. — Олег потягивается, и это тоже бесит меня.

Поздравляю, Марго, скоро на людей кидаться начнешь.

— Не помню, чтобы я такое говорила. — Бормочу рассеянно, потому что в столовую заходят Никитин, Бусаев и Соколов. Слежу за ними, глядя поверх плеча Олега, трусливо пригнувшись. — Прическа должна нравиться только тебе. Что подумают другие — неважно. — Говорю, не отрывая глаз от троицы.

С каких пор они обедают с простыми смертными?

«Хоть бы не заметил, хоть бы не заметил», — твержу про себя, но это имеет обратный эффект. Влад занимает место за столом рядом с Бусаевым, и наши взгляды встречаются. У меня бегут мурашки по предплечьям: становится не по себе от его прищура. Не могу поверить, что целовалась с Соколовым, доверяла, чувствовала в нем родственную душу. Сейчас Влад смотрит мне прямо в глаза. Синий взгляд острый, как бритва. Полосует, не щадя. Я с большим усилием выдерживаю зрительный контакт. Влад слегка поворачивает голову и смотрит на Олега, вздергивает подбородок. Вся его поза выражает враждебность и напряжение. Отвожу глаза и снова возвращаюсь к нему. Светлые волосы аккуратно причесаны на пробор, голубая рубашка выглядит безукоризненно — ни единой складочки, серые классические брюки и часы на запястье. Он выглядит старше и серьезнее. Не чувствую в нем ни малейшей искорки тепла. Это отзывается болезненным покалыванием в груди. Я понимаю, я бы тоже была обижена на его месте, но я приняла решение, так будет лучше.

Тим поворачивается и тоже смотрит на нас. С трудом концентрируюсь на диалоге с Олегом. Пытаюсь вспомнить, о чем мы только что говорили. Олег ведет ладонью по волосам и с улыбкой отвечает:

— Не говорила, что не нравится, но я заметил. Я тоже хочу к Дню рождения апгрейднуться. Почему бы не сменить прическу? Марго, пообещай, что подумаешь на счет моего приглашения, ладно?

— Ладно. — Щеку печет от настойчивого внимания Соколова. Забираю с соседнего стула сумку, беру поднос со стола и поднимаюсь. — Пока.

— Пока, Маргаритка. Жду твое сообщение с положительным ответом. — Кричит мне в след Олег, а я раздосадованно морщусь: Влад сто процентов все слышал.

Около пяти прибиваюсь к дому. Кажется, весь день глыбу на себе таскала: болит поясница, шея, ноги. Сбрасываю обувь и бреду в ванную.

— Маргаритка, потерпишь часик? — Мама выглядывает из кухни. — Боря написал, что в пробку попал. На Северной дорогу ремонтируют. Сейчас приедет, и уже все вместе поужинаем, хорошо?

— Я не голодная. — Отвечаю я и сразу же прикрываю за собой дверь, потому что на мамином лице появляются признаки тревоги, а это плохой знак — последует вереница вопросов.

Долго умываюсь холодной водой. Отправляю свитер в стирку и мажусь кремом. Колпачок вылетает из рук и закатывается под тумбочку. Это становится последней каплей на сегодня. Я сажусь прямо на коврик и плачу, в основном, от усталости и непонимания, что делать дальше.

Вспоминаю наш последний разговор с Владом и снова плачу. Ощущение, что я сама лишила себя чего-то очень хорошего, что только начало давать первые ростки в душе.

Я сидела в сквере рядом с институтом. Выбрала уединенную скамейку рядом со старой елью. Равнодушно ковыряла носком кроссовка рыхлую землю. Весенний ветерок обдувал лицо и шею. Вокруг вроде все то же самое, а предвкушение чего-то хорошего бесследно исчезло.

На меня упала тень и, прежде чем поднять глаза, я почувствовала свежий запах морского бриза.

Надо мной стоит Влад. Такой красивый, что в груди заныло. Если в первые дни я думала о его внешности с долей презрительного обесценивания, то теперь я не могу оторвать от него глаз. И дело не только в одежде и потенциале, который дала ему природа, а в том, как он держится, и как ощущает себя. То, что он транслирует людям.

— Привет, — Влад улыбается, эффектным жестом снимает солнцезащитные очки и щурится на солнце. — Отгадай, что у меня есть?

— Привет, — мысленно настраиваюсь на еще одни неприятный разговор — второй за последние сутки.

Влад садится рядом, пристроив руку на спинку лавочки у меня за плечами. Вытаскивает из нагрудного кармана джинсовки два небольших серых билета с ярким розовым узором по краю.

— Что это?

— Билеты на кей-поп батл в следующее воскресенье, — он придвигается еще ближе ко мне и ведет носом от скулы к виску, касается линии роста волос и делает вдох. Я прикрываю глаза, наслаждаясь последними прикосновениями. — Я тебя приглашаю. Попрыгаем под песни мальчиков с крашеными волосами. Организаторы сказали, что будет классно. Можно мерч известных групп купить и кимбап поесть. Говорят, корейцы — фанатики еды. Я, кстати, правильно произнес название? — Он перекладывает руку со спинки мне на предплечье и мучительно-нежно ведет вниз.

— Правильно, только я не смогу с тобой пойти, Влад. — Снимаю с себя его руку и отодвигаюсь.

— В чем проблема? — Его тон меняется, становится недовольным.

— Я все рассказала Марине.

— Это же хорошо. Я повторюсь: в чем проблема?

Кусаю нижнюю губу и разворачиваюсь к нему всем корпусом. Мы сидим на разных концах лавки. Влад все еще сжимает билеты в руках.

— Я больше не буду с тобой общаться, — поднимаю на него глаза и тихо добавляю, — извини.

Влад вздергивает подбородок.

— Это ты так решила или Марина за тебя?

Я молчу. Чувствую, как он разглядывает меня. В вопросе мне слышится разочарование, и это причиняет боль. С трудом сглатываю и снова смотрю на него. Влад громко дышит. Я успеваю насчитать четыре взмаха его ресниц прежде, чем он начинает говорить.

— Я думал, у тебя достаточно мужества, чтобы слушать свое сердце, а не жить по указке других. Ты сама сказала, что я тебе нравлюсь. Очень.

— Конечно, — злюсь я, — со стороны все дофига умные, а на деле… Может быть, было нужно по-человечески начать со мной общение, а не подъезжать на кривой козе?

— Ага, как твой додик с бубном вокруг тебя всю жизнь плясать.

— Да при чем здесь Олег! Что ты его везде суешь!

— А с тобой можно было нормально? — Тоже взрывается Влад. — У тебя же, сука, принципы. Ты думаешь, что это ты принимаешь решения, но это иллюзия, Марго. Ты вообще, похоже, ничего не контролируешь в своей жизни.

— Да, у меня есть принципы, представь себе. — Предательская слезинка скатывается по щеке. Я раздраженно смахиваю ее. — Например, защищать тех, кого я люблю.

Влад вскакивает и нависает надо мной.

— Это уже бич какой-то. Тебя вообще просили кого-то защищать? Что за хрень ты несешь? Почему ты решила, что на тебе лежит ответственность за чувства других? — Он отходит, делает вдох и продолжает немного спокойнее. — Чувства Марины — вне зоны твоего контроля. Советую тебе подумать над моими словами. Если ты думаешь, что я буду бегать за тобой вечно, то ты ошибаешься.

Сердце пропускает удар.

— А теперь представь, что тебе нужно сказать, например, Тиму, что ты зажимался с девушкой, которая ему нравится, или с которой он встречался. Все тоже было бы так легко и просто, как ты говоришь?

— Я предпочитаю решать вопросы сразу. Да, иногда я поступаю не совсем честно, но я и не говорил, что святой.

— У нас с тобой толком ничего не было. Так что рвать будет легче. — Произношу быстрее, чем успеваю подумать.

Влад психует, мнет билеты и швыряет их в мусорку. Я встаю и беру рюкзак. Влад успевает схватить меня за руку.

— Ты серьезно сейчас? — Его глаза темные, злые. Хватка железная.

Он дергает меня на себя, и я с размаха врезаюсь ему в грудь.

— Пусти. — Дергаюсь и пытаюсь вывернуться.

Влад умудряется поймать меня за подбородок и впиться в губы. Это не поцелуй, а наказание. Он давит, вымещает обиду и разочарование. Кусает нижнюю губу и сразу проникает языком в рот. Он никогда себе такого не позволял. Всегда был бережным нежным, страстным, но сейчас он полностью завладел моим ртом, подчиняя и опошляя. Горло заполняет его вкус, ладони сдавили ребра. Я не могу дышать, мычу ему в рот, царапаю шею. Когда Влад отстраняется, я даже не смотрю ему в лицо: отталкиваю со всей силы и бегу к аллейке.

— Дура! — Кричит в след.

С тех пор мы не разговариваем, только обмениваемся многозначительными взглядами при встрече.

Я загнала себя в ловушку и не понимаю, как из нее выбраться.

Поднимаюсь, заново умываюсь и иду в свою комнату. Мама смотрит на кухне какое-то кулинарное шоу. Я тихо проскальзываю к себе и ложусь прямо на ковер возле кровати. Смотрю какое-то время в потолок, а потом решаю послушать музыку. Встаю, чтобы достать телефон. На дисплее пропущенный от Таси и сообщение с незнакомого номера:

«Привет, красавица. Пообщаемся?»

Тревога ударяет по нервам. Я открываю профиль. Светлые волосы, карие глаза, сережка в ухе. Фотография черно-белая, но я прекрасно его узнаю. На меня смотрит незнакомец, который приходил последний раз к Владу.