Пешка дьявола

ГЛАВА 13

РАКЕЛЬ

— Ш-ш, — шепчет кто-то позади меня.

Рука обвивается вокруг моего живота, крепко сжимая меня.

Я хнычу, не в силах открыть глаза. Мой желудок крутится, как ветряная мельница, голова барабанит так, будто в ней идет рок-концерт. Боль отдается в обоих висках, бьется так сильно, что я тону в ней.

— Все в порядке, — говорит мужской голос. — Засыпай. Я буду здесь.

— Данте? — простонала я, и даже от одного этого слова тошнота поднимается к горлу.

— Да, милая, это я.

Я хочу спросить, как он оказался здесь, почему, но я больше не могу говорить. Я закрываю глаза и уплываю в сон, надеясь на ясность, когда проснусь.

Свет проникает сквозь мои веки, плывет надо мной. Я пытаюсь бороться с ним, мой желудок сводит. Сколько я выпила? Зачем я сделала это с собой?

Я переворачиваюсь на спину, потирая виски, головная боль проходит, но все еще не стихает. Я помню, что слышала голос Данте, как будто во сне. Он действительно был со мной, или у меня галлюцинации? Я вспоминаю все, что было до того, как я напилась, как нашла его бар и украла бутылку водки с клюквенным соком.

О чем я думала?

Но после первых двух рюмок третья пошла легко. Потом я не могу точно сказать, сколько еще выпила. Я редко пью, поэтому моя толерантность к подобным напиткам не так уж велика. Между проблемами с родителями и Карлито, а теперь еще и Данте обращается со мной как с дерьмом, все, чего я хотела, это снять стресс.

Ночь проносится в моей голове, как цунами, образы мелькают перед глазами, комната немного кружится, пока я смотрю в потолок. Куски и фрагменты прошлой ночи проносятся в моей голове, как я запрыгиваю на стол и танцую. Я вижу мужчину, который наблюдает за мной, но не вижу его лица. Он как черная тень, притаившаяся в стороне.

Это был Данте?

— Ах! Почему я не могу вспомнить!

Я закрыла глаза, потянувшись к воспоминаниям, пытаясь найти, что еще я могла сделать.

Боже мой! Мое сердце колотится. Мы с ним что-нибудь делали? Спали ли мы вместе?

— Черт. — Я дергаю пальцами свои волосы, натягивая их в расстройстве.

О, нет! Что, если все еще хуже? Что если я что-то сделала с одним из его мужчин?!

Нет, я не могла. Я бы не смогла. Меня даже не тянет ни к одному из них. Единственный мужчина, который мне нужен, это Данте, и даже после всего, я все еще хочу его. Так что неважно, насколько я была пьяна, я бы никогда этого не сделала.

Верно?

Я никогда больше не буду пить. Не помнить, что я делала или не делала — это не то чувство, которое я хочу пережить. Я не такая женщина.

Я должна выяснить, что произошло. Я не смогу жить с собой, если не сделаю этого. И если я хочу заполнить пробелы, то, наверное, в конце концов мне следует выбраться из этой постели.

Медленно повернув голову к тумбочке, я взглянула на часы и обнаружила, что уже час тридцать пополудни. Кажется, я никогда в жизни не просыпалась так поздно.

Заставив себя встать, я осторожно покачиваюсь на ногах, сажусь на край кровати, делаю успокаивающий вдох и, наконец, поднимаюсь на ноги.

Но прежде чем я успеваю двинуться к двери, мой взгляд падает на белый лист бумаги, на котором что-то написано, а рядом лежат две белые таблетки и бутылка воды. Я беру записку и читаю слова.

Надеюсь, тебе стало немного лучше. Прими лекарства, которые я оставил. Это от головной боли, которая у тебя точно есть.

P.S. Я надеюсь, что ты снова устроишь для меня стриптиз, но на этот раз трезвый.

— Твой объективно безумно великолепный муж.

Боже мой! Я раздевалась для него?

Не может быть. Он, должно быть, лжет.

Мои щеки потеплели, пока я перечитываю бумагу снова и снова, как будто слова как-то изменятся и станут менее унизительными.

Что я сняла? Все? Только футболку? То есть, он уже видел меня во всей красе, но все же! Как я смогу снова смотреть ему в лицо?

Сев обратно на кровать, я опустила лицо в ладони, ненавидя то, что мне удалось выставить себя такой дурой перед даже не знаю кем. Лучше бы он не позволял мне опозориться перед кем-то еще.

— Уф! — простонала я, тряся головой.

После нескольких минут жалости к себе я решаю посмотреть правде в глаза. Мы живем вместе. В конце концов, мне придется его увидеть. С тем же успехом можно сорвать пластырь и покончить с этим.

Встав, я быстро натягиваю кофту, затем чищу зубы и направляюсь к двери. Как только я открываю ее, нервы решают устроить танцевальную вечеринку в моем желудке, пикируя и кружась, как на американских горках. Проклятая головная боль все еще держится в висках, даже с лекарствами, и я надеюсь, что кофеин поможет немного улучшить ситуацию. Спустившись по лестнице, я на цыпочках иду на кухню, где слышу Джанет и Данте.

— Нет, не убирай. Она может проголодаться, — говорит он ей. — Я принесу ей.

— Это хорошая идея. Ей нужно что-то в желудке.

— После той ночи, что у нее была… — Он смеется. — Ей определенно нужно.

На несколько секунд воцаряется тишина.

— Что? — спрашивает он ее. — Почему ты смотришь на меня так, будто у меня что-то на лице?

— Я думаю, это хорошо, что она тебе нравится. Я вижу, как ты изменился с тех пор, как встретил ее.

Тишина заполняет пространство, кроме биения моего сердца. Он не признается, что испытывает ко мне чувства, но и не отрицает этого.

— Все в порядке. Ты не должен ничего говорить, — продолжает Джанет. — Но это хорошо. Всем кто-то нужен.

Она поднимает голову и обнаруживает, что я подслушиваю.

— Вот она, — говорит она, ее глаза загораются улыбкой. — Как ты себя чувствуешь, Ракель?

Комок нервов подкатывает к моему горлу от того, что меня застали стоящей там. Данте поворачивается на табурете и смотрит на меня через плечо.

Я надеялась услышать продолжение этого разговора.

Но это не имеет значения, не так ли? Он не имел права разговаривать со мной так, как он это сделал в тот день. Я устала от того, что со мной все обращаются как с дерьмом. Так что даже если бы он был последним человеком на этой планете, мне все равно. Между мной и Данте все кончено.

— Добрый день, — говорит он, приветствуя меня однобокой ухмылкой, от которой мне становится тепло. — Надеюсь, ты хорошо спала, что маловероятно.

— Оставь бедную девочку в покое, — говорит Джанет. — Присаживайся, дорогая. — Она выдвигает для меня стул со своей стороны. — У меня для тебя есть небольшая миска риса. Это поможет твоему желудку.

Я киваю, не обращая внимания на Данте, когда сажусь. Мой желудок все еще болен, поэтому я боюсь положить в него что-либо, но я также голодна.

— Ну, мне пора идти, — говорит нам Джанет. — Надеюсь, тебе станет лучше, Ракель. Убедись, что ты отдохнула столько, сколько тебе нужно.

— Спасибо. — На моих щеках появляется румянец.

Данте прощается, и мы остаемся одни. Тишина сгущается, а затем комната взрывается звуком стука моей ложки о миску.

Он делает глоток своего зеленого напитка, похожего на коктейль, вероятно, это что-то полезное, чтобы поддерживать все эти мышцы в тонусе.

— Мы не будем говорить о том, что произошло? — спрашивает он.

Я осторожно проглатываю ложку риса, молясь, чтобы меня не вырвало. Все проходит легче, чем я себе представляла, поэтому я съедаю еще одну ложку. Все, что угодно, лишь бы не спрашивать его о моем явном стриптиз-шоу.

Я продолжаю смотреть на рис, но чувствую, что его глаза сверлят во мне дыру, заставляя меня поднять взгляд. И когда я это делаю, на меня снова смотрит его сексуальная кривая ухмылка.

— А, приплыли. — Он проводит своей большой рукой по волосам, его выпуклые мышцы напрягаются от этого движения.

Я борюсь с теплом, внезапно разливающимся по моему телу, как голодные волны океана.

Опустив ложку в миску, я выпрямляю позвоночник и сужаю глаза, глядя на него.

— Отлично. Давай поговорим о том, о чем ты так мечтаешь, — выплюнула я с раздражением. — Да, я знаю, что напилась. Нет, я не часто так делаю, но, наверное, можно сказать, что это ты меня довел. Доволен? Могу я теперь поесть?

Я резко вдыхаю, пока веселье играет на его губах, усиливаясь от моей ярости.

— Прекрати так на меня смотреть! — рявкаю я.

— Как так? — Он поднимает бровь.

— Я… я не знаю, как будто ты развлекаешься за мой счет.

— Ну, это так. Особенно когда я вспоминаю, как ловко ты раздевалась и как мало ты, вероятно, помнишь. — Он чешет челюсть, его глаза пылают от жарких воспоминаний.

— Ты лжешь. Я ни за что этого не сделала.

— О, ты сделала. — Он ухмыляется. — Как ты думаешь, кто надел на тебя эту майку?

Я смотрю на себя сверху вниз, а когда снова смотрю на него, глаза практически вываливаются из глазниц.

Вчера вечером на мне была другая майка! Боже мой! Где она?

Я незаметно поднимаю майку, не обнаруживая под ней ничего, кроме голой кожи, бюстгальтера и стрингов.

— Сначала, когда я нашел тебя на моем журнальном столике с напитком в руке, едва держащуюся на ногах, я был в бешенстве, — объясняет он. — Я хотел снять с тебя эти шорты и отшлепать тебя за то, что ты напилась, когда вокруг были мои мужчины, а меня нет рядом.

Я неловко ерзаю на стуле при мысли о том, что от его ладони моя задница будет гореть. Моя киска болит, желая, чтобы он сделал это. Я хочу быть в его власти.

Подождите. Он сказал, что на мне были шорты?

Боже мой!

— Тебе повезло, что ты этого не сделал. — Я смотрю на него сквозь дымку влечения и желания, мне нужно бороться и с тем, и с другим.

Он хмыкает на мгновение, прежде чем его черты лица темнеют. Что-то опасное таится в его глазах, когда он поднимается, его взгляд буравит меня, пока он медленно идет ко мне. Я не могу оторваться, и мой пульс скачет в горле от лихорадочного предвкушения.

Он подходит ко мне сзади, наклоняется, хватается за стул и поворачивает его. Его глаза переходят на мои губы, его рука тянется и грубо обхватывает мою челюсть, когда он устраивается между моих бедер.

— Если бы я хотел, Ракель… если бы я хотел поставить тебя на колени и дать тебе именно то, что ты заслужила за это выступление, ты бы мне позволила.

Низкий стон срывается с моих губ. Мое сердце бьется как сумасшедшее, а сердцевина пульсирует. Я хочу бороться с ним, сказать ему, что я не позволю ему сделать это, но отрицание становится невыносимым.

Его вторая рука находит мой затылок, и его глаза встречаются с моими, когда его пальцы пробираются сквозь мои волосы, дергая достаточно сильно, чтобы возбуждение прилипло к каждому дюйму моего тела. Необходимость чувствовать, как он растягивает меня — чувствовать его везде — становится единственным, о чем я могу думать.

— Я думала, ты доверяешь своим людям, — шиплю я. — Если нет, то, возможно, тебе не следовало оставлять меня здесь одну.

Он стонет, его губы опускаются ниже, пока не касаются моих.

— Я, блять, никому тебя не доверяю. Ты слышишь меня? Никому. Ты не понимаешь, насколько ты великолепна. Как сильно ты меня возбуждаешь. Боже, Ракель…

Я раздвигаю губы, когда его рот целует уголок моего.

— Скажи мне, — практически умоляю я. — Скажи мне, если мы…

Мне нужно знать, произошло ли что-то между нами прошлой ночью. Но я бы вспомнила это… не так ли?

Он отталкивает себя, полностью отпуская меня. Я чувствую себя голой, как будто чего-то не хватает. Он смотрит на меня, возвышаясь надо мной, его твердый и тяжелый взгляд дразнит меня.

— Если мы что? Если я почувствовал эту сладкую киску вокруг своего члена?

Я киваю, отчаянно надеясь, что это не так. Что первый раз мы были вместе не тогда, когда я была пьяна в стельку.

— Нет, Ракель, ничего не было. — В его голосе слышится раздражение. — Все, что ты сделала, это сняла свою майку. Хотя я был рад увидеть, как ты используешь свои прозрачные лифчики по назначению. — Его взгляд опускается к моей груди, а затем поднимается вверх, чтобы встретиться с моими глазами. — У тебя красивые сиськи, и к счастью для тебя, я единственный, кто их видел.

Я прикусила уголок нижней губы, мои соски затвердели.

— И это все, что я сделала?

Я незаметно потираю внутреннюю поверхность бедер за кухонным островком, нуждаясь в холодной воде, чтобы погасить огонь, который он разжег в моем теле.

— А что было потом?

— Ничего. Я отнес тебя в постель, — вздыхает он.

— Ты уверен? Мы спали в одной постели?

Я знаю, что да, потому что я слышала его. Это был не сон. Не может быть. Если он не признается, тогда я буду знать, что он в чем-то лжет.

— Да. Но ты сразу же уснула. — Он возвращается на свое место, берет свой напиток и допивает его. — Я бы никогда не прикоснулся к тебе, если бы ты не была достаточно трезвой, чтобы помнить, как хорошо я заставил тебя чувствовать себя.

— Хорошо, — заикаюсь я, все еще не уверенная в том, что он говорит мне все.

Но мне больше не на что ориентироваться. Нет других причин верить в то, что он честен.