Певчая

Глава тридцатая МАСТЕРСТВО

Следующие недели прошли в пении и магии. Каждый день я изучала что-то новое, порой мне казалось, что я развиваются почти с каждым часом.

Но не все было так просто.

— Еще раз! — продолжала рявкать леди Илейн день за днем, час за часом. Она была требовательнее обычного, она ругала меня за то, что я пела слишком громко, слишком тихо, слишком пронзительно, слишком низко, слишком страстно, слишком бойко, слишком беспечно. Некоторые дни проходили только в постоянных повторениях. — Еще раз! И в этот раз пой правильно! — я слышала приказы даже во снах.

Но критика леди Илейн жалила не так сильно, как раньше. Медленно, с ошибками и болью я училась нужным чаропесням, и это было важно.

И хотя на это уходило больше времени, чем нам бы с леди Илейн хотелось, я быстрее продвигалась с другим магическим заданием: чтением манускрипта Певчей с песней, разрушающей гримуар.

Страницы были покрыты зачеркиваниями и потертостями, казались нечитаемыми сперва, но я слушала объяснения леди Илейн и начинала понимать связь между символами на каждой странице и звуками чаропесни, которые они обозначали.

Леди Илейн хлопнула в ладоши от радости.

— К этому у тебя талант.

Я смотрела на страницы, поглощенная их загадками.

— Прекрасный дар, — говорила леди Илейн, но теперь рассудительно. — И очень полезный. Он тебе пригодится.

Я отвела взгляд от пергамента.

— Я думала, что манускрипты Певчих редко записывали, и что Скаргрейв все их сжег.

— Он сжег мою библиотеку, — голос леди Илейн подернулся гневом и сожалением. — Но он не сжег все, я уверена. Что-нибудь еще осталось, — она указала на строку на странице. — Хватит разговоров. Пропой это мне. И держи голову именно так, как я тебя учила.

Я продолжала работать с манускриптом, порой замечала, как леди Илейн смотрит на меня с гордостью, а порой и со сдержанным уважением. И уважение усилилось, когда, после часов болезненных упражнений, я заставила чаропесню скрытности работать.

— Отлично, отлично, — прошептала леди Илейн. — Я едва тебя вижу, хотя тебя озаряют свечи. И ты невидима в тенях.

Было поразительно видеть, как пропадает мое тело, и я чуть не упустила песню в некоторых моментах. Но постоянные упражнения помогали мне. Хотя голова ужасно болела, я дышала правильно четверть часа, и магия песни оставалась со мной, пока я не закашлялась.

— Это начало, — сказала леди Илейн, когда я снова стала видимой. — Но мы должны повысить твою выносливость.

Наши уроки стали длиннее и напряженнее, и я становилась все лучше, а леди Илейн поддавалась и начинала рассказывать мне истории. Сначала это были кусочки о ее приключениях как Певчей, но потом она рассказывала и истории тихим голос о том, как женщины из нашего рода скрывали свою магию от своих мужей («Мужчинам нельзя доверять. Ни мужьям, ни отцам, ни сыновьям»), как ее муж считал неслыханным ее тягу к чтению («Повезло, что я умела отпирать замки»), и как она так и не родила детей, но хотела их («Если бы я могла выбирать, все они были бы дочерями»).

Она рассказывала мне и о проблемах моих предшественниц, о их победах. Вместо острова теперь мне снились Ниниан и Мелузина, а еще Элеанор Аквитанская. Я знала их истории — их победы, трудности и поражения — и от этого хотела еще сильнее показать себя достойной Певчей.

Но, даже рассказывая истории, крестная оставалась отчужденной. Если я задавала вопрос, на который она не хотела отвечать, она просто пропускала его. Если я повторяла вопрос, она замыкалась.

Но и у меня были секреты.

Один из секретов касался Ната.

Я видела его всего три раза после того, как он застал меня, исполняющей Дикую магию. Два его визита прошли под надзором леди Илейн, и я думала, что она была причиной неловкости между нами. Но во время его третьего визита, в начале марта, леди Илейн позволила нам немного прогуляться по дому Гэддинга, и неловкость осталась.

Мы шли в галерею менестрелей над большим залом, и я ощущала напряжение между нами. Я осознавала все движения Ната, и он тоже был насторожен, хотя, может, потому что меня было сложно увидеть. Я дошла до того, что могла удерживать эффект песни скрытия целый час, если дышала правильно и держала песню в голове. Если бы Нат присмотрелся, он бы заметил мерцание воздуха там, где я была, но только и всего.

Когда он впервые врезался в меня, я услышала, как он резко вдохнул.

— Больно? — спросила я.

— Нет.

— Тогда что не так?

Нат ответил не сразу.

— Мне не нравится, что я не понимаю, где ты.

— Но таков план, да? — я пыталась говорить и правильно дышать. — Только так я достигну успеха, если меня никто не увидит.

— Конечно, — он отпрянул. — Но опасно быть рядом с незаметным чтецом мыслей.

— Ты это никогда не забудешь, да? — тихо сказала я.

Он развернулся.

— Что?

Он не рассчитал расстояние и подошел так близко, что его губы почти задели мою щеку. От испуга я перестала дышать и мгновенно стала видимой.

И в этот миг я увидела страх в его глазах. Но не только это, а кое-что еще, от чего у меня перехватило дыхание.

Наверное, об этом взгляде говорила леди Илейн.

— Люси, — сказал он.

Но кто-то шел, и сказать больше он не успел. Мы скрылись в тени, в этот раз он держался на расстоянии вытянутой руки от меня. После этого он молчал, а я была напряжена еще сильнее.

Может, я бы попыталась сказать что-то, если бы знала, что грядет. Ведь когда мы вернулись к леди Илейн, Нат сообщил, что его не будет месяц или больше. Невидимый колледж отправлял его на север, где могла оказаться роща лунного шиповника. И хотя между нами возникла неловкость, я знала, что буду ужасно скучать.

Но это, конечно, я не обсуждала с леди Илейн.

Что еще я скрывала от крестной? Многое, от моих вылазок в дом Гэддинга, пока она спала, до моих тревог о Нате. И я скрывала страхи и сомнения насчет моего развития как Певчей. Леди Илейн говорила, что магия и сомнения не уживаются. Но сомнения не отпускали меня.

Я улучшала свои умения, да. Но, несмотря на постоянные уроки, ни одна из чаропесен не давалась легко. Когда я уставала, тревожилась или плохо себя чувствовала, они становились почти невозможными. Неделю я болела, и голос был таким хриплым, что я не могла колдовать им. Но меня тревожило больше не это, а то, что, если песни и работали, они казались неправильными.

Я пыталась обсудить это с крестной.

— Я будто пою, запертая в ящике, — возмутилась я. — Это не естественно.

— Конечно, нет, — холодно ответила леди Илейн. — Ты меняешь природу, крестница. Это не должно быть просто.

И мне приходилось считать это ощущение успехом. Может, так и было. Но мне часто казалось, что меняю я себя, а не природу. Когда я пела, я словно толкала свой голос в чужое горло. Даже правильно дышать все еще было трудно, и в худшие дни я задыхалась, будто тонула.

Из-за этого даже простые чаропесни превращались в испытание. Сложные чары, как скрытность, требовали правильного дыхания все время, которое я хотела оставаться невидимой. И это было пыткой.

И все же я боролась с каждым заклинанием, что давала мне леди Илейн. И постепенно мрак марта отступал, и я начинала ощущать тепло весны, когда проникала наверх, а мои навыки стали лучше. В начале апреля я уже могла оставаться скрытой три часа.

Еще две недели я работала над другой важной песней. Песней, которая уничтожит гримуар. Пока я делала это, я старалась отогнать тревоги о Нате. Я напоминала себе, много раз, что он был умным и смелым, умел избегать опасности. Конечно, он был в порядке. Но шли недели, он не возвращался, а мои страхи усиливались.

— Признаюсь, я тоже беспокоюсь, — сказал мне Пенебригг, когда наступила его неделя визитов ко мне. Я была рада видеть его, как и посылку, что он передал от Норри с ее любовью, но когда он рассказал о своих страхах, мне стало не по себе. Если тревожился Пенебригг, то был настоящий повод для беспокойства. — Мы получали вести от них через нашу цепь союзников до прошлой недели, — сказал он. — Там ходят солдаты, как они и ожидали, и много дозорных, потому они не могут добраться до места. А потом вести пропали. И уже неделю не приходит ни слова.

Я напомнила себе, что кузен Дипса, Иосия Квик, пропадал, но вернулся в Лондон невредимым.

И Пенебригг вспомнил о том же.

— Такое случалось и раньше, конечно. Они где-то спрятались, и мы скоро их услышим. Скажи лучше: как там твоя магия?

— Неплохо, — осторожно сказала я, леди Илейн могла нас слышать. Она продолжала верить, что мое обучение магии — священный секрет. Когда посетитель из Невидимого колледжа проявлял нетерпение, она напоминала о своей позиции и выгоняла их.

— Ты скоро будешь готова? — спросил он.

— Думаю, очень скоро.

Леди Илейн подошл к нам, как порыв холодного ветра.

— Доктор Пенебригг, уверена, вам есть, чем заняться. И нам тоже. Люси не станет лучше без уроков.

— Конечно, конечно, — Пенебригг встал и обхватил мою руку. — Береги себя, милая. И старайся не беспокоиться из-за Ната.

Он мог с таким же успехом просить звезды не сиять.

Чтобы сдерживать страхи, я заставляла себя работать усерднее, чем раньше, всю неделю. Глаза крестной сияли, когда она смотрела, как я учусь.

— Песни разрушения среди самых сложных, — сказала она. — Особенно, эта. Но ты хорошо справляешься.

Когда Невидимый колледж попросил меня показать свои результаты, леди Илейн разозлилась.