Певчая

Глава тридцать шестая БЕЗУМИЕ

Он был прав. Мне он не нравился. Ни капли.

— Через Вороновую яму? С ума сошел?

— Это единственный выход, — сказал Нат. — Помнишь карты?

В темноте я вспомнила три комнаты, что он нарисовал для меня: комнату кормления, Яму и комнату Скаргрейва, где на стене был гримуар.

— Дверь отсюда открывается в Яму, — сказал Нат, — а там на другой стороне есть дверь в комнату Скаргрейва. И там нет никаких стражей.

— Потому что там тенегримы, — напомнила я ему. — Это куда хуже.

— Они не проснутся до заката, у нас должен быть еще час. Может, два.

Я задумалась.

— А яйца?

— Еще не вылупились, — сказал Нат. — Я спрашивал сэра Барнаби, он уверен в этом.

— Но у него были лишь слухи.

— У него есть и другие источники, — сказал Нат. — Он — глава наших шпионов.

— Но если они ошиблись, и уже поздно? А если мы окажемся в Яме на закате?

— Если так, то нам конец, даже если мы будем не в Яме. Но у нас есть время. Я уверен. Я слышал колокол часов, когда нас привели.

Я покачала головой.

— Это безумие.

— Это лучший вариант.

— Да, — я вздохнула. — Хорошо. Где дверь?

Нат знал, где дверь. Но дело было не в картах, а в том, что он наткнулся на дверь, пока развязывал Пенебригга.

— Два шага вперед, один влево, — направил он меня.

Он пошел первым. Через миг я услышала тихий шорох.

— Замок не самый лучший, но, думаю, я его вскрою.

— Чем?

— Шпильками. Я всегда прячу их в шве плаща, и их не нашли. Наверное, спешили меня связать. Проверишь пока Пенебригга?

Я нашла его в темноте как раз в момент, когда замок щелкнул.

— Вот так, — прошептал Нат. — Как он?

— Не двигается, — ответила я. — Может, тебе стоит с ним остаться, — хотя я не была рада мысли идти туда одной, но я была обязана предложить.

— И оставить тебя наедине с опасностью? — Нат почти разозлился. — Это точно безумие.

— Но…

— Нет, — гнев покинул его голос, осталось только тепло. — Мы пойдем вместе. Да. Пенебригг сказал бы так же.

Мы пойдем вместе. От его слов мне стало не так страшно в темноте. Впервые за долгие часы я улыбнулась.

А когда ты получишь гримуар? Что он скажет?

Я прогнала мысль, но с ней ушла и улыбка.

Мы устроили Пенебригга удобнее, и Нат потянул дверь. Я чуть не упала в обморок, когда она открылась. Влетят ли вороны?

Но влетел только запах пепла, от которого я чуть не задохнулась.

— Плоды лунного шиповника, — сказал Нат. — Много их, судя по запаху. Их еще скармливают воронам. Может, у них больше проблем с яйцами, чем мы думали.

Обрадовавшись этому, мы пошли по узкому коридору. Через десять шагов или чуть позже запах стал еще сильнее, и мы уперлись в еще одну дверь.

— Заперто, — Нат попытался вскрыть замок. — Не получается.

— Что такое? — я опустилась у двери. Возле замочной скважины я потрясенно обнаружила слабый запах магии, почти скрытый зловонием ямы. Я пыталась вспомнить, что крестная рассказывала мне о таких запахах.

— Здесь магия, — сказала я. — Чары, защищающие воронов.

— Скаргрейв, — сказал Нат.

— Но ты сказал, что он не умеет использовать магию.

— Сам — нет. Но раньше он казнил волшебников и пытался вытянуть из них секреты. Порой он убеждал их сотворить пару заклятий перед смертью.

Я не хотела думать об этих смертях. Я сосредоточилась на замке.

— Леди Илейн учила меня песне, что взломает замок. Меня услышат?

— Стоит рискнуть, — сказал Нат.

Мы были далеко от Надзирателей, но Нат все же закрыл дверь за нами. В удушающем воздухе я пыталась правильно спеть отпирающую песню.

Когда замок щелкнул, я потянула за ручку. Она поддалась со скрипом, но дверь не сдвинулась.

— Похоже, заклинило.

Я дернула ручку, Нат толкнул дверь.

Она вдруг распахнулась, и мы растянулись на пороге. А потом дверь закрылась со зловещим стуком.

Я лежала на каменном полу и ощущала запахи места: не только пепел, но и сгустившийся дым. А потом я услышала во тьме звук, от которого замерло сердце. Шелест крыльев.

— Люси? Ты в порядке?

Что-то было не так. Я чувствовала, что воздух с каждым мигом становился все теплее.

— Свет, — мой голос дрожал. — Мне нужно видеть, — но когда я попыталась призвать огонь, голос дрожал так сильно, что петь я не смогла.

— Почему не работает? — спросил Нат. — В чем дело?

— Может, тенегримы проснулись…

— Нет. Поверь, мы бы это поняли.

Щелчки во тьме терзали вспышками мое сознание… и вдруг я поняла правду.

— Новые вороны, — выдохнула я. — Они вылупились, и они пытаются есть меня. Я их чувствую. Их голоса… ты их не слышишь?

Нат прислушался.

— Нет.

— Может, я схожу с ума.

— Нет, — быстро казал он. — Не говори так.

Голоса становились сильнее. Теперь я различала слова. Мы маленькие. Нам нужно расти. Мы должны есть ночью и днем…

— Люси?

Я поежилась, становилось все жарче.

— Олдвилль был прав, — выдохнула я. — Для птенцов правила отличаются. И… думаю, их больше, чем мы представляли.

Их голоса становились жадными, разгорались, как огонь: «Мы голодны…. О, как голодны. Твоя магия питает нас…».

— Люси, что бы они ни говорили, помни: они не могут тебя достать, — уверенно и спокойно говорил Нат. — Ни взрослые, ни птенцы. Сэр Барнаби говорил, что решетки удерживают их. Иначе птицы полетели бы, едва мы открыли дверь.

Я понимала, что он пытался заглушить жаркий шепот. Но те голоса звучали все яростнее.

— Ты в безопасности, — продолжил ровно Нат. — Они тебя не тронут. И мы пойдем мимо них в следующую комнату к гримуару. А потом ты покончишь с ними навеки.

Покончить с тенегримами. На миг я стала смелой и уверенной. Но потом вспомнила, что моя песня присваивала, а не уничтожала. Еще вдох, и жар со страхом вернулись, и они были такими сильными, что я не могла двигаться. Не могла дышать.

— Люси! Люси, слушай меня!

Я не слышала остальное. До меня доносился лишь хор голосов. Они забирали волю двигаться, наполняли меня ужасом.

Наши родители поглотили твою мать. А мы съедим тебя.

Что-то тянуло меня за руку, за шею. Я хотела кричать, но затерялась в хватке воронов и не могла издать ни звука.

Да, мы тебя съедим…

— Люси, это я.

Я едва слышала этот далекий голос. Нат взял меня за руку. Меня пронзил шок от того, как наши пальцы соприкоснулись. Мое сердце бешено билось, я пыталась дышать.

— Я нашел дверь, но там такой же замок, как до этого, — сказал он. — Не поддается. Тебе нужно открыть его песней.

Я понимала не все слова. Страх терзал меня.

Ты наша.

Уверенными пальцами он вложил в мою ладонь семя. Другой моей рукой он обхватил цепочку и поднял рубин над моей головой.

Нет! Ноги подкосились, мир превратился в кипящее море звука. Ненасытная песня птенцов окружала меня, она стала громче, чем раньше.

А потом я услышала песнь лунного шиповника из семечка на моей ладони, от пола вокруг меня. Холодная, сладкая и чистая песня сплетала щит вокруг меня, Нат держал меня за руку. Я запела, и вороны потеряли свою власть надо мной. Я упала в разум Ната без усилий, как в тот день на чердаке Пенебригга.

Но этот раз был другим. Нат сам впустил меня.

Его глазами я видела море: большие сине-зеленые волны набегали на золотой берег, их гул звучал как дыхание земли.

Я видела верную Норри перед собой, а за ней друзей, которым поверила в Лондоне: Пенебригга и самого Ната.

А потом я чудом увидела себя глазами Ната: я спорила с ним у свечи, стояла на глазах у Невидимого колледжа, осваивала песню за песней. И каждая картинка шла со смесью эмоций: отчаяние, смятение, восхищение, уважение, нежность, желание. И все их сплетала в одно вера в меня, что казалась настоящим чудом.

Ничто еще так не пугало и не успокаивало меня. Во мне пробудились смелость и сила.

Сжимая руку Ната, я слышала магию двери. И я победоносно открыла ее песней.

Холодный голубой свет залил часть Ямы. Нат был прав: нас и воронов разделяла решетка. Но и я была права: за железными прутьями были сотни птенцов тенегримов, их голодные рты были красными, как кровь.

Мы захлопнули за собой дверь, и птенцы пропали из виду.