По Южной и Центральной Африке

От берегов Наты к Тамасеце

Утром 29 апреля, после той приятной ночи, которую я провел в ожидании льва, я решил обследовать берега Наты. Отойдя немного от нашего лагеря, я увидел двух гигантских аистов, описывавших широкие круги над рекой. Чтобы нс вспугнуть их, когда они садились на берег, я спрятался в траве, а потом, незаметно подкравшись к птицам, подстрелил одну для коллекции. Аисты охотились за рыбой, великое множество которой искало укрытия от дневного зноя под камнями в мелкой соляной луже в русле реки.

После обеда я предпринял более продолжительный поход. Мне хотелось пойти по равнине на юг, найти селения матабеле и места, где они добывают соль.

Едва мы отошли от фургона, как подняли стадо зебр, в таком смятении бросившихся по направлению к реке, что мне казалось, вот-вот они слетят с крутого обрыва вниз. Но внезапно животные остановились, свернули в сторону и сбежали по узкой тропинке. Издали зебры кажутся значительно больше, чем они есть на самом деле: у них чрезвычайно развиты голова и шея; эти животные настолько упитаны, что их не трудно догнать на лошади. Масарва и макалахари называют зебр «кваги», имитируя их крик «кваг-ге», где первый слог звучит намного короче второго.

Чем ближе подходили мы к селению матабеле, тем осторожнее себя вели, а так как на равнине не было укрытий, мы повернули на запад и спустились в высохшее русло реки, которое вело к Нате. Я решил, что это один из ее рукавов.

Наконец мы увидели поселение матабеле; оно было покинуто хозяевами. Посреди высохшего русла находилось несколько довольно глубоких резервуаров, скорее луж, наполненных до краев розовой и темно-красной жидкостью, чрезвычайно соленой. Земля вокруг была покрыта толстым слоем соли, пласт сухой глины толщиной 3–5 сантиметров усыпан очень красивыми кристаллами. Тут же валялись и колья, которыми, как видно, матабеле выламывали соль. Так как они ушли, можно было, не опасаясь нападения, спокойно осмотреть место добычи соли.

В глубину соляные лужи достигали не более полуметра, в ширину — 10–15 метров, в длину — 10—300. Слой соли достигал толщины 8 сантиметров и связывал края луж наподобие прочной ледяной коры на глубине 15–20 сантиметров под поверхностью жидкости. Когда входишь в лужу, создается впечатление, будто стоишь на иголках, ноги мгновенно покрываются белым налетом. Эти места не посещали ни звери, ни птицы — здесь для них было слишком много соли. Мы набрали столько кристаллов, сколько могли унести, а на следующий день я вновь послал Пита и Мерико[28] за солью, необходимой в нашем хозяйстве.

На обратном пути нам повстречались стада прыгунов и полосатых гну; возле неглубоких пресных водоемов на берегу Наты, где росла особенно высокая трава, мы заметили львиные следы. Они были совсем свежие, это дало основание предположить, что вниз по течению Наты обитает множество львов, которые регулярно приходят к водоемам утолять жажду и охотиться. Внезапно Тениссен[29] увидел на другом берегу антилопу стейнбок и мастерским выстрелом с расстояния 250 метров убил ее. В тот же вечер я разбросал возле нашей стоянки отравленное стрихнином мясо, рассчитывая заполучить таким образом несколько шакальих шкур, но утром нашел в кустах только четыре скелета: отравленных шакалов сожрали их же сородичи; на следующий день мы обнаружили и трупы самих обжор.

Низовья Наты покрыты густым пальмовым кустарником, здесь растут и многочисленные баобабы, чувствующие себя в просоленном грунте не хуже, чем на хорошо удобренной почве.

Утром 3 июля мы покинули нашу стоянку в мимозовой рощице и отправились в путь по левому берегу Наты, против ее течения. Передвигались с трудом: под ногами был глубокий песок. По пути нам встретилось стадо зебр. Желая испытать свои охотничьи способности, Тениссен подполз к ним по густой траве шагов на пятьдесят и выстрелил. Пуля попала по назначению — одна из зебр упала, но сразу же вскочила, пробежала метров 10 и свалилась вновь. Мы все подбежали к ней, и Пит схватил зебру за голову; это едва не обошлось ему слишком дорого: хотя зебра уже испускала дух, она все же сделала попытку укусить Пита, но, к счастью, не смогла дотянуться до его руки. Мы немедля принялись свежевать тушу и унесли все мясо, за исключением шейной и грудной части, намереваясь провялить его. Вскоре нам удалось найти в густом лесу удобное место для лагеря. Там я начисто выскоблил шкуру и обработал череп убитого животного, а Тениссен и Пит занялись мясом. Они разрезали его на длинные узкие полосы, чтобы потом подвесить. Вооруженный мушкетом Мерико присматривал за волами.

Нигде не обнаружив львиных следов, мы соорудили вокруг лагеря низенькую ограду. Ночь обещала быть холодной, резкий ветер заставил нас держаться у костра. Когда наступила полная темнота, я уже начал сожалеть о том, что мы не построили более надежной ограды, и утешался мыслью, что шкура зебры к утру просохнет и мы уйдем отсюда. К восьми часам вечера начал моросить дождь; деревья шумели вершинами; все предвещало неприятную ночь.

Внезапно мы все вскочили: нас напугало беспокойное мычание волов. Они шарахнулись в сторону и, разломав ограду из валежника, бросились бежать. Нигер вскочил и бешено залаял, а вторая собака, скуля, забилась под фургон. Мы решили, что через ограду перепрыгнул лев и, может быть, даже не один. Недаром оставшиеся на месте волы сбились в кучу, стуча копытами и не переставая глухо реветь.

Где же Тениссен? Незадолго перед этим он пошел к волам, намереваясь привязать их покрепче, но теперь его нигде не было видно. Мерико и Пит вооружились головнями, я взобрался на козлы и схватил ружье.

— Тениссен, — крикнул я, — здесь лев?

В ответ послышался жалобный крик:

— Помогите!

Волы вторили ему громким мычанием. Мы бросились к животным и увидели такую картину: волы и Тениссен, опутанные поводьями, лежали на земле. Волы, по-видимому, испугались приблизившихся к ограде львов, сорвались с привязи и запутались в ремнях, а их собратья попросту удрали.

Бдительность Нигера спасла всех. К счастью, не пострадал и Тениссен. Беглецы вскоре вернулись на место. Мы крепко-накрепко привязали их к фургону, разложили пять костров и под их прикрытием сделали ограду немного выше.

Из-за сильного ливня мы только через день смогли отправиться дальше, но не жаловались на свою участь: песок стал намного плотнее, и волам было легче идти.

К вечеру следующего дня мы попали на большой луг, окаймленный кустарником, который кишмя кишел животными. Мы видели здесь страусов, антилоп дукер, полосатых гну и даже львов, выслеживающих зебр. Через несколько дней мы добрались по песчаному плоскогорью до леса, который простирался примерно на 100 миль к северу. Мор[30] назвал эту область «краем тысячи водоемов». Действительно, для нее характерны неглубокие пруды, скорее лужи, которые возникают из-за того, что рельеф поверхности здесь исключительно ровный и влага не стекает в реки. Почти все водоемы питаются только дождевой водой. Они невелики, в них буйно разрастается осока. Дождевая вода держится от двух до восьми месяцев; лишь четыре озерка, берущих воду из подземных источников, сохраняют ее круглый год. Маденассана, живущие в окрестном лесу, назвали их «Кламакленьянскими», что означает «Четыре в ряд».

«Край тысячи водоемов» окаймлен реками Соа и Натой на юге и притоками Замбези на севере; на западе его границей является Мабаби-вельд, на востоке — реки Гваай и Ната. Он изобилует крупными млекопитающими — слонами, носорогами, жирафами, — отсюда они распространяются на восток, запад и следуют вдоль Замбези на север. В период засухи здесь ощущается острый недостаток воды и путешествовать приходится с великими трудностями, а в начале лета, то есть с октября по декабрь, сущим бедствием становится ядовитое растение, которое развивается быстрее травы и очень вредно для волов. Поэтому торговцы слоновой костью, желающие завязать отношения с племенами, живущими по берегам Замбези, чаще всего избирают путь, именуемый восточным, то есть земли макалака и западные владения матабеле. Эта дорога не лишена многочисленных недостатков, но позволяет сохранить волов.

Мы только что миновали последнюю прогалину и въезжали в густой лес, когда Мерико — он шел впереди нашего каравана — что-то прокричал, указывая рукой влево. Я сидел с Тениссеном на козлах, и мне было, конечно, любопытно узнать, что взволновало моего всегда столь уравновешенного слугу из племени бамангвато. Оказалось, то были два страуса. Они стояли всего в двухстах пятидесяти шагах от нас.

Я немедленно спрыгнул на землю и попытался подкрасться к птицам, конечно, не ради добычи, так как она безусловно принадлежала царю бамангвато[31], а только из охотничьего азарта. Один из страусов был настороже, он наблюдал окрестности, выставив над травой голову. Он заметил меня и, как только я подполз ближе, побежал. Выйдя из кустов на открытое место, я увидел, что птицы намереваются уйти в лес и уже приблизились к дереву на опушке. Я выстрелил и угодил прямо в ствол, не задев страусов. Мой промах вызвал восторг у Мерико. Еще бы! Ведь собственность его повелителя, царя Камы, нисколько не пострадала! Он даже пообещал сразу же по возвращении в Шошонг рассказать царю об этом случае.

Я хотел как можно скорее добраться до ближайшего водоема (мы уже целый день не поили волов), и нам не оставалось ничего иного, как продолжать путь ночью, невзирая на трудности и неожиданности. Нигер бежал впереди, за ним шагал Пит, вооруженный мушкетом, потом с огромным факелом Мерико — он вел на поводу волов. Тениссен погонял, а я сидел на козлах с ружьем наготове, причем второе лежало у меня за спиной, так чтобы я мог в любой момент передать его Тениссену. Несколько раз уже случалось, что чем-то обеспокоенный пес останавливался и начинал лаять; останавливался и наш караван; в продолжение нескольких минут мы вслушивались в тишину, а потом опять трогались дальше.

На следующее утро я встретился у водоема со знакомым мне охотником и рассказал ему, что ночью мы без всяких помех прошли по местности, изобилующей дикими животными. Он объяснил нашу удачу весьма просто. Дело, оказывается, было в том, что накануне тут проехал торговец Андерсон, и его возница, боясь нападения львов, дал несколько холостых выстрелов в разные стороны, спугнув крупных животных, в особенности слонов и буйволов, чем вызвал негодование охотников, находившихся в районе водоемов. И в самом деле, все они в один голос жаловались на неудачу!

Невдалеке от первого Кламакленьянского водоема дорога разветвляется, здесь берет начало путь, по которому 1 ездят в Мабаби-вельд охотники-голландцы. На этой развилке я повстречал Саула — слугу Андерсона, который вел с собой взрослого макалахари с четырьмя детьми. Саул рассказал, что познакомился с этими людьми на берегах Наты и пригласил с собой, так как уверен, что его хозяин не будет возражать, тем более что гости могут оказаться полезными при охоте на страусов.

— Мне известно, что ты неважный стрелок. Как же ты собираешься охотиться на страусов? — спросил я.

— А вот как, — отвечал Саул. — Когда я хочу убить страуса, то беру с собой несколько человек из племени макалахари, и мы идем по следу птиц. Важнее всего выследить супружескую пару и найти гнездо. Как только находим, я выкапываю ямку и прячусь в ней, чтобы подкараулить птицу, когда она станет садиться на яйца. Попасть в страуса с близкого расстояния нетрудно, но ведь надо еще заполучить и другого! Для этого я подпираю труп первого колышком, который укрепляю возле гнезда. Случается, конечно, что второй страус застигает меня врасплох как раз в тот момент, когда я ставлю ловушку, и исчезает. Но чаще всего мне везет; таким вот манером я изловил немало страусов и собрал много яиц.

Через два дня вернулся с охоты приятель Андерсона и рассказал, что один знакомый бур убил в ближнем лесу слониху. Известие подняло настроение у охотников, а когда Тениссен сообщил после прогулки, что собственными главами видел пять бегущих слонов, воодушевлению не было границ. И сам я, забираясь в лес, находил там следы жирафов, видел разных антилоп, слонов и буйволов. Накануне нашего приезда охотники выследили вечером у водоема стадо буйволов. К сожалению, животные ушли сразу после полуночи и охотники не смогли их догнать.

Осмотрев местность и поохотившись, мы сложили вещи и через два часа езды по раскаленному глубокому песку добрались до следующего водоема. Тут уже расположились охотники на слонов Майер и Гербст, а немного подальше, у третьего водоема, — Якобс и Куртин. Куртин пожаловался, что в первый свой приезд в «край тысячи водоемов» потерял шестьдесят шесть волов: они погибли от ядовитой травы. Якобс с увлечением рассказывал о своих охотничьих приключениях и о знаменитом охотнике Пите Якобсе.

У Кламакленьянских водоемов я впервые увидел людей из племени маденассана, состоящего в подданстве у бамангвато. Это красивые, хорошо сложенные люди с кожей иссиня-черного цвета. Мужчины высокие, широкоплечие, женщины чрезвычайно изящные, даже миниатюрные. Волосы у маденассана гораздо длиннее и гуще, чем у их соседей, спереди они закрывают лоб и свисают на глаза, а на затылке коротко подстрижены. Такая прическа придает лицу какое-то угрюмое выражение.

Когда бамангвато приходят в «край тысячи водоемов», они прежде всего разыскивают маденассана, чтобы те помогали им охотиться. Маденассана селятся в самой чащобе, и охотники могут обнаружить их жилища только с помощью самих маденассана. Старейшина селения одновременно является племенным вождем, поэтому тот, кто хочет нанять в услужение маденассана, должен переговорить прежде с ним. Тариф примерно такой: за несколько месяцев службы — от 2 до 4 килограммов стеклянных бус, или несколько шерстяных одеял, или порох и пули. Если же вы нанимаете слугу на срок от шести до десяти месяцев, это стоит мушкета.

Маденассана чтят брачные узы. Они освящают брак незамысловатым обрядом и довольно высоко ставят супружескую верность. Ревность, мало известная другим племенам, у них нередко бывает причиной серьезных преступлений.

Бамангвато посещают маденассана только один раз в год, чтобы собрать дань или использовать их на охоте. Бывают и неприятные случаи, один из них произошел год-полтора назад: трое бамангвато увидели, что несколько маденассана помогают охотнику на слонов Сварту, и потребовали, чтобы их подданные немедленно покинули белого человека и присоединились к ним. Маденассана отказались повиноваться. Тогда бамангвато начали избивать жену того, кто возглавлял бунтарей, надеясь образумить своих данников. Муж истязуемой схватил ассегай, бросился на бамангвато и наверняка убил бы одного из них, если бы те не навели ружья на маденассана.

Двенадцатого июля мы двинулись к третьему водоему, куда незадолго перед тем ушли Якобс и Куртин. Отсюда я взял направление на северо-запад. Мы ехали по живописной местности, поросшей верблюжьим терновником; встречались яворы, мимозы, пейзаж украшали пальмы, росшие группами. К полудню следующего дня мы уже расположились лагерем возле водоема. Здесь я встретил Барбера, Франка и Вилькинсона. Все они пришли охотиться на слонов, причем Барбер слыл великим специалистом этого дела и неплохим художником. Он показал мне альбом эскизов, в которых запечатлел свои приключения. Известна и мать Барбера, не только прекрасный художник, но и тонкий наблюдатель над жизнью животных, о которых она написала несколько книг.

Я решил обследовать окрестности и заночевал в лесу в нескольких милях от лагеря. Помню, там были очень высокие деревья, не менее 20 метров в высоту, которые голландцы именуют «дикой сиренью», а бамангвато «мóча». Меня поразило обилие красных орхидей. Возле водоема я увидел множество следов газелей, антилоп куду, жирафов, буйволов, слонов, а также хищников: львов, леопардов, гиен, шакалов. Мне захотелось поохотиться по-настоящему, и я решил устроить здесь ночью засаду.

Прежде чем отправиться в лес, мы возвели вокруг фургонов хорошую ограду. Тениссен обещал быть настороже и отразить нападение львов, если только они появятся.

За час до захода солнца мы с Питом вышли в путь, чтобы засветло поспеть на облюбованное место. Представьте себе теперь довольно большую прогалину в лесу (примерно 400 метров в окружности), кое-где заросшую высокой густой травой. Прогалина была на 3 метра ниже почвы, также заросшей высокими переплетавшимися растениями. В центре ее была лужа с дождевой водой, по-видимому, оставшаяся от озерка, всего несколько месяцев назад занимавшего всю прогалину. На западном берегу высилось могучее дерево, а в пятнадцати шагах от него — другое, почти десятиметровой высоты, под которым красовался огромный термитник, частично опиравшийся о мощный ствол. Нижние ветви дерева склонялись чуть ли не до самой земли; они могли надежно скрыть охотников. Собрав валежник, мы сделали невысокую ограду и с большим удобством расположились под деревом на огороженном пространстве.

Пит еще никогда не бывал в засаде ночью, и я спросил его, не захочет ли он спать. Он уверил меня, что все будет в порядке. К заходу солнца наши приготовления были закончены, ружья заряжены. По совету Пита мы срезали несколько тонких и длинных веток терновника и покрыли ими изгородь сверху. Теперь мы могли чувствовать себя в полной безопасности. Некоторое время над нами еще щебетали запоздавшие в свои гнезда птички, но скоро и они угомонились. Наступила полная темнота, и тогда издали донесся лай шакалов, возвестивший, что настал час, когда звери идут на водопой и хищники готовятся к разбойничьим набегам.

Мы терпеливо ждали. Пит по привычке устроился полулежа, я же присел на корточки, надеясь, что в такой позе будет легче преодолеть сон. Примерно с полчаса мы прислушивались, изредка обмениваясь короткими замечаниями, но потом я решил, что лучше молчать. Вскоре послышался какой-то странный шум. Я осторожно поднялся и выглянул за ограду, но ничего не увидел. Шум повторился. Вскоре я понял, что это просто-напросто храп. Пит безмятежно спал, широко открыв рот. Я разозлился, растолкал его, отругал, и он, поклявшись, что больше ни за что не заснет, тотчас же захрапел опять.

Часам к десяти вечера прогалина озарилась слабым сиянием луны, и тут я услышал глухой гул. Казалось, что с западной стороны приближается, табун лошадей. Я схватил ружье и выглянул в просвет между мимозой и термитником. Гул усиливался с каждой минутой, по-видимому, приближались зебры. И в самом деле: спустя четверть часа я увидел при свете луны на прогалине двух зебр. Останавливаясь едва ли не после каждого второго шага, они внимательно прислушивались. Весь их настороженный вид говорил об этом. Вскоре появилось и все стадо, состоявшее не менее чем из двадцати животных.

Я никак не мог решить, стрелять ли мне немедленно или прежде разбудить Пита, чтобы и он мог сделать выстрел. Зебры тем временем замерли на прогалине без движения, словно изваяния. Но эту прелестную картину я наблюдал не более двух минут. В тишине ночи Пит завернул носом такую руладу, что я содрогнулся: что если эту музыку услышат зебры, стоящие всего в семи шагах от нас? Я растолкал Пита. Тот спросонья ухватился за непрочную ограду, и она, не выдержав его тяжести, повалилась. Я подхватил Пита, опасаясь, как бы хруст валежника не спугнул зебр, но было поздно! В мгновение ока они повернулись кругом и исчезли с такой быстротой, что я не успел и подумать о выстреле.

Пит улегся и опять захрапел. Наступила полночь, все было спокойно. Наконец, примерно в час ночи, я услышал рев, доносившийся с северо-западной стороны и как будто приближавшийся. То было стадо буйволов. Однако животные почуяли нас, прошли мимо и остановились у соседнего водоема, шагах в пятистах. Я хотел, чтобы Пит услышал, как ревут буйволы, и приподнял его.

— Коровы, коровы с телятами, — лепетал он сквозь сон. — Тениссен их плохо привязал.

Он упал на землю как труп и уснул еще раньше, чем я перестал смеяться.

Я устал, дремота начала одолевать и меня. Но тут мое внимание привлек новый шум, напоминавший сильный ветер. Минут двадцать я раздумывал, что бы это могло быть? Наконец словно затрубили в большую трубу, и я понял, что у соседнего водоема собрались слоны, что они купаются, поливают друг друга водой и при этом шелестит высокая густая осока. В сильном волнении я схватил Пита за руку, стараясь растолкать его, но он остался верен себе.

— Да, да, — бормотал он, — укройтесь получше, поднялся страшный ветер!

Наконец мне удалось растолковать Питу, в чем дело.

— Помнится, — сказал я, — по дороге мы видели сухую траву. Если поджечь ее, то мы станем свидетелями такого зрелища, какого не увидишь и за сто лет скитаний по Южной Африке.

Но мой герой не пришел в восторг.

— А разве вы, доктор, не приметили там львиных следов? Как же вы хотите, чтобы мы пошли за травой? Ведь львы свалят нас, прежде чем мы успеем опомниться!

Луна уже зашла, стоял полный мрак. Подумав, я решил на сей раз послушаться совета моего слуги. Еще некоторое время мы прислушивались к шуму, производимому слонами, а потом Пит заснул; я помимо своей воли последовал его примеру.

Мы спали с полчаса. Разбудило меня грозное рычание. Рычал лев, ему вторила львица. Судя по звукам, хищники были не более чем в тридцати шагах от нас, но вот они приблизились, еще, еще… Я стал на колено и приготовился к выстрелу, хотя в кромешной тьме ничего не видел. Я понимал, что хищники давно выследили нас, и от волнения у меня вспотели ладони. «Но ведь тут Пит», — подумал я и с такой силой пнул ногой в бок моего верного слугу, что он мгновенно вскочил. Тут как раз лев зарычал, и Питу не нужно было объяснять, что происходит. Он живо подпрыгнул и ухватился за ветку мимозы. Хищники услышали шелест листвы и остановились. И вновь слуга подал мне дельный совет: на дереве мы будем в безопасности. Но как залезть на него? Я велел Питу подсадить меня, а затем, упершись ногой на прочную ветку, подтянул его к себе. Пит подал ружья. Мы устроились среди ветвей в 3 метрах от земли, но было так темно, что я все равно не видел львов и не мог прицелиться; они рычали и метались в высокой траве до самого рассвета, а потом ушли в том же направлении, что и буйволы. Тогда и мы решили отправиться в путь. Осмотр соседнего водоема показал, что ночью там побывало не меньше тридцати слонов со слонятами.

Я намеревался отправиться дальше в тот же день, но приключения прошлой ночи настолько разожгли мое любопытство, что я решил один сесть в засаду у водоема, где резвились слоны. Я осмотрел место и выбрал красивое толстое дерево высотой не менее 16 метров, рассчитав, что него откроется великолепный обзор. Связав воедино восемь ременных поводьев, Пит и Мерико подняли меня на дерево, и я с удобством расположился среди ветвей.

Наступила ночь. Мне стало холодно. Я уже начинал сожалеть, что забрался так высоко, притом совершенно напрасно, когда около полуночи услышал, что приближается стадо слонов. Одновременно раздался знакомый звук африканского бича. Шум, производимый слонами, стал затихать; вновь наступила тишина. Тут невдалеке я увидел фургон. Впоследствии я узнал, что это был Куртин, ехавший в долину Пандама-Тенги, чтобы встретиться там с братом, которого он послал вперед.

В ночь на 18 июля мы убили двух шакалов и двинулись по глубокому песку к водоемам Тамасеце, где переночевали. Дул сильный ветер; мы загнали фургон в рощицу, чтобы спокойно выспаться. Я хотел пробыть здесь дня два, рассчитывая убить саблерогую антилопу. Но антилопа не попадалась на глаза. Блуждая по лесу, я увидел самца и самку куду, беспрерывно описывавших круги около дерева. Это показалось мне странным. Когда же я лег спать, меня разбудил страшный крик: Мерико обнаружил у себя на животе большую змею. К сожалению, этот визит так обозлил Мерико, что он тяжело ранил животное, пустившееся наутек, и я не смог спасти его для своей коллекции.

Я очень устал от напряжения последних дней, от бессонных ночей и радовался возможности спокойно посидеть у костра. Но мне так и не удалось насладиться покоем: только я углубился в свои записи, как Тениссен крикнул, чтобы и обернулся. Оказалось, что рядом очковая змея: по-видимому, ее привлекло тепло костра. Она, конечно, пополнила собой мои экспонаты.