Под крышкой гроба

25

Мыс Шэрон остались одни в студийном офисе, наблюдая в окно, как люди расходились под дождем по своим машинам, переговариваясь и смеясь.

Скоро за своим наследством явится Арнольд Белл. Убийца из убийц. Надо, наконец, ему закончить дело и погулять на славу на заработанные денежки. А платить ему будут везде: в Мадриде и Марселе, Стамбуле и Париже, а может, и в Москве.

Когда все разошлись, я погасил прожектора, освещавшие площадку, и проверил шторы на окнах.

— Это правда о Шейле? — спросила Шэрон.

— Да.

— Она… тебе понравилась?

— Мне все нравятся.

— Но ты…

— Не всех, с кем я трахаюсь, я люблю, котенок. Замолчи.

— Старики рассказали мне… о шарике. Еще до того, как показали его тебе. Я сказала, чтобы они не отдавали его тебе.

— Спасибо.

— Стэнли посмеялся надо мной. Он сказал… что я… просто женщина.

Это и вправду было смешно.

— Что верно, то верно, куколка.

— Еще недавно я хотела, чтобы ты умер.

— Кто же любит проигравших? Оставим это.

— Что ты собираешься делать? — спросила Шэрон.

— Выбраться отсюда к чертовой матери.

— Я с тобой, — твердо сказала она.

Было темно. На моем лице не было видно, что я думал и чувствовал, а хрипловатый голос звучал все так же. Начинался последний раунд. Чтобы хоть немного уравнять шансы, мне надо быть одному.

— Не выйдет, дорогая, — возразил я.

— А ты пробовал отодрать банный лист от ж…?

— Фи, какие слова от дамы.

— Никакая я не дама. Я — твоя стерва, Дог.

— Не наседай на меня, хоть твой парень и умер. Давай-ка сматывайся отсюда.

С тихим и коварным смешком она обвила меня руками и прижалась горячим телом. Я попал на живую душистую мину и не мог оттолкнуть ее, и мне было безразлично, как я умру.

— Куда ты, туда и я, — сказала она.

— Возьму тебя в одно место, только ты пожалеешь, — ответил я.

— Возьми меня.

Моя рука коснулась ее лица, потом груди и замерла у заветного треугольника, чье пушистое очертание и горячую влажность я ощущал под тканью платья. Подняв руку, я снова погладил ее по щеке.

— Возьму, когда мы туда приедем, — ответил я.

Когда же лиса перехитрит лису?

Шэрон оставила свою машину на главной стоянке. Толкнув ее в «форд», я велел ей пригнуться и сам по возможности согнулся над рулем. Вместе с нами со стоянки отъезжало несколько машин. Мы влились в уличный поток. Обойдя тех, кто направлялся к Тоду, я сделал вид, что мне надо остановиться, съехал задним ходом на боковой съезд, развернулся и поехал в противоположную сторону. На пустынном отрезке шоссе я сделал полный разворот и направился в сторону Нью-Йорка. У первого перекрестка я свернул на старое шоссе, ведущее в Липтон.

Мы колесили часа полтора, пока не добрались до места. Я не сразу включил фары, чтобы Шэрон могла разглядеть, куда я ее привез.

Мастера, которых нанял Лейланд Хантер, поработали на славу. Старый дом Шэрон сверкал белыми стенами, а на крыльце стоял, как новенький, ее велосипед. За ручку двери был засунут белый конверт, я знал, что в нем.

Шэрон тоже догадалась, но не была уверена, пока не открыла конверт и не увидела в нем купчую на свое имя и ключи.

— Это твое, беглянка.

— Дог… — едва слышно выдохнула она.

— Все восстановлено, как будто и не выходила из дома.

— Зачем?

— Пусть хоть у одного из нас будет родной дом.

Слезы помешали ей ответить. Вставив ключ, она повернула дверную ручку. Дверь бесшумно отворилась.

Внутри все было просто. Старинный дом, теплый и уютный. Казалось, вот-вот запахнет свежеиспеченными пирогами и послышатся детские голоса во дворе. Мужчины будут шлепать картами по столу, а женщины будут подливать им пива из кувшинов и сплетничать на кухне.

— Это чудо, Дог.

— Тебе повезло, малыш. Жаль, у меня не было такого дома.

— Но у тебя большой дом на горе.

— Не у меня, незаконного.

— А там… наверху?..

— Пойдем посмотрим.

Наверх вела лестница, закрытая голубой дорожкой. Улыбаясь, Шэрон открыла двери всех комнат и вошла в свою. Ее глаза наполнились слезами, и я отошел в сторону.

Медленно повернувшись, она долго смотрела на меня, потом сняла свой жакет. Так же медленно она расстегнула блузку и сбросила ее на пол. Бюстгальтера на ней не было, упругая грудь выдавалась вперед, а соски задорно торчали, как розовые пуговки.

— Не надо, дорогая, — сказал я. Но она расстегнула юбку и тоже сбросила к ногам, на ней остались крохотные трусики, которые немедленно последовали за юбкой. Она стояла передо мной, не стесняясь своей наготы, и вьющаяся коричнева ее восхитительного треугольника забавно не сочеталась с крашеной головой. Она легла на кровать своего детства, раскинув ноги в приглашении, но, помолчав немного и глядя на свои руки, спросила:

— Кто ты, Дог?

— Ты меня знаешь.

— Тебя никто не знает, Дог. Пока что. Быть может, я понимаю больше, чем ты думаешь, но мне хотелось бы услышать все от тебя.

— Почему? Ты мне все равно не поверишь.

— Раздевайся.

— Нет.

.— Я хочу видеть тебя ниже пояса.

— Отстань ты, в конце концов.

— Давай-ка, вынимай свой клинок, — она с улыбкой призывно пошевелила ногами. Мои руки помимо воли потянулись к пуговицам и молниям. Когда я разделся, мой клинок был на таком готове, что дальше некуда. Шэрон лежала, поглаживая свои коричневые завитки. В ушах у меня зазвенело, мышцы живота свело, и я лег рядом с ней.

— Кто ты, Дог? — повторила Шэрон.

— Слушай…

— Начинай с войны. Расскажи о Ролланде Холланде.

Я перегнулся через свое подъемное устройство, взял кольт и положил рядом с подушкой. Ситуация была нештатная, но думать все-таки надо было.

— Кто такой Ролланд Холланд?

— Гений бизнеса. Я отдал ему все свои сбережения и все, что я получил при увольнении из армии, чтобы он мог начать свое дело. Мне полагалось десять процентов прибыли. Все было на законном основании.

— Десять процентов от многих миллионов — это много миллионов.

— Светлая головка. А теперь замри, я буду одеваться.

— Ты обещал меня взять, — заявила Шэрон, вцепившись в меня.

— Шэрон… — увещевал я.

— Этот человек в Нью-Йорке… Винс Тобано. Он полицейский?

— Черт побери, ты оставишь…

— Отвечай. Ты меня всю перевернул, чтобы я тебя возненавидела. Почему не хочешь объяснить?

Хоть бы мой дурацкий хрен опал, никакой совести у предмета. Вытащив сигарету из кармана штанов, я сел на кровати спиной к Шэрон.

— Они завербовали меня, — ответил я.

— Кто?

— Правительство. У меня была прекрасная легенда. Я уже был богат, и меня запустили на черный рынок. Мужик, которого я сдал Тобано, Чет Линден, возглавляет нью-йоркское окружное управление по борьбе с преступностью. Он до смерти перепугался, что я вправду переметнулся к мафии и завалю всех, кого мы внедрили в мафиозные организации. Когда я передавал гроб, я готов был лопнуть со смеху. В результате этой истории Винс получит повышение, зато Чету наш начальник в Пентагоне отъест башку за то, что превысил полномочия. Черт, как он только посмел напустить на меня своих ребят с пушками? Знал бы Винс, он бы ему мозги прочистил. Хорош бы я был, если бы меня свои же жахнули. Потеряв на столько миллионов героина, они теперь не скоро…

Случайно глянув на свои штаны, я увидел, как один карман, в который я положил шарик, висит в воздухе.

— Я хочу тебя трахнуть, — закончил я.

— Почему?

— Потому что я тебя люблю.

— Что тебе раньше мешало?

— Ты была обручена. А теперь ты говоришь, твой жених умер.

— Неужели тебя останавливали соображения морали?

— Хотелось бы так думать.

— Простофиля. Тод тебе чуть не открытым текстом сказал.

— Что?

— Жила-была маленькая девочка. Когда ты уходил на войну, ей было всего десять лет и она единственная пошла тебя провожать до железнодорожной станции. Ты сказал, что, когда вернешься, женишься на ней. Вы зашли в галантерейную лавчонку, и ты купил ей колечко с зеленым камешком. Она все эти годы носила его, пока не решила, что он умер.

Шэрон сунула руку в кармашек блузки, вынула это простенькое колечко и надела на палец.

— Это просто кошмар для невинной девицы ждать так долго. Надеюсь, ты пробьешься.

Все произошло так быстро, так забавно и так серьезно. Вот она, моя прекрасная блондинка-брюнетка, со своими умопомрачительными выпуклостями и изгибами, вся трепещущая от желания освободиться в неимоверном порыве от долго сдерживаемой страсти. Вот я лежу в ее маленькой девичьей светелке, в комнатке, похожей на ту, где мой отец спал с матерью. И все образуется: завод, старики, Линтон, мое возвращение домой… все будет хорошо, потому что у меня есть маленький шарик, который перевернет весь мир вверх дном.

Я перекатился на Шэрон и услышал:

— Очень мило. Очень мило.

Ему не стоило повторять дважды, чтобы посмеяться над нашей наготой, прикидывая, куда лучше выстрелить, потому что куда бы ни попал кольт-45, получалась дыра так дыра. Мой сорок пятый был рядом с правой рукой. Первым выстрелом я лишил его руки, вторым я стер из людской памяти лицо Арнольда Белла — вспоминать было больше нечего. То, что было головой, припечаталось к стене. Придется завтра вызывать мастеровых и опять делать ремонт.

— Сейчас? — спросил я.

У нас гудело в ушах от выстрелов. Шэрон невозмутимо посмотрела на беспорядок у двери. Она не расслышала, что я сказал, но поняла.

Повернув свое медное колечко камешком внутрь, так, что оно стало похоже на обручальное, она деловито приказала:

— Хватит болтать. Принимайся за дело.