Похищенный. Катриона

Глава 27
Я ВСТРЕЧАЮСЬ С МИСТЕРОМ РАНКЕЙЛОРОМ

На другой день поутру я договорился с Аланом, что он скоротает день без меня, а как только стемнеет, укроется в полевых зарослях у дороги около Ньюхолса, где будет сидеть затаясь, покуда не услышит моего свиста. Я хотел было избрать условным сигналом «Славный Эйрельский дом», любимую мою песенку, но Алан отверг ее, справедливо заметив, что песня эта широко известна и любой пахарь по чистой случайности может пропеть ее вместо меня. С его помощью я разучил отрывок из гэльской песни. По сей день я храню в памяти эту мелодию и не забуду, верно, до самой смерти. Всякий раз, как я ее вспоминаю, мысли мои уносятся в тот последний день моих странствий, когда Алан, сидя на дне лощины, насвистывал и отбивал такт рукой, а я смотрел, как тают предрассветные сумерки на его лице.

Солнце еще не взошло, когда я ступил на длинную улицу Куинсферри. Это тихий, опрятный городок, с добротными, каменными строениями, многие из которых крыты черепицей. Городская ратуша показалась мне неказистой, не чета той, что я видел в Пиблсе, да и сама улица не столь благородных пропорций; тем не менее я сгорал от стыда, идя по ней в своих грязных лохмотьях.

Между тем в домах засветились огни, раскрывались ставни, горожане выходили на улицу, и это только усугубляло мое уныние и беспокойство. Я понял, что надеяться мне почти не на что, ведь у меня не было никаких доказательств, чтобы вступить во владение поместьем, не было даже бумаги, удостоверяющей мою личность. Если планы мои лопнут как мыльный пузырь, я буду жестоко обманут и окажусь в положении нищего. Даже если все выйдет, как я задумал, то для разбирательства моего дела, по всей видимости, потребуется время, а на какое время мог я рассчитывать, имея в кармане всего три шиллинга, а на попечении - законопреступника, разыскиваемого по всей стране, которого нужно было немедля посадить на корабль и переправить в безопасное место? Что скрывать, если надежды мои не сбудутся, то для нас обоих дело, по-видимому, кончится виселицей. Рассуждая таким образом, я бродил по улице, ловя на себе косые взгляды прохожих. Мало-помалу я уверился в том, что мне будет трудно не только убедить стряпчего в правоте своего дела, но даже просто переступить порог его дома.

Я не осмеливался обращаться с вопросом к кому-либо из почтенных обывателей города. Облаченный в жалкое одеяние, я стыдился даже заговорить с ними. Если б я спросил у них, где здесь дом мистера Ранкейлора, меня, несомненно, подняли бы на смех. Не зная адреса, я бродил взад и вперед по улице, до гавани и обратно, как блудный пес, потерявший своего хозяина. Мрачное чувство щемило мне сердце, временами на меня находило отчаяние. Солнце уже встало, было около девяти часов, когда, изнуренный ходьбою, остановился я перед красивым, недавно оштукатуренным домом, с нарядными чистыми окнами, с цветами на подоконниках. На ступеньке крыльца сидела охотничья собака и позевывала, глядя на меня, как бы давая понять, что ей-то тревожиться нечего, она у себя дома. Я стоял перед домом, завидуя бессловесному этому существу, как вдруг дверь открылась и на пороге показался румянощекий, добродушного вида человек с лукавыми, проницательными глазами, в белоснежном напудренном парике и в очках. Наружность его была внушительна и почтенна. Если прохожие, раз взглянув на меня, тотчас же отворачивались, больше уже не удостаивая меня взглядом,- столь жалкий вид я собой являл,- то этот господин, осмотрев меня с головы до ног, как потом оказалось, до того поразился увиденным, что направил шаги свои прямо ко мне и спросил, что за нужда привела меня в этот город.

Я сказал, что в Куинсферри пришел по делу, и, собравшись с духом, спросил, где здесь будет дом мистера Ранкейлора.

- Это будет как раз тот дом, откуда я только что вышел,- отвечал он.- И по странной случайности перед вами мистер Ранкейлор.

- В таком случае, сэр,- сказал я,- могу ли я просить вас об одолжении уделить мне несколько времени? Я хотел бы поговорить с вами об одном деле.

- Но позвольте, я не знаю даже вашего имени. Да и лицо ваше я что-то не припомню.

- Мое имя Дэвид Бальфур.

- Дэвид Бальфур? - удивленно, повышенным тоном переспросил законник.- А позвольте узнать, откуда же вы пришли, мистер Бальфур? - И он устремил на меня сухой, строгий взгляд.

- Я побывал во многих странствиях, сэр,- отвечал я.- Но мне кажется, будет лучше, если мы поговорим об этом в другом месте.

Несколько мгновений стряпчий, казалось, раздумывал, поглаживая рукой подбородок, глядя то на меня, то на мостовую.

- Да, пожалуй, вы правы,- сказал он, пригласил меня в дом и, прокричав кому-то, кого я не видел, что до полудня он будет занят, провел меня в небольшую комнату, где во множестве пылились кипы бумаг и книги.

Опустившись в кресло, он знаком пригласил меня сесть, хотя, как мне показалось, с некоторым сожалением перевел взгляд с опрятного кресла на мои грязные лохмотья.

- Ну что же, если у вас имеется ко мне дело, то прошу вас говорить кратко, по сути вопроса. Nec gemino bellum Trojanum orditur ab ovo[38]. Вы меня понимаете? - спросил мистер Ранкейлор.

- Я последую совету Горация,- с улыбкой ответил я,- и введу вас сразу in medias res[39].

Он кивнул головой, как бы давая понять, что доволен моим ответом; ведь латинская фраза была сказана им с намерением меня испытать. Я немного ободрился, но когда заговорил, то почувствовал, что краснею.

- У меня есть все основания полагать,- начал я,- что я имею права на владение поместьем Шос.

Мистер Ранкейлор вынул из ящика стола папку с бумагами и, раскрыв ее, положил перед собой.

- Так-так, я вас слушаю.

Но, выпалив первую фразу, я вконец потерялся и не знал, что говорить дальше.

- Продолжайте, мистер Бальфур. Что же вы замолчали? Где, в каком месте вы родились?

- В Эссендине, сэр. Двенадцатого марта 1733 года.

Он сверил мои слова с записью в книге, но с какой надобностью - этого я не мог понять.

- Кто были ваши родители?

- Мой отец Александр Бальфур был учителем в местной школе. А мать звали Грейс Питэрроу. Кажется, она была родом из Ангуса.

- У вас есть бумаги, удостоверяющие вашу личность? - спросил мистер Ранкейлор.

- При себе нет, сэр. Но они на руках у мистера Кэмпбелла, священника из Эссендина, и в кратчайший срок могут быть вам представлены. К тому же мистер Кэмпбелл может за меня поручиться, хотя, мне кажется, дядя вряд ли станет от меня отрекаться.

- Вы имеете в виду мистера Эбинизера Бальфура?

- Да, именно.

- Которого вы видели?

- Да, он принял меня в своем доме.

- А не встречали ли вы человека по фамилии Хозисон? - спросил мистер Ранкейлор.

- Да, довелось встречать, как видно, в наказание за свои прегрешения. Это с его помощью по наущению моего дяди меня похитили в окрестностях этого города и увезли на корабле. Потом мы потерпели крушение, я прошел через множество разных злоключений и вот теперь стою перед вами в этом жалком рубище.

- Так вы говорите, что потерпели кораблекрушение. Где это было?

- У южной оконечности острова Малл. Остров, на который меня выбросило, носит название Эррейд.

- Э, да я вижу, ваши познания в географии глубже моих,- с улыбкой заметил мистер Ранкейлор.- Пока, доложу я вам, ваш рассказ в точности сходится с имеющимися у меня сведениями. Но вы говорите, что вас похитили? Как это понимать?

- В самом прямом смысле слова, сэр,- отвечал я.- Я намеревался нанести вам визит, но меня заманили на бриг, оглушили и бросили в трюм. Когда я очнулся, мы уже вышли в море. Меня хотели продать на плантации, и только по милосердию неба я избежал этой участи.

- Итак, бриг потерпел крушение двадцать седьмого июня,- заглянув в книгу, проговорил мистер Ранкейлор.- А сегодня у нас двадцать четвертое августа. Имеется весьма большой пробел, мистер Бальфур. Почти два месяца. И все это время вы держали ваших друзей в неизвестности, причиняя им немалое беспокойство. Должен сказать, меня не может удовлетворить ваш рассказ, покуда я не узнаю всех обстоятельств дела.

- Этот пробел, поверьте, легко заполняется,- отвечал я.- Однако прежде, чем я приступлю к рассказу, мне хотелось бы увериться в том, что я говорю с другом.

- Ну, это будет порочный круг,- возразил стряпчий.- Покуда я вас не выслушаю, я не могу составить убедительного представления в вашу пользу. Я не могу быть вашим другом, пока не буду располагать достаточными сведениями. Вам, в ваши годы, нужно быть более доверительным к людям, мистер Бальфур. Знаете нашу пословицу: какой грешник не боится грехов?

- Вы не должны забывать, сэр, что я уже изрядно пострадал из-за своей доверчивости. К тому же человек, который хотел отправить меня в неволю, сколько я знаю, ваш клиент.

Мои ответы, по-видимому, нравились мистеру Ранкей-лору, и вместе с расположением завоевывал я доверие. Но при этих словах, которые я произнес с улыбкой, мистер Ранкейлор закатился смехом.

- Нет-нет, все обстоит не столь уж мрачно, как вы себе представляете. Fui, non sum[40]. Я действительно был поверенным в делах вашего дяди, но, пока вы скитались невесть где в отдаленных западных уголках нашего государства, imberbis juvenis custode remoto[41], много воды утекло, и если у вас не свистело в ушах, то, видимо, не оттого, что о вашей особе мало говорили. Как раз в день кораблекрушения в мою контору пожаловал мистер Кэмпбелл и потребовал отыскать вас во что бы то ни стало, хоть на краю света. Я же, признаюсь, даже не ведал о вашем существовании, но я хорошо знал вашего отца и по некоторым весьма серьезным соображениям - о них я скажу после - предположил было самое худшее. Мистер Эбинизер признался, что вы у него были. Он объявил, что дал вам значительную сумму денег, что показалось мне весьма сомнительным. По его словам, вы отбыли в Европу, дабы расширить свое образование, что я нашел весьма похвальным и вполне вероятным. На вопрос мой, почему вы уехали, даже не известив о том мистера Кэмпбелла, ваш дядя утверждал, будто вы выразили страстное желание порвать со своим прошлым. На прямой вопрос мой, куда вы уехали, ваш дядя отвечал, что не имеет о том понятия, и высказал предположение, что, вероятно, вы в Лейдене. Таковы вкратце его показания. Я не думаю, чтобы кто-нибудь мог поверить его словам,- улыбнувшись, продолжал мистер Ранкейлор.- Ну, а если говорить о частностях этого дела, то некоторые мои вопросы оказали на вашего дядю такое сильное впечатление, что он поспешил, не побоюсь этого слова, выставить меня вон. После этого дело стало в тупик; как ни сильны были наши подозрения, доказательств у нас не было никаких. Но тут вдруг появляется шкипер Хозисон и говорит, что вы утонули. Разумеется, дело вылетело в трубу, не возымев никаких последствий, если не считать того, что мистер Кэмпбелл еще больше встревожился, я остался в накладе, а на репутацию вашего дяди пало еще одно пятно. Впрочем, она у него до того запятнана, что темнее не стала. Так что теперь, мистер Бальфур, вы представляете себе ход этого дела и можете судить сами, достоин ли я или нет вашего доверия.

В действительности его рассказ был в еще большей степени педантичен и уснащен множеством латинских цитат, но говорил он с таким подкупающим добродушием, с такой непосредственностью, что мое недоверие разом рассеялось. Было явно, что он нисколько не ставит под сомнение мою личность, поэтому в бумагах, по-видимому, нужды не было.

- Должен заметить, сэр,- сказал я,- что в своем рассказе я принужден буду упомянуть имя моего друга, тем самым вверив его жизнь в ваши руки. Обещайте, что она останется в неприкосновенности. В остальном, что касается меня, я не смею требовать от вас никаких гарантий.

Мистер Ранкейлор с очень серьезным видом дал мне слово.

- Ваше предисловие меня весьма настораживает,- заметил он.- Если в вашей истории имеется что-либо предосудительное законом, то прошу вас иметь в виду, что я служитель закона, а посему не слишком увлекайтесь подробностями.

Я рассказал ему все, как было, все свои приключения. Откинувшись в кресле, сдвинув очки на лоб, стряпчий слушал с закрытыми глазами, и я уже было решил, что он дремлет. Какая обманчивость! Как я потом убедился, он слышал все до единого слова. Острота его слуха и память были поистине удивительны. Он запомнил с первого раза все мудреные гэльские имена и названия и потом, спустя годы, случалось, даже мне их подсказывал. Однако ж при имени Алана Брека произошла любопытная сцена. Разумеется, после убийства в Аппине и появления афиш про преступников, имя это гремело по всей Шотландии. Едва оно сорвалось с моих уст, стряпчий шевельнулся в кресле и открыл глаза.

- Не нужно лишних имен, мистер Бальфур,- проговорил он,- тем паче имен всех этих горцев, многие из которых заслуживают наказания. Я на вашем месте не стал бы произносить их всуе.

- Конечно, лучше обойти это имя молчанием,- отвечал я,- но, уж коли оно у меня вырвалось, может быть, мне и дальше его называть?

- Помилуйте, это вовсе не обязательно,- заметил мистер Ранкейлор.- Я, как вы, должно быть, изволили заметить, туговат на ухо и потому не совсем отчетливо уловил имя. С вашего позволения, во избежание недоразумений назовем вашего друга, ну, скажем, мистер Томсон. И впредь, когда у вас возникнет нужда упомянуть имя какого-нибудь горца, ныне покойного или здравствующего, придерживайтесь той же методы.

Тут я понял, что стряпчий отлично расслышал имя Алана и, по-видимому, уже догадался, что речь пойдет об убийстве в Аппине. «Ну что же, если ему так нравится разыгрывать из себя глухого, это, конечно, его дело»,- подумал я, улыбнулся про себя и поспешил согласиться, заметив в свое оправдание, что имя мистера Томсона не совсем гэльское. Итак, Алан преобразился в моем рассказе в мистера Томсона, это меня тем более забавляло, что стряпчий сам предложил эту выдумку. Джеймс Стюарт стал родственником мистера Томсона, Колин Кэмпбелл упоминался как мистер Глен, а когда я дошел до Клюни, то окрестил его мистером Джеймсоном, одним из предводителей горцев. Все это походило на откровенный фарс; было странно, что законник находит в нем удовольствие, но в конечном счете такие иносказания были вполне во вкусе того времени: при существующих в государстве двух партиях люди тихие, не имевшие высокого мнения о партии, к которой они формально принадлежали, всячески исхитрялись не задевать колким словом ни ту, ни другую сторону.

- Да, нечего сказать,- промолвил стряпчий, когда я кончил.- Это целая поэма. Одиссея своего рода. Когда вы расширите свои познания в языках, вам непременно нужно изложить ваши похождения на латыни. На худой конец, на английском, хотя, откровенно признаюсь, я предпочитаю латынь. На ней, знаете ли, как-то внушительнее. Да, сударь, пошвыряла же вас судьба! Quae regio in terris[42] - в каком только шотландском приходе, переводя на народный язык, ни ступала ваша нога! К тому же вы обнаружили удивительную склонность попадать в ложные положения, но, в целом, с честью вышли из них. Этот ваш мистер Томсон, по моему мнению, конечно, натура дикая, кровожадная, но наделен, бесспорно, многими превосходными качествами. Хотя, сказать по правде, при всех его достоинствах я предпочел бы, чтобы он сейчас покоился на дне морском. Должен заметить вам, мистер Дэвид, этот господин намутил много воды. Но вы, разумеется, правы, что остались верны дружбе, ведь ваш друг помогал вам верой и правдой. Можно сказать, что он был вашим верным спутником, а не то для вас обоих дело обернулось бы виселицей. Но к счастью, самое худшее уже позади. Я полагаю, что ваши тяготы и лишения подходят к концу.

Рассуждая таким образом о моих приключениях, он выказывал столько юмора и добросердечия, что я едва удерживал бурный порыв признательности. Я так долго скитался среди полудикого люда, так долго спал под ненастным небом во всяких непотребных местах, что теперь, наслаждаясь дружеской беседой с этим джентльменом, облаченным в тонкосуконное платье, говоря фигурально, воспарил в эмпиреи. Но мои блаженные мысли всякий раз омрачались, когда опускал я взгляд на свои лохмотья, и тогда смущение овладевало мной с удвоенной силой. Мистер Ранкейлор угадал мои мысли. Встав с кресла, он крикнул слуге, чтобы тот поставил на стол еще один прибор для мистера Бальфура, который-де остается к обеду. Затем он повел меня в покои на второй этаж, где предо мною явились таз с водой, гребенка и мыло, а сверх того, долгожданное чистое платье, принадлежавшее сыну мистера Ранкейлора. Сопроводив все это латинской фразой, стряпчий оставил меня одного.