Глава 8
БРЕТЕР

На следующий день, двадцать девятого августа, я явился к лорду-адвокату в кафтане, который сшил себе по мерке и надел впервые.

- Ага! - сказал Престонгрейндж.- Вы сегодня щеголем! У моих барышень будет прекрасный кавалер. Очень любезно с вашей стороны. Очень любезно, мистер Дэвид. О, мы с вами поладим, да и вашим тревогам, пожалуй, подходит конец.

- У вас есть для меня новости? - вскричал я.

- И свыше всех ожиданий,- ответил он.- Ваше свидетельство все-таки будет выслушано, и вы можете, если пожелаете, отправиться вместе со мной на суд, который начнется в Инверэри в четверг, двадцать первого числа следующего месяца. (От изумления я онемел.) А пока,- продолжал он, - я не стану больше брать с вас слова, но самым настоятельным образом предупреждаю вас, что вы должны соблюдать величайшую сдержанность. Завтра вы дадите предварительные показания, но в остальном, право же, чем меньше будет сказано, тем лучше.

- Я попытаюсь соблюдать осторожность,- ответил я.- Полагаю, за эту заветную милость я должен благодарить вас. Так примите же мою сердечную благодарность. После вчерашнего, милорд, передо мной словно распахнулись врата небес. Я просто поверить не могу!

- Нет-нет, попытайтесь, все-таки попытайтесь этому поверить,- сказал он, словно стараясь меня успокоить.- И я очень рад был услышать, что вы считаете себя обязанным мне, так как, быть может, случай расквитаться со мной представится вам очень скоро…- Он кашлянул.- Или даже сейчас. Обстоятельства сильно изменились. Ваши показания, которыми сегодня я не стану вас затруднять, без сомнения, придадут делу совсем иной оборот для всех, кто в нем замешан, и это позволяет мне коснуться побочного вопроса.

- Милорд! - перебил я.- Простите, что я прерываю вас, но как удалось этого добиться? Препятствия, о которых вы говорили в субботу, даже мне показались непреодолимыми. Каким же образом все уладилось?

- Мой милый мистер Дэвид,- ответил он.- Мне не подобает открывать (даже вам, как вы говорите) то, что происходит в советах власти. Будьте добры удовольствоваться самим фактом.

Произнося эти слова, он отечески мне улыбался и поигрывал новым пером. Заподозрить в этом человеке хоть тень обмана казалось немыслимым, и все же, когда он пододвинул лист бумаги, обмакнул перо в чернила и вновь заговорил со мной, я вдруг утратил спокойствие и невольно насторожился.

- Есть подробность, которой я хотел бы коснуться,- начал он.- Я прежде намеренно обходил ее, но теперь такая надобность отпала. Разумеется, я не веду допрос - им займется другой, а просто хотел бы узнать это для себя. Вы сказали, что встретили на холме Алана Брека?

- Да, милорд.

- Сразу же после убийства?

- Да.

- Вы с ним говорили?

- Говорил.

- Вы с ним были уже знакомы, если не ошибаюсь? - небрежно осведомился лорд-адвокат.

- Мне трудно догадаться, по какой причине вы пришли к такому заключению, милорд,- ответил я,- но это правда.

- И когда вы вновь с ним расстались?

- Свой ответ я отложу,- сказал я.- Такой вопрос мне зададут на суде.

- Мистер Бальфур,- сказал он,- поймите же, все это вам не повредит! Я обещал вам жизнь и честь и, поверьте, сдержу слово. Следовательно, у вас нет причин для тревоги. Очевидно, вы полагаете, что можете оберечь Алана. И говорите мне о своей благодарности, которая, как мне кажется,- раз уж вы вынуждаете меня сказать это - не так уж незаслуженна. Очень много различных соображений указывают на одно. И вы меня не убедите, что не в состоянии (если захотите) помочь нам насыпать соли на хвост Алану.

- Милорд,- сказал я,- даю вам слово, что я даже предположить не могу, где сейчас Алан.

Он перевел дух.

- И где его можно было бы найти - тоже? - спросил он.

Я сидел перед ним, точно деревянный чурбан.

- Вот и вся ваша благодарность, мистер Дэвид! - сказал он. И после некоторого молчания добавил, вставая: - Ну что же, мое желание не исполнилось и нам не удалось понять друг друга. Оставим это. Вас известят, где, когда и кому вы должны будете дать предварительные показания. А пока мои барышни уже заждались вас. Они мне никогда не простят, если я задержу их кавалера еще дольше.

После чего я был передан в руки трех граций, туалеты которых показались мне сказочными, а сами они - прелестными, как букет цветов.

Когда мы вышли из дверей, произошло незначительное происшествие, которое позже оказалось очень и очень значительным. Я услышал громкий и короткий свист, словно кому-то был подан сигнал, и, оглянувшись, успел увидеть рыжую голову Нийла из Тома, сына Дункана, но он тут же исчез, и, как ни озирался я вокруг, нигде не мелькнула даже юбка Катрионы - я, конечно, был уверен, что он сопровождает свою молодую госпожу.

Три мои надзирательницы повели меня через Бристо и Брунтсфилдское поле для гольфа и далее по дорожке в парк Хоуп, очень красивый, с усыпанными песком аллеями, со скамьями, беседками и сторожем при них. Дорога туда оказалась неблизкой, и две младшие барышни напустили на себя вид чопорной утомленности, который жестоко меня смутил, а старшая поглядывала в мою сторону, как мне казалось, с еле сдерживаемым смехом, и хотя, по-моему, я держался с большим достоинством, чем накануне, далось мне это нелегко. Едва мы вошли в парк, как были окружены десятком молодых джентльменов (трое-четверо офицеров с кокардами, а остальные - законоведы), которые наперебой искали внимания этих красавиц, и, несмотря на то, что меня представили им в весьма лестных выражениях, я был тотчас всеми забыт. Собравшиеся вместе, молодые люди напоминают стаю диких зверей - они накидываются на чужака или же не замечают его без всякой учтивости и, я бы сказал, человечности: если бы я оказался среди павианов, то дождался бы от них ровно столько же того и другого. Среди законоведов нашлись присяжные острословы, а среди офицеров - болтуны, и не знаю, кто из них досаждал мне больше. Все они поигрывали шпагами и отбрасывали полы мундиров и кафтанов с какой-то особой манерой, за которую (возможно, из черной зависти) я готов был пинками выгнать их из парка. Вероятно, они со своей стороны не могли простить мне, что я явился туда в столь несравненном обществе, и вскоре я, замедлив шаг, угрюмо следовал позади веселящейся компании, погруженный в свои мысли.

От них меня отвлек один из офицеров, поручик Гектор Дункансби, ухмыляющийся верзила из горного края. Он спросил, не Пальфур ли моя фамилия, произнеся ее на горский манер.

Я подтвердил это довольно резким тоном, так как вопрос был задан почти грубо.

- Ха, Пальфур! - воскликнул он и принялся повторять: - Пальфур! Пальфур!

- Боюсь, вам не нравится моя фамилия, сударь,- сказал я, сердясь на себя за то, что выходка такого мужлана меня рассердила.

- Нет,- ответил он.- Я думал…

- Не рекомендовал бы вам делать это часто, сударь,- перебил я.- Мне кажется, это вредно для вашего здоровья.

- А вам тофотилось слышать, кте Алан Григор нашел щипцы? - сказал он.

Я спросил, что это должно означать, а он с насмешливым хохотом ответил, что, наверное, я там .же нашел кочергу и проглотил ее.

Сомневаться в его намерениях больше не приходилось. Лицо у меня вспыхнуло.

- Прежде чем оскорблять благородных людей,- сказал я,- мне кажется, следовало бы научиться не коверкать слова.

Он ухватил меня за рукав, кивнул, подмигивая, и увел за ограду парка. Едва деревья заслонили нас от гуляющих, как выражение его изменилось и он ударил меня кулаком в подбородок, крикнув:

- Получи, потлец с рафнин!

Я отплатил ему тем же, и с процентами, после чего он отступил шага на два и учтиво снял шляпу.

- Тостаточно, я ту маю,- объявил он.- Оскорпленной стороной нато считать меня. Феть это неслыханно, чтопы королевскому офицеру сказали, путто он коферкает слофа. Мы при шпагах, а рятом Королефский парк. Пойтете вперет или мне показать фам торогу?

Я ответил ему поклоном, пропустил его вперед и последовал за ним. Он бормотал себе под нос что-то об «оскорплении королефского мунтира», из чего я мог бы заключить, что он действительно возмущен. Но он уже в первый раз заговорил со мной вызывающим тоном, а потому я не сомневался, что он нарочно искал со мной ссоры и что я вновь попал в ловушку, расставленную моими врагами, а главное (памятуя о том, какой я фехтовальщик) - что пасть в этом поединке суждено мне.

Когда мы вышли на каменистый пустырь, носивший название Королевского парка, я раз в пятый испытал желание пуститься наутек - так не хотелось мне показывать, что я не умею владеть шпагой, и так горько было умереть или даже получить рану,- но я подумал, что раз уж в своей злобе они снизошли даже до подобного, их все равно ничто не остановит, а клинок, как бы неуклюже не пропустил я смертельный выпад, все же предпочтительнее петли. К тому же неосторожная дерзость моих слов и мгновенный ответ ударом на удар не оставили мне большого выбора. Если же я все-таки попытаюсь убежать, мой противник, несомненно, меня настигнет и в довершение всего я покрою себя позором. Таким образом, я продолжал шагать за ним, словно приговоренный за палачом, и столь же готовый к смерти.

Мы прошли до конца скалистых уступов к Охотничьему болоту, и там на ровной травянистой площадке мой противник остановился и вытащил шпагу. Кругом не было никого, кроме каких-то пташек, и мне оставалось только последовать его примеру и стать в позицию елико возможно увереннее. По-видимому, это вышло у меня настолько неловко, что мистер Дункансби что-то заметил, помедлил, внимательно на меня посмотрел и начал делать выпад за выпадом, высоко взмахивая шпагой. Алан никогда ничего подобного не делал, и к тому же я, подавленный близостью неминуемой смерти, совсем растерялся, замер на месте и лишь с трудом удержался, чтобы не кинуться прочь.

- Та что с ним телается? - воскликнул поручик.

И внезапным движением он выбил у меня шпагу, которая, сверкнув, улетела в камыши.

Это повторилось еще два раза, и когда в третий раз я вернулся с моим посрамленным оружием, то увидел, что он убрал шпагу в ножны и ждет меня, сердито хмурясь и заложив руки за пояс.

- Черт меня потери, если я путу траться с топой! - вскричал он и гневно осведомился, по какому праву я принимаю «фызоф плагоротного челофека», если не умею отличить эфеса от клинка.

Я ответил, что это недостаток моего воспитания, и спросил, не признает ли он тем не менее, что я предложил ему все удовлетворение, на какое, к несчастью, способен, и вышел на поединок, как подобает мужчине.

- Это ферно,- сказал он.- Я сам полыной храпрец и смел, как тесять льфоф. Но стоять фот так, не умея фехтофать,- на такое я пы не решился. И прошу изфинить мой утар кулаком, хотя тфой пыл покрепче и у меня голофа еще гутит. И знай я, как это путет, я пы не стал фмешифаться ф такое тело.

- Благородно сказано! - ответил я.- И конечно, вы не захотите вновь стать орудием моих злых недругов.

- Еще пы, Пальфур! - сказал он.- И по-моему, со мной опошлись как нельзя хуже: только что не потсунули мне ф протифники тряхлую старуху! Ну, та пеззупый млатенец немногим лучше. Так я и скажу этому госпо-тину и, черт попери, путу с ним траться!

- А если бы вы знали, чем я не угодил мистеру Саймону,- сказал я,- то еще больше оскорбились бы, что вас вмешали в подобные дела.

Он с проклятием заявил, что легко может этому поверить - что все Лаветы из одного теста, а муку для этого теста молол сам дьявол. Затем он вдруг потряс меня за руку и поклялся, что я, как бы ни было, вовсе неплох и очень жаль, если моим воспитанием пренебрегли: да, найдись у него время, и он сам позаботился бы, чтобы я пополнил свое образование.

- Вы можете оказать мне даже еще большую услугу,- сказал я, а когда он спросил какую, я продолжал: - Пойдите со мной в дом одного из моих недругов и расскажите, как я вел себя сегодня. Вот это будет настоящая услуга. Пусть мистер Саймон подослал мне для начала благородного противника, но замышлял он попросту убийство. Значит, будет и второй, и третий. И чем это кончится, вы, поглядев, как я владею шпагой, легко можете догадаться сами.

- И мне пы это не понрафилось, путь я не лучше фас! - вскричал он.- Но я фам помогу, Пальфур! Показыфайте торогу!

Входил я в этот проклятый парк, еле волоча ноги, но теперь они словно окрылились и двигались в такт прекрасному песнопению, древнему, как сама Библия: «Конечно, горечь смерти миновалась». Помнится, меня вдруг одолела страшная жажда и я напился у колодца святой Маргариты - ничего слаще этой воды я в жизни не пивал! Мы прошли через святилище, затем по Кэнонгейту и через Нетербоу вышли прямо к дверям Престонгрейнджа, успев по дороге подробно обсудить то, что нам предстояло. Лакей объявил, что, хотя хозяин дома, но он занят с другими господами весьма конфиденциальным делом и принимать никого не велено.

- Мое дело к нему займет три минуты и не терпит отлагательств,- сказал я.- Доложите, что оно отнюдь не конфиденциальное и я буду даже рад присутствию свидетелей.

Когда лакей с величайшей неохотой отправился с моим поручением, мы позволили себе смелость последовать за ним в приемную, и некоторое время я слышал неясный звук голосов в соседней комнате. Как оказалось, их там за столом было трое: Престонгрейндж, Саймон Фрэзер и мистер Эрскин, шериф Перта. А так как они собрались по поводу аппинского убийства, то мое появление их несколько смутило, но тем не менее они решили меня принять.

- А, мистер Бальфур! Что снова привело вас сюда? И кого вы привели с собой? - осведомился Престонгрейндж.

Фрэзер же уставился на стол перед собой.

- Он пришел, чтобы дать небольшое свидетельство в мою пользу, милорд, и мне крайне необходимо, чтобы вы его выслушали,- сказал я и повернулся к Дункансби.

- Я могу засфитетельстфофать только отно,- начал поручик.- Нынче я скрестил шпагу с Пальфуром у Охотничьего полота, о чем теперь очень сожалею, а он фел сепя, как потопает плагоротному челофеку. И я очень уфажаю Пальфура,- добавил он.

- Благодарю вас за вашу прямоту,- сказал я.

После чего Дункансби сделал общий поклон и удалился, в согласии с нашим предварительным уговором.

- Но какое отношение имею к этому я? - спросил Престонгрейндж.

- Сейчас я в двух словах объясню вашей милости,- ответил я.- Этот джентльмен, королевский офицер, исполнил мою просьбу и пришел сюда, чтобы свидетельствовать в мою пользу. Теперь, мне кажется, моя репутация обелена, и до числа, которое ваша милость соблаговолит назначить, науськивать на меня еще каких-нибудь офицеров будет бесполезно. Я не соглашусь драться по очереди со всем гарнизоном Замка.

На лбу Престонгрейнджа вздулись жилы, и он смерил меня свирепым взглядом.

- Не иначе как сам дьявол подбросил мне под ноги этого щенка! - воскликнул он и тут же с яростью обернулся к своему соседу.- Это ваша работа, Саймон,- сказал он.- Распознаю тут ваш почерк, и, с вашего позволения, мне это очень не нравится. После того, как мы согласились прибегнуть к одному средству, по меньшей мере вероломно прибегать к другому под покровом тайны. Вы не остановились перед тем, чтобы злоупотребить моим доверием! Как! Вы знали, что я послал этого юношу в парк с моими дочерьми! И потому что я сказал вам… Фу, сударь, не вмешивайте меня в ваши бесчестные поступки!

Саймон смертельно побледнел.

- Я отказываюсь дальше быть мячом, который вы с герцогом отбиваете ногой друг другу! - воскликнул он.- Либо договоритесь, либо останьтесь каждый при своем и разбирайтесь между собой. А я больше не стану таскать поноску, получать от вас поручения, которые противоречат одно другому, и выслушивать, как вы оба меня вините. Если бы я высказал вам то, что думаю о всей вашей ганноверской каше, у вас в ушах зазвенело бы.

Однако шериф Эрскин сохранил полную невозмутимость и теперь мягко вставил слово.

- Тем временем,- сказал он,- мне кажется, нам следует подтвердить мистеру Бальфуру, что он доказал свою храбрость и может спать спокойно. До числа, о котором он любезно напомнил, она больше подвергаться испытанию не будет.

Его сдержанность заставила их опомниться, и они поторопились с довольно-таки нетерпеливой учтивостью отправить меня восвояси.

Загрузка...