Чарлзу Бакстеру, прокурору.
Мой милый Чарлз!
Любое продолжение всегда разочаровывает тех, кто его ждал, и мой Дэвид, на пять с лишним лет брошенный прохлаждаться в конторе Британской льняной компании, наконец-то ее покинув, будет, не-сомненно, встречен негодующими воплями или даже различными метательными снарядами. Но, вспоминая дни наших экспедиций в неведомое, и не отчаиваюсь. В нашем родном городе не могли не прорасти семена, посеянные избранниками судьбы. И сегодня какой-нибудь длинноногий энтузиаст мечтает и бродит по его улицам, как мечтали и бродили мы столько лет назад! С наслаждением, какое могло бы быть и нашим, будет он разыскивать среди поименованных улиц и перенумерованных домов сельские дороги, по которым ходил Дэвид Бальфур, опознавать Дин и Силвермилс, Бротон и парк Хоуп, и Пилриг, и злополучный Локенд (если он еще цел), и Фиггет-Уинс (если от этих пустошей хоть что-то осталось), или же отправится (на каникулах) до самого Гиллейна, а то и на Басс. И быть может, его взгляду откроется смена поколений, и в трепетном изумлении он взвесит полученный им столь важный и столь незначительный дар, имя которому - жизнь.
Ты по-прежнему - как в день нашего знакомства и как в день последней нашей встречи - живешь в древнем городе, который для меня вовеки останется родным. А я уехал так далеко! Но картины и мысли моей юности преследуют меня, и я словно вижу юность моего отца, и его отца, и весь поток жизней, катившийся там, на севере, под аккомпанемент смеха и слез, чтобы под конец как бы внезапный шквал забросил меня на эти запредельные острова. И я в восхищении склоняю голову перед сказками, которые творит судьба.
Р. Л. С.
Вайлима,
Уполу,
Самоа,
1882.