При свете дня мы увидели, что харчевня расположена очень уединенно. Море было, несомненно, очень близко, но его, как и всё вокруг, заслоняли унылые дюны. Собственно говоря, взгляд мог остановиться лишь на двух мельничных крыльях, поднимавшихся позади одного из песчаных гребней, точно ослиные уши, когда самого осла не видно. Едва задул ветер (с утра воздух был совсем неподвижен), они начали вертеться, и было странно видеть, как эти огромные лопасти проплывают в небе друг за другом. Вблизи не оказалось ни единой дороги, но от дверей мосье Базена в разные стороны вились десятки тропок. Дело в том, что занятий у него имелось множество - причем ни одного честного,- и уединенное местоположение его заведения служило ему лучшим источником доходов. У него находили приют контрабандисты, тут политические агенты и изгнанники ждали случая переправиться через пролив, а возможно, харчевня видела дела и похуже: ведь в ее стенах можно было зарезать целую семью и никто ничего не узнал бы.
Спал я мало и плохо. Еще не рассвело, когда я осторожно встал с постели, чтобы не разбудить Алана, и то грелся у огня, то нетерпеливо прохаживался перед дверью. День занялся пасмурный, но вскоре поднялся западный ветер, разорвал покров туч, так что в прорехах засияло солнце, и закрутил мельничные крылья. В солнечном свете было что-то веселое, а может быть, весна пробралась ко мне в сердце, и меня чрезвычайно развлекало зрелище этих крыльев, появляющихся над дюной и скрывающихся за ней. По временам до меня доносился их скрип, а в половине девятого в доме запела Катриона, и я чуть было не подбросил шляпу к потолку от радости. Теперь это угрюмое, пустынное место показалось мне раем.
Но время шло, к нашей двери никто не подходил, и мной начала овладевать неясная тревога. Словно к нам подкрадывалась беда. Теперь мне чудилось, что мельничные крылья, описывая круги, подглядывают за нами. Но и по самому трезвому размышлению казалось непонятным, зачем потребовалось привозить в это глухое и подозрительное место молоденькую девушку.
За поздним завтраком я скоро понял, что Джеймс Мор не то в затруднении, не то чего-то опасается и что Алан тоже это заметил и принялся внимательно следить за ним. Наблюдая двоедушие одного и настороженность второго, я ощутил себя на раскаленных углях. К концу завтрака Джеймс принял решение и начал сыпать извинениями. У него спешное дело в городе - с тем самым французским вельможей, пояснил он мне, - и он вынужден оставить нас одних до полудня. После чего он отвел дочь в дальний конец комнаты и принялся что-то ей растолковывать, а она слушала без всякой охоты.
- Этот Джеймс мне нравится все меньше и меньше,- сказал Алан.- Что-то с ним не так, с этим Джеймсом, и я не удивлюсь, если Алан Брек хорошенько его сегодня отделает. Хотелось бы мне взглянуть на этого французского вельможу, Дэви! Ты легко подыщешь себе занятие - должен же ты потолковать с барышней! Поговори с ней прямо, скажи, что с самого начала вел себя, как последний дурак. И еще на твоем месте - если бы к слову пришлось - я бы намекнул, что тебе грозит опасность. Женщины на это податливы.
- Я не умею лгать, Алан, и к слову у меня это никак не придется,- сказал я, передразнивая его.
- Вот и опять ты выходишь дурак! - ответил он.- Ну, так объясни, что это я тебе посоветовал. Она засмеется, что тоже будет совсем неплохо. Но погляди-ка на них! Если бы я не был уверен в этой девочке, в том, что Алан ей куда как нравится, то подумал бы, что там стряпается дельце не из хороших.
- А, так ты ей нравишься, Алан? - спросил я.
- И очень! - ответил он.- Я ведь не ты - это я сразу вижу. И Алан ей нравится, очень нравится. Так ведь мне он и самому по душе. А теперь с твоего разрешения, Шос, я пойду прогуляться по дюнам - погляжу, куда собрался Джеймс.
Вскоре, оставив меня за столом одного, они все трое ушли - Джеймс в Дюнкерк, Алан следом за ним, а Катриона вверх по лестнице к себе в комнату. Я понимал, почему она старается не оставаться со мной наедине, но вовсе не радовался и твердо решил подстеречь ее до того, как вернутся остальные двое. Мне представилось, что разумнее будет последовать примеру Алана. Если я скроюсь из виду между дюнами, она, конечно, захочет пойти погулять в такое погожее утро, а уж тогда я выберу удобный случай!
Сказано - сделано. И мне недолго пришлось томиться в укромной ложбине. Катриона появилась в двери, поглядела по сторонам и, никого не увидев, пошла по тропинке, ведущей прямо к морю. Я последовал за ней, но особенно не торопился: ведь чем дальше она отойдет, прежде чем я нагоню ее, тем больше времени будет у меня для объяснений. Песок же полностью приглушал звук моих шагов.
Тропка поднималась все выше и наконец вывела меня на вершину пригорка, и я наглядно убедился, в каком унылом и пустынном месте приютилась эта харчевня. Нигде не было видно ни человеческого жилья, ни следов человеческого присутствия, если не считать базеновской харчевни да ветряной мельницы. Впереди совсем близко раскинулось море, и я увидел два-три корабля, красивых, как на картинке. Один находился в такой опасной для большого судна близости от берега, что меня молнией пронзило новое подозрение: я узнал такелаж «Морского конька». Что понадобилось английскому военному кораблю в прибрежных водах Франции? Зачем Алана с такой настойчивостью приглашали сюда, в глухое место, где не от кого было ждать помощи? И случайно ли дочь Джеймса Мора отправилась сегодня погулять у моря?
Следом за ней я обогнул последнюю дюну, заслонявшую пляж, и тут же из-за кустика жесткой травы увидел почти напротив вытащенную на песок военную шлюпку. Возле нее расхаживал офицер, словно в ожидании. Я приготовился наблюдать, что произойдет дальше. Катриона направилась прямо к шлюпке, офицер учтиво ей поклонился, они обменялись десятком слов, она взяла какой-то пакет и пошла назад. Тотчас, словно других дел у них на европейском берегу не было, шлюпка отчалила и полетела по волнам к «Морскому коньку». Однако офицер в нее не сел, а зашагал по пляжу к дюнам и скрылся между ними.
Все это мне очень не понравилось, и чем больше я размышлял, тем сильнее становилась моя тревога. Не Алана ли ищет офицер? Или дело у него было только к Катрионе? Она приближалась, опустив голову, не отрывая глаз от песка, и была так прелестна, что у меня недостало сил ее подозревать. В тот же миг она подняла голову, увидела меня, поколебалась, но продолжала идти, только медленнее и, мне показалось, порозовев. Одолевавшие меня опасения, подозрения, страх за жизнь друга - все сразу куда-то исчезло, и я вскочил на ноги, опьяненный надеждой.
Я пожелал ей доброго утра, и она ответила мне тем же, храня спокойный вид.
- Вы простите, что я пошел за вами? - спросил я.
- Вами всегда руководят добрые побуждения, я знаю,- ответила она и вдруг произнесла с волнением: - Но зачем вы посылаете ему деньги? Не надо!
- Я посылал их не ему,- ответил я,- а вам, и вы это отлично понимаете.
- Вы не должны их посылать ни ему, ни мне,- сказала она.- Дэвид, это нехорошо.
- Да, это очень плохо! - воскликнул я.- И молю бога, чтобы он надоумил этого глупца, как все поправить, если это возможно! Катриона! Такая жизнь не для вас. И прошу меня простить за такие слова, но он плохой отец.
- Не говорите о нем, никогда про него не упоминайте! - вскричала она.
- Больше не буду. Я ведь не о нем думаю, поверьте! - ответил я.- Я думаю только об одном. Я долго оставался в Лейдене в одиночестве, но и на лекциях думал только об этом. Потом приехал Алан, и его друзья солдаты устраивали для нас обеды, а у меня в голове была лишь одна мысль. Та самая, которая не оставляла меня, пока там были вы. Катриона, видите платок у меня на шее? Вы отрезали от него конец, а потом выбросили. Теперь это ваши цвета. Я ношу их в своем сердце. Милая моя, я не могу без вас жить. Не гоните меня!
Я встал перед ней, словно преграждая ей путь.
- Не гоните меня! - повторил я.- Попытайтесь стерпеться со мной.
Но она молчала, и меня оледенил страх, подобный страху смерти.
- Катриона! - вскричал я, глядя на ее руку.- Я вновь ошибся? И для меня нет никакой надежды?
Она подняла лицо, прерывисто дыша.
- Я вам правда нужна, Дэви? - прошептала она, и я почти не расслышал ее слов.
- Да! - сказал я.- Неужели вы не понимаете? Больше всего на свете.
- Мне нечего ни дать, ни удержать,- сказала она.- Я была бы вашей с первого же дня, если бы вы того захотели!
Мы стояли с ней на гребне пригорка, открытого всем ветрам и взглядам, нас могли увидеть даже с английского корабля, но я упал перед ней на колени, обнял ее ноги и разразился такими рыданиями, что, казалось, вот-вот умру. Буря чувств смела все мои мысли, я не помнил, где нахожусь, я забыл, почему я так счастлив, и знал только, что она нагнулась, прижалась ко мне лицом и говорит что-то, но слышал ее, как в тумане.
- Дэви! - говорила она.- Ах, Дэви, вы правда обо мне так думаете? Правда, что все время меня любили? Ах, Дэви, Дэви!
Тут она тоже расплакалась, и наши слезы смешались в бесконечной радости.
Наверное, было уже часов десять, когда я наконец поверил, какое счастье пришло ко мне. Мы сидели, обнявшись, я держал ее руки в своих, смотрел на ее личико и, смеясь, как ребенок, называл ее смешными, нежными именами. В жизни я не видывал краше места, чем эти дюны под Дюнкерком, а крылья мельницы, воспарявшие за холмом, были точно музыка.
Не знаю, сколько еще мы просидели бы так, забыв обо всем на свете, кроме нас самих, если бы я случайно не упомянул про ее отца и это не заставило бы нас опомниться.
- Дружочек мой! - Я называл ее так снова и снова, воскрешая прошлое, и радуясь, и чуть-чуть отстраняясь, чтобы лучше ее видеть.- Дружочек мой, теперь вы моя, совсем моя, дружочек мой, а он больше не в счет!
Ее лицо внезапно побелело, и она отняла у меня свои руки.
- Дэви, увезите меня от него! - воскликнула она.- Что-то нехорошее происходит. Он вероломен. Происходит что-то нехорошее, и у меня сердце сжимается от ужаса. Какие могут быть у него дела с королевским кораблем? Что в этом письме? - Она показала мне пакет.- Боюсь, Алану грозит беда. Вскройте его, Дэви, вскройте и прочтите!
Я взял пакет, посмотрел на него и покачал головой.
- Нет,- сказал я,- это мне противно. Я не могу вскрыть чужое письмо.
- Даже чтобы спасти своего друга? - вскричала она.
- Не знаю,- ответил я.- Наверное, нет. Будь я хотя бы уверен!
- Вам же надо только сломать печать! - сказала она.
- Конечно,- сказал я.- Но мне это противно.
- Так дайте его сюда,- сказала она.- Я сама его вскрою.
- Нет,- ответил я.- Вам этого и вовсе нельзя. Речь ведь идет о вашем отце, об его чести, жизнь моя, и в ней мы оба сомневаемся. Бесспорно, место здесь глухое, а у берега стоит английский военный корабль, и вашему отцу послано с него письмо, а офицер остался на берегу. И значит, не он один. С ним должны быть и другие. Наверное, за нами сейчас следят. Да, пакет необходимо вскрыть, но ни вам, ни мне этого сделать нельзя.
Я еще не успел договорить, удрученный мыслью об опасности и притаившихся поблизости врагах, как вдруг увидел Алана: он шел один среди дюн, по-видимому бросив выслеживать Джеймса. На нем, разумеется, был офицерский мундир, очень щегольской, но я невольно вздрогнул, подумав, как мало толку будет от этого мундира, если Алана схватят, бросят в шлюпку и доставят на борт «Морского конька» - дезертира, мятежника, а теперь еще и убийцу, приговоренного судом к смерти.
- Вон,- сказал я,- тот, у кого больше всех прав вскрыть письмо или не вскрывать его, как он сочтет за благо.
Я окликнул Алана, и мы выпрямились, чтобы он увидел, куда идти.
- Но если это так, если откроется новый позор… выдержите ли вы? - спросила она, устремив на меня пылающий взор.
- Мне задали почти такой же вопрос, когда я видел вас один-единственный раз,- сказал я.- Как, по-вашему, я ответил? Я сказал, что, если вы и дальше будете нравиться мне так же - только нравитесь вы мне теперь бесконечно больше! - я женюсь на вас даже у подножия виселицы.
Кровь бросилась ей в лицо, она прижалась ко мне, держа меня за руку, и так, почти обнявшись, мы ждали, пока Алан не подошел к нам. На лице у него играла лукавая улыбка.
- Ну, что я тебе говорил, Дэвид? - сказал он.
- Всему свое время, Алан,- ответил я.- И сейчас нам не до шуток. Что ты узнал? Можешь говорить прямо, она наш друг.
- Эту прогулку я совершил понапрасну,- сказал он.
- Ну, так мы оказались удачливее,- начал я.- Суди сам, насколько важно то, что нам удалось узнать. Вон посмотри! - добавил я, указывая на корабль.- Это «Морской конек» под командованием капитана Пел-лисера.
- Уж этот корабль я и в темноте опознал бы,- заметил Алан.- В Форте он мне порядком намозолил глаза. Но чего ему понадобилось так близко от берега?
- Зачем он вообще сюда подошел, я тебе сейчас объясню,- сказал я.- Чтобы доставить вот это письмо Джеймсу Мору. Ну, а почему он сейчас ждет, в чем тут дело, и для чего в дюнах прячется офицер с него, и один ли он там, попробуй сам догадаться.
- Письмо Джеймсу Мору? - переспросил он.
- Ему самому,- сказал я.
- Ну, я могу кое-что добавить,- продолжал Алан.- Вчера ночью, пока ты крепко спал, я слышал, как он переговаривается с кем-то по-французски, а потом дверь харчевни отворилась и затворилась.
- Алан! - воскликнул я.- Ты всю ночь спал без просыпу, чему я свидетель!
- Так-то так, но я бы не стал особенно доверять Алану, и когда он бодрствует, и когда спит! - сказал он.- Но дело как будто скверно. Поглядим, что в письме.
Я протянул ему пакет.
- Катриона,- сказал он,- прошу у вас прощения, душа моя, но ставка тут - мои бренные косточки, а потому я должен сломать эту печать.
- Я ничего другого и не хочу,- ответила она.
Он вскрыл пакет, прочел письмо и взмахнул рукой.
- Хорек проклятый! - воскликнул он и сунул бумагу в карман.- Надо собирать вещи. Не то мне здесь и конец.
Он пошел в сторону харчевни.
Первой молчание нарушила Катриона.
- Он вас продал?
- Продал, душа моя,- ответил Алан.- Но, благодаря вам и Дэви, я его еще одурачу! Только дайте мне вскочить на моего коня!
- Катриона едет с нами,- сказал я.- Она не должна больше иметь никакого дела с этим человеком. Мы с ней решили пожениться.
При этих словах она прижала мою руку к боку.
- Вот как? - воскликнул Алан, оглядываясь через плечо.- Ну молодцы! И, детки мои, парочка из вас выйдет красивая!
Тропинка, которую он выбрал, привела нас к мельнице, и я увидел, что какой-то человек в матросских брюках, прячась за ее углом, наблюдает за тропинкой. Но только мы-то зашли ему со спины.
- Алан, видишь? - шепнул я.
- Ого-го! - сказал он.- Ну, это мое дело.
Матрос, несомненно, несколько оглох от скрипа мельницы, и мы были уже совсем рядом, когда он что-то заподозрил и обернулся. Это оказался рыжий детина с багрово-красной физиономией.
- По-моему, сэр, вы говорите по-английски,- сказал ему Алан на этом языке.
- Нон[58], мусью,- ответил детина с неописуемым акцентом.
- «Нон, мусью»…- передразнил его Алан.- Так-то вас обучают французскому на «Морском коньке»? Вот попробуй шотландского сапога, английская ты безмозглая скотина!
И, бросившись на матроса, прежде чем тот успел опомниться, он дал ему такого пинка, что бедняга клюнул землю носом. Алан, отступив на полшага, с яростной улыбкой смотрел, как он кое-как поднялся и опрометью бросился к дюнам.
- Пора мне убираться подальше от этих пустынных мест! - заметил Алан и быстро зашагал к задней двери харчевни. Мы еле поспевали за ним.
По воле судьбы, переступив порог, мы лицом к лицу столкнулись с Джеймсом Мором, который только что вошел в другую дверь.
- Быстрее! - сказал я Катрионе.- Бегите наверх и уложите свои вещи. Вам не следует быть при том, что здесь произойдет.
Джеймс с Аланом сошлись на середине длинной залы. Катриона проскользнула мимо них к лестнице, на ступеньках обернулась и еще раз поглядела на них, но не остановилась. А поглядеть на них стоило! Алан шел навстречу Джеймсу Мору с самым учтивым и дружеским выражением, и все же с таким воинственным, что Джеймс учуял опасность, как люди чуют занявшийся в доме пожар, и замер на месте, готовый ко всему.
Время бежало. Алан находился среди врагов в пустынном месте, где некому было прийти ему на помощь. Такое положение смутило бы и Цезаря, но он нисколько не переменился и начал разговор с обычной веселой насмешливостью.
- Еще раз желаю вам доброго дня, мистер Драммонд,- сказал он.- Так какое же у вас ко мне дело?
- Ну, разговор этот секретный и долгий,- ответил Джеймс.- И я думаю, прежде нам следует перекусить. Торопиться некуда.
- Разве? - сказал Алан.- Да нет, либо теперь, либо никогда. Мы с мистером Бальфуром получили некое известие и собираемся в дорогу.
Я уловил в глазах Джеймса легкое удивление, но он сумел взять себя в руки.
- Мне достаточно произнести одно слово, и вы думать об отъезде забудете,- сказал он.- Просто назвать свое дело.
- Так назовите! - воскликнул Алан.- Теперь же. Дэви нам не помеха.
- Оно обогатит нас обоих,- сказал Джеймс.
- Да неужто! - вскричал Алан.
- Можете не сомневаться, сударь,- подхватил Джеймс.- Говоря попросту, это клад Клюни.
- Быть того не может,- ахнул Алан.- Вы что-нибудь про него узнали?
- Мне известно место, мистер Стюарт, и я могу вас туда проводить,- сказал Джеймс.
- Лучше некуда! - заметил Алан.- Ну и рад же я, что приехал в Дюнкерк! Вот, значит, какое у вас ко мне дело? Каждому, полагаю, по половине?
- Да, дело это,- ответил Джеймс.
- Отлично,- сказал Алан и продолжал тем же тоном детского любопытства: - А «Морской конек» к нему отношения не имеет?
- Что-что? - переспросил Джеймс.
- И тот молодец, которому я только что дал пинка у мельницы? - добавил Алан.- Фу! Довольно вранья! У меня в сумке письмо Пеллисера. Тут тебе и конец, Джеймс Мор. Больше ты уже не посмеешь втираться к честным людям!
Джеймс растерялся. Он побледнел и мгновение стоял, как каменный, а затем запылал злобой.
- Ты смеешь так со мной говорить, ублюдок? - взревел он.
- Подлый боров! - крикнул Алан и отвесил ему звонкую пощечину. И сразу же их клинки скрестились.
Едва сталь лязгнула о сталь, как я невольно отпрянул. Но тут же увидел, как Джеймс парировал удар в самый последний миг - я даже подумал, что он убит. Тут мне пришло в голову, что он - отец Катрионы и потому почти мой собственный, и, выхватив свою шпагу, я бросился к ним.
- Назад, Дэви. Ты с ума сошел! Черт тебя побери! Назад! - рявкнул Алан.- Ну, так сам будешь виноват!
Я дважды разъединял их клинки. Меня отшвырнули к стене, но я опять встал между ними. Словно не замечая меня, они наносили удары, как безумные. Не понимаю, каким образом меня не закололи или я сам не заколол одного из этих двух Родомонтов. Все происходило словно во сне, но тут со стороны лестницы донесся пронзительный крик, и Катриона заслонила своего отца. В тот же миг острие моей шпаги во что-то воткнулось, и, отдернув ее, я увидел, что кончик побагровел. А платок Катрионы, завязанный на шее, покраснел от крови. И я замер, вне себя от ужаса.
- Вы же не убьете его у меня на глазах! - вскричала она.- Все-таки я его дочь!
- Душа моя, я кончил,- сказал Алан и сел на ближайший стол, скрестив руки, но по-прежнему сжимая в правой обнаженную шпагу.
Она продолжала стоять, как стояла, грудь ее тяжело вздымалась, глаза были широко открыты. Внезапно она повернулась лицом к отцу.
- Уходи! - крикнула она.- Унеси с собой свой позор, а меня оставь с чистыми людьми. Я дочь Альпина! Ты покрыл стыдом сынов Альпина! Уходи!
Это было сказано с такой страстью, что я очнулся от оцепенения и на миг даже забыл о своей окровавленной шпаге. Они стояли друг против друга, у нее на платке расплывалось красное пятно, а он был белей полотна. Я достаточно хорошо знал его и понимал, как больно хлестнули его эти слова, но он тут же прибегнул к браваде.
- Ну, что же,- сказал он, вкладывая шпагу в ножны, однако поглядывая на Алана,- если эта стычка кончена, я возьму мой саквояж…
- С саквояжем отсюда уйду только я,- перебил его Алан.
- Сударь! - вскричал Джеймс.
- Джеймс Мор,- продолжал Алан,- эта барышня, ваша дочь, выходит замуж за моего друга Дэви, а потому я отпускаю вас с целой шкурой. Но послушайте моего совета и убирайтесь отсюда, пока она невредима! Как ни странно, но и у моего терпения есть предел.
- Черт вас побери, сударь! - крикнул Джеймс.- В нем же все мои деньги!
- Досадно, конечно,- ответил Алан с самой своей веселой улыбкой,- только, видите ли, они теперь мои.- Затем он добавил уже серьезно: - Убирайтесь-ка отсюда поскорее, Джеймс Мор, покуда можно.
Джеймс поколебался, но, по-видимому, ему не хотелось вновь скрестить шпаги с Аланом,- во всяком случае, он внезапно снял шляпу и сказал нам несколько прощальных слов с лицом грешника в аду. А потом он ушел.
И тут с меня словно спали чары.
- Катриона! - вскричал я.- Это моя шпага… Вы сильно ранены?
- Я знаю, Дэви, и еще больше люблю вас за эту боль. Ведь вы защищали этого дурного человека, моего отца! Поглядите! - воскликнула она и показала мне кровоточащую царапину.- Поглядите, вы сделали из меня настоящего солдата, и я с честью буду хранить следы этой раны!
От радости, что все обошлось царапиной, от восторга перед ее храбростью я совсем утратил власть над собой. И обнял ее, и поцеловал в ранку.
- А я что же, останусь без поцелуев, хотя до сих пор ими меня никто не обделял? - сказал Алан, отстранил меня и взял Катриону за плечи.
- Душа моя,- продолжал он,- ты настоящая дочь Альпина. Все сказания согласны, что был он редким молодцом, и он бы гордился тобой. Если я когда-нибудь вздумаю жениться, то выберу в матери моим сыновьям точно такую же, как ты, если смогу ее найти. А я ношу имя короля и говорю правду.
Он произнес все это с таким искренним восхищением, что Катриона будто глотнула целебного бальзама - а с нею и я. Он словно смыл с нас позор коварства и бесчестности Джеймса Мора. Но тут же Алан вновь стал самим собой.
- А теперь с вашего разрешения, детки,- сказал он,- как ни хорошо с вами, но до виселицы Алану Бреку чуть ближе, чем ему хотелось бы. Пора убираться отсюда подобру-поздорову.
Мы немного опомнились. Алан сбегал наверх и вернулся с нашими седельными сумками и саквояжем Джеймса Мора, я подхватил узелок Катрионы, который она уронила на лестнице, и мы уже собирались покинуть этот опасный дом, как вдруг нам путь преградил Базен, крича и размахивая руками. Едва блеснули обнаженные шпаги, как он залез под стол, но теперь смелостью мог бы потягаться со львом. А кто заплатит ему по счету? Вон стул сломали! Алан уселся на обеденный прибор. Джеймс Мор сбежал.
- Вот, бери! - крикнул я.- Заплатишь себе сам! - И швырнул ему несколько луидоров, решив, что сейчас не время проверять счета.
Базен бросился подбирать монеты, а мы кинулись мимо него в дверь. С трех сторон к харчевне бежали матросы, чуть ближе к нам стоял Джеймс Мор и отчаянно размахивал шляпой, поторапливая их, а позади него поворачивались крылья мельницы, словно вскидывал руки какой-то глупец.
Алан только взглянул на все это и припустил во весь дух. Саквояж Джеймса Мора оказался очень тяжелым, но, по-моему, Алан готов был расстаться с жизнью, только бы не лишиться добычи - ведь в этом была его месть. И он бежал так прытко, что я еле успевал за ним, дивясь и радуясь тому, как легко бежит рядом со мной Катриона. Едва враги нас увидели, как перестали соблюдать осторожность и кинулись за нами с воплями и улюлюканьем. Но нас разделяло двести ярдов, и не кривоногим морякам было угнаться за нами. Думаю, что у них нашлись бы пистолеты, но они предпочли не пускать их в ход на французской земле. Едва я обнаружил, что расстояние между нами не только не сокращается, но даже немного увеличивается, как тревога моя улеглась. Тем не менее с нас градом лил пот, а до Дюнкерка было еще далеко. Но тут мы взобрались на пригорок и увидели прямо перед собой гарнизонную роту, проводившую какие-то учения. Я мог бы повторить возглас Алана, который тотчас остановился и утер лоб.
- Хороший все-таки народ французы! - сказал он.